Дневник, 2004 год

В министерстве, на первом этаже, где уже стоит рамка металлоискателя, густой запах денег. Встретили нас представители госпредприятия, которое занимается заключением контрактов и проведением тендеров. Один вальяжный молодой мужчина — видимо, чеченец, а второй — армянин. Разговор был почти пустой, но в результате я выяснил, что повторный тендер провести возможно, это одно из условий контракта. Проводя тендер, ребята даже не поинтересовались по-настоящему лицензией: в ней нет основных наших работ по металлу и работ с природным камнем, а лишь возможность быть «генподрядчиком». Значит, все будут заказывать фирмам, которых из тендера отжали. Кстати, мы поиграли там довольно крепко словами. Иногда я прикидывался черпаком, который просит посоветовать ему, слабоумному.

Забежал к Ю.И. Бундину. Он готов посоветовать Киселеву, начальнику департамента, повторить наш тендер. Кстати, интересная подробность: как в свое время, уезжая из кабинета, Сидоров оставил мне массу подписанных ему книг, так, съезжая из своих апартаментов, Михаил Ефимович оставил на полках и мой «Дневник ректора». Видимо, он книгу и не посмотрел. Я подержал книжку в руках, прочел свое посвящение. Уехал из министерства в нервной накрутке, в таком гневе на обман и ложь, на формальное и бездушное решение дел.

В жутком состоянии, щемило сердце, поехал на дачу. Вот так проходит мой отпуск. Единственное утешение — дорога была почти свободная. Приехал, поел и сразу в свое логово на втором этаже.

Когда лег, сразу же схватился за «Воспоминания» Зинаиды Николаевны Пастернак. Об этой женщине я, конечно, читал, но все в намеках, в отдельных высказываниях, в сопоставлениях и подробностях, которые не очень хорошо говорили, стараясь, правда, ничего плохого не говорить. Ушла от мужа, от знаменитого пианиста Генриха Нейгауза, с которым прижила двух сыновей, к другому, к другу мужа, к поэту, какое-то время, мучаясь, конечно, переходила от одного к другому. Все это с поразительной откровенностью, так же как и о том, как в пятнадцать с половиной лет «сошлась» со своим двоюродным братом, который был старше ее лет на двадцать пять. Однако заслуживает эта женщина огромного уважения не только своей откровенностью, но еще и редчайшей самоотверженностью к семье, старой ли, новой, к великому мужу, старому ли, новому. Это надо читать. Одному она доставала для концерта в разоренном городе рояль и перекладывала печи в консерватории, другому ставила клизмы и была сиделкой. Но ведь была еще и женщиной высокого полета в искусстве: с Генрихом Нейгаузом, с которым перед уходом прожила более десяти лет, играла в четыре руки. Сорт женщин, которые умеют выбирать великих мужчин и быть с ними наравне. Удивительные литературные подробности. По привычке выписываю цитаты. Естественно, выписал то, что меня интересовало.

«Когда я познакомилась с Борей, он носил обувь с утолщенной на три сантиметра подошвой на правой ноге» (стр. 141). Как известно, Б.Л. в детстве повредил ногу, и она у него неправильно срослась. Следующая цитата направлена против моих знакомых — писателей и литераторов, желающих во что бы то ни стало стать писателями. Как же они боятся любого физического усилия, они боятся спугнуть свое интеллектуальное воображение. «Он говорил, что поэтическая натура должна любить повседневный быт и что в этом быту всегда можно найти поэтическую прелесть. По его наблюдениям, я это хорошо понимаю, так как могу от рояля перейти к кастрюлям, которые у меня, как он выразился, дышат настоящей поэзией. Он рассказал, что обожает топить печки. На Волхонке у них нет центрального отопления, и он топит всегда сам…» (стр. 43). На ту же тему, как эстетическое шагает рядом с физическим и физиологическим: «он любил, например, запах чистого белья и иногда снимал его с веревки сам» (стр. 43). Теперь пассаж, относящийся непосредственно к Литинституту. Квартира Пастернака находилась на первом этаже, рядом со входом на заочное отделение, слева. «Как ни странно, через две недели дали нам квартиру на Тверском бульваре из двух комнат, со всеми удобствами. Но квартиру надо было чем-то обставить, и Генрих Густавович, опять весьма великодушно, отдал кое-что из мебели. Мы купили какую-то дешевую кровать для себя. Несмотря на бедную обстановку, мы были очень счастливы. При доме был садик, где я гуляла с детьми, а обеды мы брали тут же в литфондовской столовой. Таким образом я обходилась без работницы» (стр. 56). Теперь бытовые подробности, говорящие, что совершенно не обязательно быть графом или помещиком, чтобы стать писателем, но быть человеком дисциплинированным и работящим обязательно. Мелкие вкусовые привычки здесь не в счет. «Ежедневно зимой и летом, когда бы он ни лег спать, он подымался в восемь часов утра. После завтрака шел в кабинет, работал до часу и потом сразу уходил гулять. В полтретьего он занимался водными процедурами, в три часа садился обедать. После обеда спал, хотя врачи запрещали ему это. Спал недолго, минут сорок. Напившись в пять часов крепкого чаю (чаем заведовал и заваривал его он сам), снова садился работать до девяти-десяти часов вечера. Перед сном гулял полтора часа — иногда вместе со мной. Он всегда любил плотно ужинать часов в одиннадцать, несмотря на запреты врачей» (стр. 143). Теперь кое-что вызывающее у меня не свойственную мне зависть. «Он знал три языка — английский, французский и немецкий, но не так блестяще, чтобы не работать над каждым ответным письмом без словаря» (стр. 154). Ужас эпохи, объем и масштаб: «В Переделкине арестовали двадцать пять писателей» (стр. 75). Деталь, демонстрирующая социальный уровень жизни писателей и подробности личностных пристрастий: «Летом 1940 года мы отправили Адика и Стасика в Коктебель в пионерский лагерь для детей писателей, а сами увлеченно занялись посадками на новом участке. Борис с упоением копал землю и трудился на огороде. Работая, он раздевался и, оставшись в одних трусах, загорал на солнце. Перед обедом принимал холодный душ, после обеда отдыхал час и садился за переводы» (стр. 81). А вот Шиллер писал, выпив полбутылки шампанского и поставив ноги в таз с холодной водой. Началась война, эвакуация, Зинаида Николаевна как мать и жена великого писателя в одном лице. «В дорогу не разрешалось брать много вещей, но я захватила Ленины валенки и шубу и завернула в нее Борины письма и рукопись второй части «Охранной грамоты»: они были мне очень дороги, и я боялась, что во время войны они пропадут. Благодаря этому письма и рукопись уцелели» (стр. 86). Теперь эпизоды с «Живаго», к роману и друзья, и интеллигенция относились неоднозначно. «Работа над романом подходила к концу. Боря собирал людей и читал им первую часть. На первом чтении присутствовали Федин, Катаев, Асмусы, Генрих Густавович, Вильмонт, Ивановы, Нина Александровна Табидзе и Чиковани. Все сошлись на том, что роман написан классическим языком. У некоторых это вызвало разочарование» (стр. 138). Но какова объективность любящей жены. «У некоторых это вызвало разочарование»! Теперь очень интересная мысль о коллективе писателей, мне она близка: «…в 1945 году Пастернак рассказывал Исайе Берлину, он говорил еще и о том, что писатели не должны объединяться» (212). Смерть, легенды о подлости и предательстве: «От Литфонда прислали венок с надписью: «Члену Литфонда Б.Л. Пастернаку от товарищей» (стр. 170).

6 июля, вторник. Ночью отвратительно спал, это все переживания вчерашнего дня. Передо мною сидит ситуация, когда героям отступать некуда, но они знают, что я ничего не докажу. Отменять тендер, не отменять, Владимир Ефимович ведет себя, как глупый лис, который залез в курятник. У меня лишь несколько словесных обманов, которые я сейчас, как бы даже в гневе, но обговариваю на публике, затверждаю. Спасает от постоянных мыслей только книга, проснулся в половине шестого и продолжаю читать воспоминания Зинаиды Николаевны Пастернак. Редчайшая книга, которая, кстати, так много и хорошо говорит и о великом поэте. Начал вчера вечером, читал утром до восьми, до девяти снова поспал и потом почти до двенадцати, не отрываясь. Особенность этих воспоминаний в том, что это еще и мое время. Все помню, даже ту знаменитую травлю Пастернака. Помню, как на углу Никитской и улицы Наташи Качуевской, которая снова превратилась в Скарятинский переулок, я на стене, еще мальчиком, читал в «Литгазете» письмо Пастернаку от редакции «Нового мира». Потом на номере этой газеты с этим письмом Юра Космынин отпечатал прекрасный свой графический портрет Б.Л.

Днем возил Долли в ветлечебницу, опять осмотрели ей ногу, она подживает, кажется, можно будет не резать. По телевизору все дело ЮКОСа, с которым платные телевизионщики обращаются как с делом какого-то нажима и гнета государства на честного человека. Говорят об уходе от налогов, о финансовых бизнес-схемах, а это обычное воровство, отличающееся только размером. Воры в бабочках и с бутоньерками в петлицах.

Показали похороны космонавта А.Николаева у него на родине в Чувашии. Ни дочери, ни его первой жены — Валентины Терешковой не было, они хотели похорон не там, а в Москве, в Звездном городке. Понятна позиция Чувашии, им нужна могила национального героя. Выступая на похоронах, бесконечно держал трагическую паузу президент Чувашии Федоров, передержал, актерствовал. Вот президентов США обычно хоронят на их родине, Рейгана похоронили не в Вашингтоне.

Днем ездил в Обнинск и здесь в роскошном универмаге купил в подарок на день рождения Льва Ивановича замечательный и дорогой итальянский халат. К халату приложена тайная для всех специалистов цитата об Обломове, его халате, тапочках, «золотом сердце».

7 июля, среда. Каждый день льет дождь, который мне не мешает. Немножко читаю параллельные тексты на русском и английском языках «Дневник неудачника» Лимонова, учу английский, режу доски и прибиваю, доделываю террасу, немножко гуляю, поливаю в закрытых теплицах, высадил еще порцию лука, смотрю телевизор, читаю книги, прочел и подчеркнул цитаты, которые потом мой секретарь Максим Лаврентьев выпишет на карточки из книги Зинаиды Пастернак, просматриваю книгу Федя, о которой написал Максим Замшев. Парень очень бесстрашный. Это из статьи, о которой я уже писал и к которой возвращаюсь. Мне подобный талант аналитика не дан. Он еще умеет формулировать то, о чем я лишь смутно подозреваю.

«В общем, патриотический фланг оказался вовсе не безупречен. Порядочные молодые люди, взглянув на него, снова говорят: «Что за недоразумение?» Но находятся и те, кто начинает соображать: какое удобное и тёплое местечко! Чуть православия, чуть консерватизма, немножко идиотизма — и всё в порядке. Тем более что на демократическом фланге всё, как говорится, плотно. Так возникают деятели типа Алексея Шорохова и иже с ним. Под патронажем критика Капитолины Кокшеневой они мнят себя законодателями литературных православных мод (хотя и о литературе, и о православии они имеют весьма туманное и, мягко говоря, субъективное представление). Эти «авторы» молятся на В.Распутина, прикладываются к ручкам реальных литературных бонз и упорно не замечают мощнейшую фигуру Петра Проскурина» (Замшев М. В защиту поколения. М.: «Московский вестник», N3, 2004).

Опять ЮКОС, опять Ирак, идут бои в центре Багдада. К этому прибавляется и Южная Осетия. Отняли у наших военных какие-то автомобили с оружием, правда, при невероятном численном перевесе.

8 июля, четверг. История с тендером, вернее, недобросовестность или скудоумие Владимира Ефимовича испортили мне отпуск. Я как следует не могу работать, потому что нахожусь все время в волне этих событий. Много думаю и по поводу заключения о состоянии второго этажа института. Закрывать второй этаж для обучения или не закрывать? У кого просить помощи, кто-то должен же помочь? Перебираю ходы. Склоняюсь отменить тендер. Честь и последовательность дороже быстрого прагматизма. Но тем не менее так все поставлено, что деньги могут и пропасть. Эти милые специалисты по культуре через В.Е. намекают.

Начал четвертую главу, которая, кажется, пошла, по крайней мере есть какая-то перспектива движения. Все время уверяю себя, что надо не лениться, а писать быстрее.

Читаю Лимонова, разбираю английский перевод и убеждаюсь, что многие нюансы уходят.

Две телевизионные новости. Сгорело здание суда в Нижнем Новгороде. Это какая-то волжская болезнь — при помощи огня заметать следы. Вспоминается пожар в Самаре, когда сгорело здание то ли архива, то ли МВД. Вечером у Соловьева («К барьеру») Николай Петров выступил все по поводу того же Киркорова против Бари Алибасова. Петров талантливо победил с перевесом голосов раз в 12–13. Интересны были выступающие: от Марии Арбатовой до Ксении Собчак и Полины Дашковой. Обе последние отстаивали свой — одна образ жизни, а другая — образ творчества. И все говорили о милом Зайке.

Весь день варил большой котел картошки с грибами. Завтра частями приедет банда: топить баню и совершенствовать дачу.

9 июля, пятница. Ездил за сухой, в мешках, штукатуркой. В субботу, после того как побываю у Л.И. утром на дне рождения и до того, как приедет после диализа В.С., обязательно съезжу в магазин «ikea» и куплю там электрическую печку для сауны. К старости лет ли меня обуревает жажда комфорта, или времени остается все меньше и меньше, а от привычного образа жизни отказываться не хочется, да и сил, чтобы самому долго топить дровами баню, уже нет. Спасибо, хоть Володя так любит баню, что приезжает по субботам и топит на всех. Мои дрова и пиво. А штукатурка нужна, чтобы закрыть плиткой одну из стен, на которой печку эту повешу.