Дневник Анжелики Пантелеймоновны

– Ага, – довольно сказал Петя. – Мы в свое время были – богатыри. Не то что нынешние хлюпики. Они банку пива выпьют, и давай их колбасить. Нет крепости в молодежи.

– Ой, ну ладно, – возмутилась Светка с заднего сиденья. – Тоже мне, доблесть – накваситься и кататься на мотоцикле. Это преступление, между прочим!

– Что? – повернулся к ней Петя. – Что ты отцу сказала?

– То и сказала, – не сдается Светка. – Вот молодое поколение почти не пьет.

– Ага, конечно, – мрачно сказала я. – Зато наркотики свои жуют – тоннами.

– Во-первых, далеко не все жуют наркотики, – парирует Светка. – Некоторые колят или нюхают. Во-вторых, тебе сушеные грибочки и самой понравились на моем дне рождении.

– Что ты несешь? – возмущаюсь я. – Сушеные грибочки – это народное средство от плохого настроения. Ты их не путай со всякой химией.

– Значит и конопельку можно курить, – провокационно интересуется Светка, – раз это природное средство?

– Конопельку – можно, – решительно говорю я. – Только не курить. Потому что курить – вредно. И вообще я не знаю, чего вы в этой конопельке нашли. У нас она по всей деревне росла, никто на нее внимания не обращал.

– Наркотики – это все вред, – убежденно заявил Петя. – Потому что от них не пахнет. Вот когда приходит рабочий выпивший, я нюхну и сразу понимаю, что на верхотуру его ставить нельзя – обязательно навернется. Но если после своих наркотиков придет окосевший, я же не учую и поставлю его наверх.

– И что будет? – интересуется Светка.

– Обязательно навернется, – довольно сообщает Петя. – Он же под кайфом и не соображает.

– Насмерть? – ужасается Светка.

– Зачем насмерть? – удивляется Петя. – Они же страховкой пристегнуты. Только замучаешься их потом наверх подтаскивать. Они как вниз падают, так сразу от нервов засыпают.

– Кошмар какой, – резюмирует Светка.

– Во-во, – подтверждает Петя. – Я же говорю, от наркотиков – сплошной вред. Уж лучше пусть пьют…

– Ну где твои байкеры? – внезапно обращается он ко мне. – Всю дорогу так и мельтешили туда-сюда, так что у меня чуть косоглазие не развилось. А как понадобились, так где они?

– Откуда я знаю, где они, – отбиваюсь я. – Может, случилось чего, или кастрюля отцепилась, и они теперь за ней гоняются… Слушай, а чего ты сам расселся-то, как барыня, – перехожу я в атаку. – Ты же четыре вечера из семи в гараже просиживаешь, все машину ремонтируешь. Уже давно должен сам в ней разбираться вдоль и поперек! Или ты чем там занимаешься?

– Я? – Петя задумался. – Ну, я же и не спорю. Просто есть некоторые повреждения, которые под силу только специалисту…

– Ну так вылезай и проверь, – решительно говорю я. – Может, наше повреждение под силу не только специалисту.

Петя недовольно ворчит, но вылезает из машины, поднимает капот и начинает долго и нудно там возиться, периодически чертыхаясь, когда касается руками нагретых частей двигателя.

– Инжектор надо прочистить, – подает голос Светка с заднего сидения.

Петя поднимает голову, смотрит на нее долгим взглядом, от которого Светка начинает ерзать на сидении, после чего он опускает голову и продолжает копаться в моторе.

– Ну? – говорю я примерно через пятнадцать минут, потому что под палящим солнцем в стоящей машине сидеть совсем неприятно.

– Подковы гну, – раздраженно отвечает Петя. – Ничего не понимаю. Все, вроде, в порядке, а машина не заводится.

Становится, понятно, что нам еще здесь – куковать и куковать, поэтому мы со Светкой вылезаем из машины и начинаем прогуливаться по обочине.

– Бог в помощь! – внезапно раздается чей-то голос, и из кустов вылезает изрядно пропитой мужик совершенно неопределенной наружности: полосатые брюки, заправленные в сапоги, белая майка, точнее, майка, которая лет пять назад была белой, полосатый пиджак, в котором мужика, вероятно, еще принимали в пионеры, и замусоленная кепка на голове. В уголке рта у мужика торчит «беломорина».

– Тут никто нам не поможет, – мрачно говорит Петя. – Ни бог, ни черт. Машина не заводится, а чего не заводится – хрен ее знает.

– Так я подмогу сделаю, – заявляет мужик. – Я по технике, нехорошо сказать, большой профессор, нехорошо сказать. У меня даже мопед есть, нехорошо сказать.

– О! – обрадовался Петя. – Мужик – с меня пузырь. Если поможешь, конечно, – поправляется он.

В глазах странного мужика загорается полное одобрение живительному термину «пузырь», он быстро направляется к багажнику, открывает его и начинает там копаться.

Петя застывает в недоумении.

– Эй, командир! – мужик высовывает голову из багажника. – Так как она, нехорошо сказать, у тебя будет ехать, когда ты мотор потерял?

– Какой, нахрен, мотор? – в глазах Пети искреннее недоумение.

– Обычный, – сообщает мужик. – Автомобильный. Автомобиль без мотора, нехорошо сказать, ездить ни … не будет. Это я тебе точно говорю, – важно сообщает мужик эти ценнейшие сведения.

– Слышь, механизатор, – говорит Петя. – Подь сюды.

Мужик послушно идет к капоту.

– А это что? – Петя показывает на мотор.

– Переставили? – интересуется мужик.

– Что переставили? – орет Петя.

– Ну, мотор, – отвечает мужик, глядя на Петя совершенно чистыми и искренними глазами. – В машине же мотор всегда сзади стоит, нехорошо сказать. У моего кума, Васьки, сзади. У Харламыча – сзади. И у председателевой жены – тоже сзади.

– Знаешь, мужик, – решительно говорит Петя. – Шел бы ты отсюда. И без тебя разберемся.