Дневник доктора Финлея

Четырнадцатилетний Дункан, худой и долговязый, быстро вытянувшийся в ущерб здоровью, был молчаливым, весьма застенчивым и чувствительным мальчиком, но с самой дружелюбной улыбкой на свете.

В школе он был всегда одним из лучших учеников и просил позволить ему продолжить образование, дабы стать преподавателем. Но Джесси, как всегда неумолимая, сказала «нет», и Дункану за несколько месяцев до окончания школы пришлось бросить учебу и начать работать на верфи клепальщиком.

Люди тихо возмущались таким обращением с сыном, таким отсутствием материнской любви, но Джесси ничто не могло пронять. Горечью и суровостью было исполнено ее отношение к Дункану.

Естественно, такой женщине было не до каких-то там докторов. Ее спартанские принципы и непоколебимая вера в касторовое масло и свежий воздух исключали контакт с медициной.

Так что Финлею не приходилось встречаться с Джесси, пока однажды весной он не получил совершенно неожиданный и абсолютно необъяснимый вызов в ее магазинчик. Но разумеется, не к Джесси, а к Дункану – на сей раз касторовое масло не помогло. И Финлею не понадобилось и десяти минут в темной комнатке мальчика, чтобы определить, что дело действительно серьезное. На правой лодыжке Дункана виднелась крупная опухоль, зловещая опухоль, очень белая и мягкая, но без признаков воспаления. Вид ее не обещал ничего хорошего – ничего хорошего там и не было.

У Финлея после тщательного осмотра не осталось никаких сомнений в том, что это туберкулез голеностопного сустава.

Вернувшись в столовую, Финлей сообщил об этом Джесси, причем не стеснялся в выражениях, поскольку ее скепсис по отношению к нему и холодность в обращении с сыном уже вывели его из себя.

– Это означает, что нога шесть месяцев будет в железном протезе, – резко заключил он. – И притом – никакой работы.

Джесси ответила не сразу – казалось, она была ошеломлена серьезностью заболевания, – а затем воскликнула:

– Железный протез!

Финлей смерил ее взглядом.

– Совершенно верно, – прямо сказал он. – А также забота и внимание с вашей стороны.

Джесси снова замолчала, при этом сердито глянув на Финлея из-под темных бровей, как будто была готова его убить. С этого момента она стала его смертельным врагом.

В последующие недели это проявлялось во многом. Всякий раз, когда Финлей приходил к Дункану, она оказывалась рядом, суровая и критичная, чуть ли не полная презрения. С кислой, осуждающей миной она хмуро наблюдала за тем, как крепится железная скоба на ноге.

Джесси откровенно ворчала по поводу данных ей инструкций и язвительно высказывалась по поводу слишком уж медленного и нудного хода лечения. Ребенку-де нет никакой пользы от Финлея. Все, что доктор делал, – это полная чепуха.

Не раз они обменивались резкими словами, и вскоре Финлей возненавидел Джесси точно так же, как она его.

Он начал следить за тем, как Джесси обращалась с сыном, считая совершенно неестественной ее суровость.

Этот умный, нежный и чуткий мальчик тянулся к книгам, но был вынужден выживать в грубой и небезопасной среде судоверфи, которой он явно не подходил, тогда как легко мог бы выучиться на школьного учителя, о чем и мечтал. Но кривобокая воля Джесси препятствовала этому.

Выражалась она односложно и категорично – ни одного ласкового словечка не слетало с ее губ.

Время шло, и для Финлея эта ситуация становилась почти невыносимой.

А затем фанфары и многочисленные афиши, расклеенные на столбах ворот в округе, объявили о прибытии в Ливенфорд самого Лестрейнджа.

Этот Лестрейндж, или, как он гордо называл себя, доктор Лестрейндж, представлял собой смесь шоумена и псевдолекаря, родом из Америки, он объехал весь мир и наконец оказался в Ливенфорде.

Вооруженный внушительным электрооборудованием, он выдавал себя за великого целителя, мага, который помогает человечеству, излечивая безнадежных больных, когда обычная медицина бессильна.

Он имел обыкновение выставлять перед входом в зал, где проходили представления, умопомрачительную коллекцию медицинских шин, костылей и стальных ножных протезов, от которых якобы радостно отказывались исцеленные им пациенты.

Это было чистое надувательство. Но по случаю визита Лестрейнджа такая выставка действительно появилась и в Ливенфорде перед Бург-Холлом, дополненная множеством фотографий и кучей письменных свидетельств от бывших калек.

Финлей сам осмотрел эту выставку, и она вызвала у него не более чем удивление и насмешку. Там и думать было особо не о чем.

Но судьба распорядилась так, что Финлей будет в мыслях много раз возвращаться к Лестрейнджу.

Ближе к вечеру, когда он шел по Черч-стрит к своей приемной, на его пути возникла Джесси Грант. Она явно ждала его, и в ее глазах горел огонь решимости. Прямо, без обиняков она заявила:

– Больше не приходите к моему Дункану. С меня хватит и вас, и вашего бесполезного лечения. Сегодня вечером я отведу его к доктору Лестрейнджу.

Застигнутый врасплох, Финлей поначалу только хлопал глазами, но затем воскликнул:

– Ну что за глупость!

– Действительно глупость! – взорвалась она. – Я устала от этой вашей возни-размазни. Все одно от нее никакого проку.

– Но я же объяснял, что это дело долгое, – возразил Финлей. – Дункан поправится через пару месяцев. Ради бога, наберитесь терпения!

– Да вы уж мне все мозги с этим терпением проели! – огрызнулась она.

– Но этот Лестрейндж вовсе не врач, – возразил Финлей.

– Это вы так говорите! – вспыхнула Джесси, издав короткий едкий смешок. – А люди говорят иное. И я буду не Джесси Грант, если не отведу к нему Дункана.

И прежде, чем он успел еще что-то сказать, она напоследок бросила на него злобный взгляд и пошла прочь.

Финлей чуть не поспешил за ней следом, но тут же осознал, что возражать бесполезно. Покачав головой, он продолжил свой путь.

Ему было ясно, что Лестрейндж – самозванец, который никоим образом не вылечит Дункана. Этой мыслью он и довольствовался, подумав, что вмешательство этого человека приведет лишь к разочарованию и унижению Джесси Грант.

Но тут Финлей слегка недооценил и саму личность беспардонного Лестрейнджа, и его приемы воздействия на публику. Так называемый доктор столь долго торговал человеческой доверчивостью, что стал настоящим мастером в искусстве плутовства и обмана. Внешне он тоже прекрасно подходил для этой роли: высокий и прямой, с патриархальной гривой волос и сверкающим магнетическим взглядом.

Под стать ему была и его главная помощница, красивая молодая женщина по имени Мариетта, молчаливая, темноволосая, с влажными глазами, которую он называл дочерью индейского вождя. Поэтому неудивительно, что доверчивая публика попадала под гипноз такой вопиющей наглости.