Дневник москвича (1920–1924). Том 2

На заседании Лиги Наций 30 сент. Нансен обратился с призывом об оказании помощи русским голодающим. Он подчеркнул в своем слове, что если не помочь советскому правительству, то значит погубить 20 миллионов людей. По его исчислению, требуется на помощь только 100 млн. швейцарских франков, т. е. половина стоимости одного дредноута. А сербский делегат в Лиге Спалайкович заявил, что он предпочел бы быть свидетелем гибели всего русского народа, чем рисковать поддержкой советского правительства. Лига предоставила Нансену проводить его план помощи, но заявила, что она при этом не выйдет из роли простой советчицы. Рассказывая об этом, наши газеты делают вывод, что дело оказания помощи голодающим Лигой Наций потерпело полную неудачу.

Калинин в пленуме Совдепа объявил, что голодает 15 губерний с населением в 30 млн. И что вывезено в Баку, Батум, Сибирь и Туркестан 500 тысяч голодающих, и столько же эвакуировалось в разные места самочинно.

Всероссийская тарифная конференция, заседавшая на этих днях, установила, что настоящий прожиточный минимум составляет 1.323.400 рублей в месяц, или 55.161 р. в день. Пищевая часть прожиточного минимума составляет 38 % общей суммы.

Луначарскому Итальянское правительство отказало в пропуске в Италию на съезд коммунистов.

19 сент. (по ст. ст.) мой старый приятель Константин Васильевич Розов справил свой 25-летний юбилей службы в Москве. Торжество состоялось в Храме Спасителя. Вечерня, молебен, подношения юбиляру икон и подарков и речи по поводу этого привлекли в собор свыше 15.000 чел. Многие совсем не попали. Теснота была «пасхальная». Приехал Патриарх, Митрополит и несколько епископов. А прочего духовенства и не перечтешь. (Говорят, было не менее 150 лиц разного сана.) Пели два громадных хора, составленные из различных капелл. Управляли ими П. Г. Чесноков (на правом клиросе) и Н. М. Данилин (на левом). Были знаменитые солисты-артисты: Петров, Степанова и др. Были также и все московские прославленные дьякона, во главе с Михаилом Кузьмичем Холмогоровым, который, не уступая в силе голоса юбиляру, провозгласил ему поразительное по силе звука и по содержанию многолетие: «Великомуархидьякону Константину Васильевичу Розову». Это означало, что Розову к юбилею дан Патриархом сан «Великого архидьякона». Будто так делается в восточных патриархатах. Но мне таковое его возвеличение что-то не нравится. Константин Васильевич не без греха: иногда подвыпьет так, как великим особам и не подобает. И вдруг «его величество», добрейший и милейший Костя, на именинах или на свадьбе какого-нибудь именитого спекулянта да попадет в историю, подобную «чудовской», ну и выйдет тогда, что действительно от великого до смешного один только шаг.

К сожалению, акустика храма не дала надлежащего впечатления от пения 400 лучших московских голосов и не позволила многим тысячам поклонников Розова, в том числе и мне, услышать, что ему говорили Патриарх, Епископ Трифон и другие ораторы. По этой причине я даже ушел раньше конца. А говорят, что прекрасную речь сказал сам юбиляр. Никто не ожидал от него ораторского таланта (знали все лишь «орательский» талант за ним, правда такой облагороженный). Уж не Федор ли Никифорович Плевако, покойный, образовал из него такого говоруна? По словам Розова, Плевако был с ним в приятельских отношениях. Оно и не мудрено: Плевако был такой любитель соборных сладкопевцев.

† За эти дни узнал о кончине родных или близких мне: Анастасии Максимовны Авсюниной, Николая Васильевича Корешкова и Ольги Николаевны Ахапкиной (в иночестве матери Ангелины). Только добром могу вспомнить их и жалею, что безвременно ушли они от нас. Вечная им память!

Дома все голоднее, теснее и неурядливее. Ладу в семье нет. А на улицах, как на грех, заводятся на каждом шагу магазины, из окон которых видятся все те блага, которые когда-то и нам были доступны. И щегольская обувь, и зернистая икра, и тонкое белье, и жирная ветчина, и роскошный мех, и пирожное. Значит, есть же люди, которые и в наше время могут жить в свое удовольствие. И я уверен, что у хорошего для семьи добытчика, будь он спекулянт или карьерист, — с помощью таких универсальных магазинов дома-то мир и благоволение. Семья им довольна, а он ею доволен. Совет да любовь, что называется.

Нет уж, должно быть, моя песенка спета. Не жить, а доживать приходится!

1/14 октября.В Петрограде (будто бы от поджога) произошел пожар телефонной станции. Разрушение ее признают очень значительным.

Газеты изо дня в день переполняются декретами, постановлениями и разъяснениями, все из области «новой экономической политики». Открытие государственного банка со старыми, присущими капиталистическим банкам, операциями; договоры с арендаторами различных предприятий, с их подрядчиками; правила частной торговли, назначение платности за все и про вся, забота о сокращении эмиссии «до полного ее прекращения», изыскание способов как можно больше возвратить госзнаков в казну — путем налогов, железнодорожных сборов, торговых пошлин, взимания за воду, канализацию, дрова, электричество, баню, телефон, квартиры, почту, телеграф, заграничные паспорта и продовольствие — сулят и дают уже действительно прегромаднейший возврат бумажек в казну, но с другой стороны вызывают и в ближайшем будущем вызовут необходимость ломать тарифы по оплате труда в сторону опять-таки «прегромаднейшего повышения их». Теперь уже платят миллионные вознаграждения за один месяц. Даже я, маленький и нежадный чиновник, получаю теперь около 400.000 р. в месяц и слышу кругом, что тарифостроители работают над разработкой таких норм оплаты труда, которые шли бы нога в ногу с прожиточным минимумом. Это означает возможность и мнеполучать в месяц не менее 6 миллионов рублей.

Спрашивается теперь: «новая экономическая политика» не сказка ли про белого бычка? Не есть ли это эксперименты на манер затей «Опытного героического театра», в котором мы с сыном вчера смотрели «Грозу» Островского, поставленную нашим Б. А. Фердинандовым, как сказано в афише: «в планах трагической мелодрамы и как опыт метроритмической разработки»? Тоже чепуха невероятная. Говорят «опыт», «искания», «ритмо-метрическая разработка», «отметение старых форм театрального искусства», «осиновый кол на скоро грядущую могилу старого актерства, изъеденного червями и превратившегося в живые мощи» (так приблизительно болтал Борис Алексеевич в своем «вступительном слове» перед открытием спектакля). А по-моему это повторение задов, воспроизведение старых забытых приемов. Так разыгрывали мы в детстве «Царя Максимиллиана», — тоже не ходили, а маршировали, тоже не говорили, а завывали, и сооружали для своих представлений костюмы и декорации немногим похуже и несуразнее Фердинандовских.

Как-никак, самого Островского не удалось спрятать в этих футуристических «опытах», — он нет-нет, да и сверкнет за вечер, через непроглядную мглу юношеского заблуждения. И такие хорошие актеры, как Мухин (Дикой), Фролов (Тихон), Арсеньева (Катерина), Киселева (Феклуша), как ни ритмико-маршировали, все-таки тоже оказались более близкими и к червям, и к мощам, а потому мы все-таки «Грозу» видели и вчера, как ни старались ее спрятать от нас таганские выдумщики.

Нет, миленький Борис Алексеевич! Твой «опыт» не удался. Он тогда будет заслуживающим «серьезной» критики, когда к нему пристегнут и пьесу такой же неведомой театральной грамотности «ритмометрического» свойства. Готовьте осиновый кол для могилы, в которую ляжет ваш недоносок, а те мощи, которым вы приготовили могилу, не нуждаются в предании земле, ибо они нетленны, и во всяком случае переживут нас, «точа чудеса и исцеления» для страдающего человечества, ищущего в театре успокоения и жаждущего от него красоты и удовольствия, а не больного зрелища.

Надо было платить за место в третьем ряду 8.000 р., но любезная племянница достала бесплатную контрамарку, в расплату за что купил гут же в театре 4 карамельки, стоившие, бывало, 4 коп., — за 5.000 руб. Я это ведь не «в пользу голодающих», а в фонд самодержавнейшей спекуляции.

И вот мне кажется, что как ритмо-метрический опыт не погасил нам ослепительного блеска «Грозы», так и новая экономическая политика советского правительства не свергнет с престола спекуляцию, благополучно царствующую со времен водворения на Руси коммунизма.

По утрам легонькие морозы, днем от 3 до 5 градусов тепла. Солнце показывается редко. Лист с деревьев опал. Небо серое. Дуют ветры. Грустно и скучно. Одному только Стеклову весело! Черт его знает! Пишет и пишет, что уж больно у нас в России все хорошо. Должно быть, ему самому действительно хорошо и, должно быть, он не коммунист. Вот я знаю двух коммунистов близко: своего сына да своего ближайшего начальника Варфоломеева, — так этим очень плохо.

15/28 октября.Со вчерашнего утра совсем зимой запахло: мороз в течение дня крепчал и достиг к вечеру 4–5°. Накануне была страшная грязь, а теперь стало сухо (можно ходить без калош, которых, кстати сказать, не было и для грязи).

Проверил себя, свое влечение в ту или, иную сторону, и нашел, что теперь для меня самое противное и трудное дело писать вот эти записки. Столько времени ничего отрадного не приходится занести в них, а скверного, неприятного и тяжелого столько, что всего и не перепишешь, и всему таковому, что называется, «конца-краю не видно».

Вчера бегал по аптекам, искал по рецептам доктора лекарство для жены, и везде отказ: «нет таких». — «Что же мне делать?» — спрашиваю. — «Поищите на рынках, в магазинах», — отвечают. — «Но тогда переведите эти рецепты на понятный язык, чтобы я знал, чего именно искать мне на вольном рынке», — говорю я. — «Ничего не выйдет. Вам не дадут лекарства в прописанной комбинации.» И так далее. Одним словом, отрезали путь от свободной закупки медикаментов на рынке, но по аптекарским рожам видно стало, что за денежки-то и у них все найдется, чего бы потребовалось для «нашей милости», и дело кончилось тем, что сегодня я пошел на квартиру аптекаря и, вручив ему по 15 тыс. за каждый рецепт, получил требуемое лекарство в прописанных дозах. Вот как у нас в Совдепии осуществляется бесплатное лечение!