Дневник нарколога

Рассказываю. На улице бушевала середина мая 1985 года, и студенты пятого курса медицинского института, досрочно сдав экзамены, отправились квартирьерами на военные сборы. Остальные медики должны были подтянуться через неделю, и в задачу квартирьеров входило: расчистить территорию после зимнего запустения, разбить военный лагерь, поставить палатки и максимально подготовиться к приезду пятисот человек. Пятнадцать «солдат удачи» ехали в «уазике», закрепленном за военной кафедрой, и жалели оставшихся мучеников, которым еще предстояло сдавать экзамены.

— Не, а этим-то оленям еще корпеть и корпеть. А мы уже отстрелялись.

— С полтыка сдали. А эти додики, чувствую, пролетят как фанера над Парижем.

— Я слышал, Ник Ник лютует. Он их всех поимеет за прогулянные лекции. А мы проскочили.

— Что ни говори, а быть квартирьером — это вещь.

По разговорам чувствовалось, что в микроавтобусе собрались не самые прилежные ученики, а если уж быть совсем откровенным, в квартирьеры подались прогульщики и ленивцы со всех трех потоков. Экспедицию возглавил майор Бессонов, здоровенный дядька с буденновскими усами. Его помощником назначили Андрюху Гейне, единственного из квартирьеров отслужившего в армии и имевшего опыт окопной жизни. Кличка у Гейне была Композитор, она прилипла к нему на втором курсе после лекции по научному коммунизму. Преподавательница марксистско-ленинской философии любила знакомиться со студентами по всем правилам диалектического материализма и эмпириокритицизма. Студент должен был встать, назвать свою фамилию, а также озвучить особо полюбившееся произведение Маркса, Энгельса или Ленина. Все шло замечательно, пока звучали исконно русские фамилии типа Иванов, Петров, Сидоров. Каждый из них резво вскакивал, представлялся и с умным видом называл «Детскую болезнь левизны в коммунизме», «Апрельские тезисы» или «Капитал», прежде чем плюхнуться на свое место. Но вот очередь дошла до Андрюхи.

— Гейне, — бойко отрекомендовался студент с заковыристой фамилией, — любимое произведение — «Как нам реорганизовать Рабкрин».

— Как? — не поняла преподавательница.

— Что? — начал тупить Андрюха.

— Как ваша фамилия?

— Гейне.

— Как? Как?

— Гейне.

— Не поняла. По буквам, пожалуйста.

— Г, е, и краткое, н, е.

— Ах, Гейне. Ну, как же, как же, известный композитор.

«Уазик» несся по Москве, мигая подбитыми подфарниками и скрипя тормозами, как протезами. Квартирьер Серега Зеленов по кличке Зеленый высунулся по пояс из окна машины и вопил всем проходящим девушкам:

— Девчонки! Дождитесь нас! Мы едем Родину защищать!

Барышни загадочно улыбались и прятали глаза.

— Дождитесь, умоляю! — разорялся Зеленый, как будто они уезжали не на пять недель, а на пять лет.

Потом он довязался до Гейне, что с такой экипировкой ему нужно рулить на Северный полюс, а не в окрестности города-героя Калинина, нынче Твери. Хозяйственный Композитор единственный изо всех был в теплом армейском бушлате и в кирзовых сапогах. С собой он вез увязанные валенки с галошами, что вызывало особенный восторг у буйной братии. Остальные сидели в легких курточках и свитерках, кедах и кроссовках. Когда Гейне извлек из вещмешка шапку-ушанку, восторг перешел все мыслимые пределы.

— Композитор, ты бы еще шубу прихватил.

— Тебя уже, видно, кровь не греет, валенками и галошами спасаешься.

— Середина мая, а он утеплился, как эскимос на выезде. Закаляться надо.

Умудренный Гейне только посмеивался в рыжие усы и предупреждал:

— Посмотрим, как вы там запоете, закаленные мои.

Стасик Самсонов по кличке Стотс достал из чехла гитару, и распоясавшаяся молодежь грянула во всю глотку:

Эй вы, студенты и студентки, Зачем вы учитесь, зачем? Другой придет и снимет пенки, А вы останетесь ни с чем. Ведь этот мир, увы, не вечен, Замрет улыбка на лице, Потухший взгляд, больная печень Всех ожидают нас в конце. Пусть будет наша жизнь трудна И, может, угодим на паперть, Но лучше допивать до дна, Чем проливать вино на скатерть.

— Прекратить утробное пение, — майор Бессонов выглянул из водительской кабины, — у шофера от вас голова болит.

— Чему там болеть? — загоготал Зеленый. — Сплошная кость.

— Зеленов, ну-ка быстро пересел к нам, — приказал майор, — разошелся как подросток. Пятый класс, вторая четверть.

— Чтоб ты всю жизнь на копилку копил, — шепотом ругнулся Зеленый и полез менять место дислокации.

Ближе к вечеру доехали до тверских лесов. Квартирьеры выскреблись из машины и на собственной шкуре ошутили, что такое май под Калинином. Холод в лесу стоял собачий, сверху летела какая-то крупа, кое-где еще виднелись островки снега, а под ногами хлюпала ледяная жижа. Кроссовки и кеды сразу промокли и стали забирать остатки тепла из студенческих душ.

— Что ж так холодно-то! — не попадая зуб на зуб, взвыл Зеленый. — Я совсем залубенел. Вроде рядом с Москвой, а такая холодрыга.

Гейне только посмеивался, руководя процессом натягивания палаток. Студент Лешка Гаврилов по кличке Гаврош, самый маленький и тщедушный, оступился, рухнул в лужу и промок до нитки.

— Чтоб вас всех, — заматерился Бессонов, — у тебя сменка есть?

— Какая сменка? — вытаращили на него глаза квартирьеры.

— Сменная одежда и обувь, — разгневался майор, — вы что, с Луны свалились? Что, никто в армии не служил? Детский сад, штаны на лямках. Есть сменка, спрашиваю?

— Нету-у-у, — проблеяла «золотая рота».

— У меня есть, — оповестил всех Гейне.

— Дай ему, — Бессонов кивнул на Гавроша.

— А если она мне самому понадобится, — возразил Композитор, — вы не можете отдать нам такой приказ, мы присягу еще не принимали.

— Он себе воспаление легких заработает, — растерялся Бессонов.

— Его проблемы, — развел руками Гейне.

— Я сам высохну, — клацая зубами, заверил всех Гаврош.

Майор принялся расстегивать свой бушлат.

— Не надо, товарищ майор, — Композитор пошел за сухой одеждой, — я только хотел, чтобы они убедились — шутки кончились. Да, други мои, привыкайте к армейским тяготам и лишениям.

Гейне принес осмеянные валенки с галошами, потрепанную шинель, шапку-ушанку, и Гаврош на время стал самым счастливым человеком в лесу.

— А чего ты сразу ему сменку не дал? — выступил Стотс.

— Сразу не интересно. Ведь то, что сейчас произошло, — это не что иное, как этап воспитательного процесса.

— Служилый? В каком звании был демобилизован из вооруженных сил? — Бессонов с уважением посмотрел на Гейне.

— В звании сержанта.

— Сразу видно. Товарищ сержант.

— Я.

— Вечером зайдете ко мне в палатку для решения тактических задач.

— Есть.

Майор покопался в снаряжении и отыскал красное знамя полка.

— Товарищи студенты, вот вам святыня. Храните его пуще глаза, если полк теряет знамя, его расформировывают.

Квартирьеры грелись возле костра и вспоминали о былом.

— Блин, я только вчера по Сретенке с Веркой гулял, — раскис Зеленый, — только вчера в кафе сидел.

— Лучше б я сейчас экзамены сдавал, — помечтал Гоша Гусельников, рыхлый, неприятный парень по кличке Гнус.

— И не говори, — поддержали остальные, — мы тут к утру совсем задубеем.

— А Гейне с Бессоновым сейчас пьянствуют, — наябедничал Гнус, — у майора с собой два ящика водки. Сам видел.

Композитор вышел из командирской палатки, покачиваясь и неся в руках два ватника: свой и майора.