Дневник ненависти

Говорить, рассказывать, делиться мыслями, вещать о будощностях России.

Лудольф поддакивал. Больше слушал. Примечал. "Ставил подножку", когда требовалось направить запой в нужное русло.

…Хотелось тишины, высоких сосен в самое небо и солнца. Тёплого песка под ногами – всё вместе и в произвольных пропорциях.

"Кой чёрт? – Лудольф запустил в шевелюру пальцы. – Какое русло может быть в этом бреде?.." – сегодня беседа с Артёмом особенно утомила. Вымотала. Лудольф откинулся на спинку кресла, уронил голову на грудь и вообразил, что лежит среди бранного поля… сердце пронзено стрелой… войска врагов откатились, и его добрые верные ратники мчатся на злых конях вперёд… но всё это там – за холмом и за оврагами, я ему, уставшему и убиенному, можно спокойно лежать здесь… впитывая влагу земли и ласку травы.

Тенькнул телефон. Внутренний номер. Лудольф, не открывая глаз, поднял трубку и проговорил:

– Марго, оформи, пожалуйста, счёт на Анфису Ростову. На… – он загнул такую невероятную сумму, что сам на мгновение ужаснулся. Потом сообразил – бесполезно! – всё одно оплатят, и ничего не изменится, только себя будешь чувствовать свиньёй фиолетовой. Скинул "крайний ноль", решив, что симъ примириши.

– Иван Генрихович, – проговорила секретарь. – К вам посетитель.

– Какого чёрта? – опешил Лудольф. – Гони босяка в шею! С легавыми! Спусти его с крыльца! Загони под лавку!

– Она намекает на особые обстоятельства, – с нейтральным позитивом проговорила Маргарита (школа! недаром он выбрал в секретари именно эту девицу). – Утверждает, что вы встречались в прошлую субботу.

Лудольф притих, мгновение молчал, собирая мысли в комок и припоминая обстоятельства прошлой субботы. Расслабиться не придётся – это очевидно, – Лудольф поправил галстук и несколько раз растянул губы, подготавливая мимические мышцы.

Откликнулся:

– Что ж ты молчала? Зови! – Тон самый беспечный, бо даже близкие люди не должны догадываться о проблемах.

"Как пёс её звали?.. Матильда… Инесса… Кларисса… кажется так".

Кларисса вошла в кабинет. На голове мадам несла шляпку из бычьей кожи, скроенную на манер ковбойского стетсона… только с узкими полями, лаковым бэндом и притороченной вуалеткой. Сочетание казалось противоестественным, диким, однако – отдадим справедливость достоинству – выразительным и чувственным. "Леди Годива", – определил Лудольф.

Он вышел из-за стола, поднял руки. Слов не произносил, ибо каждое сказанное слово – улика.

– Здравствуйте, Иван Генрихович, – проговорила Годива. – Вас нелегко было найти, однако я сумела.

– Вот как? – нейтрально откликнулся он.

– Честно говоря, найти вас не составило труда, – она подняла вуалетку. – В узких кругах, Иван Лудольф – личность легендарная, чуть ниже рангом, чем Юнг и Фрейд. Я сама пыталась записаться к вам на лечение… вы ведь не протестуете против слова "лечение"?

– Ну, что вы! – улыбнулся он и опять показал открытые ладони.

– Однако я была отставлена, как… как… кстати, почему вы мне отказали, Иван Генрихович?

– Не убеждён, что это именно "кстати", и… не могу ответить на ваш вопрос, – он тронул пальцами висок (жест имитировал неуверенность). – Мы можем уточнить у секретаря… если это имеет принципиальное значение.

– У этой валютной девицы?.. – Кларисса махнула перчатками себе за спину. – Впрочем, это не моё дело.

– А когда вы… – Лудольф описал указательным пальцем окружность. – Ко мне…

Она ухватила суть вопроса: – Примерно, года назад, – отозвалась.

– Прекрасно! – груз свалился с плеч. – Уверен, вы уже прошли курс терапии… с тех пор.

– И очень качественный, – подтвердила она.

– И, тем не менее, – интонацией Лудольф отметил своё участие, – вы здесь.

– Мне хочется поговорить, – ответила Кларисс. – Учитывая способ, каким свела нас Судьба, я имею на это право. Не так ли?

– Поговорить… о чём?

– О чём угодно! – она расцвела, ощущая, что первый рубеж его обороны преодолён. – О театре, о кино, о литературе, о живописи… Я немного рисую, вы знали об этом? Конечно же, нет!

– Нет, – подтвердил он. – Я не знаю о вас ничего. Расскажите, мне очень интересно. – Тайком посмотрел на часы.

Лариса начала говорить…

/к слову, Лудольф не сомневался, что пафосное наименование "Кларисс" родилось из простоватого имени "Лариса"

//ещё более к слову, Лудольф не находил ущербности в имени Лариса.

"Лариса, Ларочка, Лари… – Она о чём-то рассказывала, а он, кивая и слушая вполуха, катал на языке её имя, – Лари – это шажок в сторону англосаксов. Ларюська – более нежно… Ларюська-Маруська… наконец, монументальное – Ларёк. Редко которое женское имя способно сокрушить этот могучий фронт коннотаций – Ларёк… впрочем, может статься, именно от него она и прячется".

– Несколько лет назад, я потеряла мужа.

– Сочувствую.

– Потеряла, и обрела вновь. Посредством живописи.

– Не понимаю, – выговорил Лудольф. – Нового мужа? – предположил.

– Прежнего! – Лариса/Кларисса ликовала. – Он пришел на мою выставку, увидел мои работы и обомлел.

"Воображаю себе", – подумал Лудольф и красочно выразил своё восхищение.

Конец ознакомительного фрагмента.