Дневник Неудачника
Шрифт:
В общем со сном у меня теперь проблемы, но это еще не все. Я начал замечать странных созданий, что притаились в тенях ночи и пристально следят за людьми. Словно хищники в засаде, они поджидают своих жертв. Видел я их нечетко, скорее даже ощущал чье-то присутствие. А вот буквально пару часов назад, я стал свидетелем, как одна такая тварь присосалась к нашему учителю по физкультуре, Роману Аркадьевичу. В тот же момент я увидел, как бывшее ранее хорошим настроение преподавателя мгновенно испортилось, а сам он стал злым и каким-то дерганным. Не знаю, может, стоит рассказать об этом Ирине Павловне? Боюсь только, что психолог в таком
Да! Уже завтра, мой дорогой Дневник, я буду свободен. Больше никакого режима, никаких упреков от учителей. Я смогу наконец-то попробовать пиво, выкурить свою первую сигарету, и чем черт не шутит, может даже затащу в постель, девушку легкого поведения и наконец-то стану мужчиной! Завтра, уже завтра я смогу жить в свое удовольствие!
Первая запись в дневнике К. А. Ангелова.
Отложив в сторону ручку, я бегло пробежался по написанным строкам в своем дневнике, после чего тяжело вздохнул. Да, я доверил этому блокноту свои проблемы и тайну, которую не рискну рассказать никому. Причина на это довольно прозаична, кара за магию тьмы лишь одна – смерть. А мне такого исхода на восемнадцатом году жизни, очень не хотелось бы.
Проведя пятерней по своим иссиня-черным волосам, которые не мешало бы и подстричь уже, я поднялся со стула, спрятав дневник в свою сумку. Уже сейчас я готовился покинуть стены приюта, где прожил большую часть своей жизни.
Обстановка в моей комнате была спартанской. Выкрашенные мягкой, голубой краской стены, односпальная, пружинная кровать, грубый стол из ДСП, да деревянный стул из фанеры и металла. В углу сиротливо примостился шкаф, где я хранил все свои пожитки, которых оказалось до неприличия мало. Вообще все мое барахло свободно влезло в один рюкзак. Сменное белье, принадлежности личной гигиены, да спортивный костюм. Вот и все мое имущество. Даже зимней одежды у меня не было, но это и ладно. Все же лето в самом разгаре.
Мысли о дальнейшей жизни виделись мне исключительно в розовых тонах, а сознание напрочь отказывалось состыковываться с реальностью. Где я буду жить? За какие шиши, я буду это делать? Естественно ответов на эти вопросы у меня не было, да и чего греха таить, не задумывался о таком. Да и зачем?
– Костя, тебя Всеволод Николаевич вызывает. – Постучавшись ко мне в двери, сообщила баба Лида, нянечка нашего этажа, ну или цербер, который поддерживает порядок на этаже.
– Спасибо, Лидия Михайловна. – Поблагодарил я ее, с кривой усмешкой, радуясь, что она не может видеть моего выражения лица. – Уже иду.
Погладив свой рюкзак с вещами, я пообещал ему, что надолго мы здесь не задержимся, и направился в сторону выхода из общежития. Кабинет директора приюта располагался в соседнем здании, которое было отведено в том числе и под учебный процесс, и располагался на первом же этаже. Сделано это было для того, чтобы тучному Всеволоду Николаевичу, не пришлось напрягать свои сардельки ног. Он к слову страшно как не любил лестницы, всячески их избегая. Среди моих сверстников ходили слухи, что у него какая-то фобия имеется на эту тему. Но так это или нет, никто наверняка не знал.
Перед кабинетом директора, я остановился, бегло оглядев свой единственный школьный костюм. Из-за того, что
приют курировала Царица, форма у нас была сделана может и не из самых дорогих тканей, но добротных и качественных, а пошита была по строгим правилам этикета и по сути являлась классическим костюмом тройкой у мальчиков, а вот у девочек были юбки гармошкой, а сверху белые блузки с галстуком, жилетки и пиджаки. Обязательным атрибутом были высокие гетры, белого цвета. Смотрелось это конечно на девчонках прекрасно, заставляя мечтать на занятиях о всяком.Поправив свой пиджак и галстук, я решительно постучал в дверь, и тут же приоткрыл ее, заглядывая внутрь.
– Добрый день! Вызывали? – Спросил я у директора, который восседал в своем огромном кожаном кресле, за резным, старинным, деревянным столом, богато украшенным золотистыми завитушками.
– Проходи, Ангелов. – Милостиво позволил мне Всеволод Николаевич, промокая свою потную залысину, что бросала яркие блики от солнца, пробивавшегося сквозь кружева занавесок, белоснежным платком.
Я прошел внутрь, бегло оглядев хорошо знакомую обстановку, ввиду частых посещений данного кабинета, после чего присел на краешек стула, что стоял подле стола. Спину я старался держать ровной, так как наш преподаватель по этикету, уделял этому моменту особое внимание, регулярно напоминая, что мы представляем из себя воспитанников самой Царицы Елизаветы, а потому срамим не только свою честь, но еще и ее, а такое как известно, не прощается.
– Мы сегодня получили корреспонденцию и среди нее было письмо адресованное лично тебе. – Начал говорить Всеволод Николаевич, роясь сосисками своих жирных пальцев в бумагах разбросанных на его столе. – Собственно вот оно.
Найдя запечатанный сургучной печатью конверт, мужчина швырнул его словно кость собаке, мне в руки. Я едва успел поймать неизвестное письмо. Повертев конверт в руках, я обратил внимание сперва на саму бумагу. А бумага была не из дешевых, явственно просматривались водяные знаки, с каким-то гербом, но подробней без лупы, рассмотреть было невозможно. Зато тот же самый герб, можно было рассмотреть на сургуче. Орел несущий в своих лапах одноручный меч. В клюве же эта геральдическая птица удерживала свиток. Поверх изображения шла надпись на древне тарском, но если разобрать отдельные буквы еще было можно, то общую фразу уже не получалось.
– Ну? Чего ты ждешь? – Нетерпеливо поерзав своим огромным задом в кресле, спросил директор приюта у меня.
Пожав плечами, я осторожно сковырнул ногтем большого пальца сургуч, и открыв конверт достал из него одно из писем, то, что было щедро украшено вензелями, и даже имело несколько печатей внизу, в том числе и Царской Канцелярии. Это уже само по себе было странно.
Неужели всем ученикам Царского Приюта выдают такие грамоты? – Первым делом пронеслось в моей голове.
– Читай уже, Ангелов. – Недовольно потребовал у меня Всеволод Николаевич, недовольно нахмурившись и раздувая от негодования свои огромные щеки, словно он хомяк который собирается запихнуть себе в рот еще один лесной орех.
«Здравствуй, Константин!
Ты меня вероятно совершенно не знаешь, но я твой дедушка по отцовской линии. Узнав об этом, ты вполне можешь меня возненавидеть. Я это прекрасно понимаю, но все же хочу попросить у тебя прощения за те годы, что ты прожил без родных. В этом моя и только моя вина.