Дневник одного гения (с илл.)
Шрифт:
Какой ужас! У меня поднялся жар, и после полудня мне пришлось лечь в постель. Живот мой больше не урчит, и котенок тоже не мурлычет. Эта легкая лихорадка «видится» мне какого-то опалового, радужного цвета. Может, она станет радугой моего нездоровья? Голуби [50] , хранившие странное молчание все последние дни, тут вдруг заворковали, как бы сменяя мой недужный урчащий живот, — так некогда агнец занял место Исаака в жертвоприношении.
50
В своей голубятне Дали держит около двух десятков этих птиц.
Андресу Сагаре, который посетил меня вместе с Джонсом и Фуа, я подарил деревце жасмина. Мы вместе были на бесконечно длинном банкете в честь поэта и гуманиста Карлоса Рибаса. Там даже исполняли сарданы [51] .
51
Каталонский танец (примеч. пер.).
52
На полях дневника Дали заметил, что те же желудочные неполадки посетили его в тот же самый день девять лет спустя. Напомним, что девятка — это прежде всего цифра кубическая.
Слава тебе Господи, хворь моя прошла. Я чувствую себя как после очищения. Послезавтра смогу наконец возобновить работу над своим «Corpus hypercubicus».
Мне пришла одна чисто далианская мысль: единственное, чего в мире никогда не будет в избытке, так это крайностей. Вот в этом-то и заключается великий урок, преподанный нам античной Грецией, — урок, который, пожалуй, первым растолковал Фридрих Ницше. Потому что ведь в самом деле в Греции дух Аполлона достиг огромных, поистине универсальных масштабов, а уж дух Диониса перерос все масштабы и превзошел все крайности. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на их трагическую мифологию. Вот потому я и люблю Гауди, Раймондо Луллио и Хуана де Эррера, что из всех, кого я знаю, это люди самых крайних крайностей.
Сегодня Сальвадору Дали впервые в жизни пришлось испытать эту ангельскую эйфорию: он прибавил в весе.
Утром просыпаюсь от хлопанья крыльев: к нам в комнату через каминную трубу проник голубь. Его появление отнюдь не случайно. Это знак, что бурчания у меня в животе действительно вышли наружу. Мою интуитивную догадку подтверждает и гомон птиц: значит, вместо того чтобы по-прежнему прислушиваться к себе изнутри, я начинаю слушать себя снаружи.
Видно, настала пора нам с Гал'oй построить себе «наружность». Ведь у ангелов все «наружу». Их ведь и узнают только по «наружности».
Итак, сегодня — день закладки дермо-скелета души Дали.
К обеду заявилась Дейзи Феллоуз в сопровождении какого-то милорда в панталонах прелестного красного цвета, купленных в Аркашоне [53] .
Сентябрь засентябрится улыбками и корпускулами Галы. Потом заоктябрится «Corpus hypercubicus», мое сверхкубическое творение. Но все-таки главное — сверхгалатерический месяц сентябрь.
53
И снова девять лет спустя Дали вынужден совершенно другим почерком добавить на полях своего дневника: «В нынешнем 62-м году я с удивительной синхронностью решил построить стены, в которых будут размещаться кибернетические машины, ибо мой мозг не помещается не только у меня в голове, но даже и в моем доме. Я построю их не в доме, а снаружи. Если в 53-м году все началось с воркования в животе, то теперь его повадки перенял мой мозг, и он своего добьется».
Пишу верхнюю часть груди Христа. Работаю над этим почти натощак. Разве что проглочу немножко риса. На будущее лето заведу себе белоснежный, сверхбелый костюм и буду писать только в нем. Я с каждым днем становлюсь все чистоплотней. Кончится тем, что я вообще запрещу себе источать какие бы то ни было запахи, кроме разве что того тончайшего, едва уловимого аромата, который исходит от моих ног, смешиваясь с благоуханием торчащего из-за уха жасмина.
Я совершенствуюсь. Открываю новые технические возможности.
После обеда не пожелал принять какого-то неизвестного господина, но, выйдя из дома, чтобы насладиться опускающимися над Порт-Льигатом сумерками, обнаружил его неподалеку — он все еще ждал в надежде меня увидеть. Мы разговорились, и я выяснил его профессию — он занимается ловлей китов. Тут же, в ту же минуту, я потребовал, чтобы он прислал мне побольше позвонков этого млекопитающего. Он с предельной готовностью пообещал это сделать.
Мои возможности извлекать из всего пользу поистине не знают границ. И часа не прошло, как я насчитал целых шестьдесят два различных способа применения этих самых китовых позвонков, в их числе был балет, фильм, картина, философия, терапевтическое украшение, магический эффект, психологическое средство вызвать зрительные галлюцинации у лилипутов, страдающих так называемой страстью ко всему внушительному, морфологический закон, пропорции, выходящие за рамки человеческих мерок, новый способ
мочиться и новый вид кисти. И все это в форме китового позвонка. А еще я пытаюсь воспроизвести обонятельное воспоминание об одном разлагающемся ките, которого я ребенком ходил смотреть в Пуэрто-де-Льанса [54] , и в тот момент, когда мне удается восстановить в памяти этот запах, я погружаюсь в дремотное состояние, и откуда-то из глубины закрытых глаз возникает видение, постепенно обретающее очертания Авраама, приносящего в жертву своего сына. Это видение китово-серого цвета, будто вырезано из плоти китообразного существа.54
Небольшой портовый городок к северу от Кадакеса, в районе Коста Брава.
Я засыпаю, вдыхая воздух, напоенный Прекрасной Еленой. И слово «балэна» [55] фонетически сливается в моем подсознании с именем Прекрасной Елены.
Граф де Г., типичный далинист-подражатель, говаривал: балы дают для тех, кого на них не приглашают. Несмотря на бесчисленные телеграммы, где меня буквально умоляли явиться на бал маркиза де Куэваса, я все-таки решаю остаться в Порт-Льигате, что, впрочем, не мешает газетам с обычным вниманием и любовью к деталям засвидетельствовать мое присутствие в Биаррице. Самые удачные балы — те, о которых больше всего говорят даже те, кто на них не побывал. Яйцо на блюде без блюда бала без Дали — это Дали.
55
Так по-французски звучит «рыба-кит» (примеч. пер.).
Вечером Гал'a приходит в восторг от моих картин. Я ложусь спать счастливым. Счастливые картины нашей фантастической реальной жизни. О милый Сентябрь, эти дивные полотна делают нас еще прекрасней. Спасибо, Гал'a! Это ведь благодаря тебе я стал художником. Без тебя я не поверил бы в свои дарования! Дай же мне руку! А ведь правда, что я люблю тебя с каждым днем все сильней и сильней…
Пока я говорю с рыбаком, сообщившим мне свой возраст, мне вдруг приходит в голову, будто мне уже пятьдесят четыре года [56] . Всю сиесту эта мысль не дает мне покоя, потом меня осенило — да, может, я просто посчитал задом наперед! Ведь, помнится, даже после публикации моей «Тайной жизни» отец заметил, что я добавил себе год. Так что вполне возможно, на самом деле мне никак не больше сорока восьми лет! Все эти годы, которые, оказывается, еще предстоят мне впереди — пятьдесят третий, пятьдесят второй, пятьдесят первый, пятидесятый и ближайший, сорок девятый, — наполняют меня каким-то радостным покоем, и неожиданно грудь «Corpus hypercubicus» удается мне даже лучше, чем я мог ожидать. Теперь я собираюсь испробовать новый технический прием: он заключается в том, чтобы получать радость от всего, что я делаю, и беспрерывно радовать Гал'y — и все у нас будет прекрасно. И станем трудиться пуще прежнего.
56
Дали родился в 1904 году, так что в действительности ему было сорок девять лет.
Прочь, все проблемы, отступись и ты, седина!
Я безумное орудие — не только без блюда, но даже без яиц!
В грядущем году я стану не только самым совершенным, но и самым проворным художником в мире.
Одно время я думал, что можно писать полупрозрачной и очень жидкой краской, но я ошибся. Амбра съедает жидкую краску, и все сразу желтеет.
Каждое утро при пробуждении я испытываю высочайшее наслаждение, в котором лишь сегодня впервые отдаю себе отчет: это наслаждение быть Сальвадором Дали, и в полном восхищении я задаю себе вопрос: какими же еще чудесами он нынче подивит мир, этот самый Сальвадор Дали? И с каждым новым днем мне все труднее и труднее представить себе, как могут жить другие, если им не выпало счастье родиться Гал'oй или Сальвадором Дали.
Суперсферическое воскресенье. Гал'a и я, мы вместе с Артуро, Жоаном и Филипом едем в Портоло. Мы собираемся высадиться на острове Бланка [57] . Сегодня самый восхитительный день года.
Образ Галатеи, чистейшей галанимфы исполинской и безупречной морской геологии, медленно, но верно проступает в том рафаэлевском ядерном вихре, из которого родится мое новое божественное творение.
Вечером ко мне заявляется один фотограф из Парижа. По его словам, Жоан Миро глубоко разочаровал весь свет. Он явно перегружает холст мазками и к тому же чересчур усердно утюжит свои картины. Абстракционистов нынче прямо не счесть. А Пикассо за несколько месяцев очень постарел.
57
Островок на широте мыса Креус.