Дневник романтической дурочки

— Что это? — спросила именинница, принимая у меня из рук горшок с цветами и сверток.

— Воспоминания Ермоловой, — гордясь интеллигентностью подношения, отрапортовала я.

— Зачем они мне? У меня своих воспоминаний не меньше. И пожалуй, они даже ярче. Она все время думала о творчестве, а я о красивой жизни.

— Но она же великая актриса!

— Неужели? Это кто сказал?

— Ну, все знают.

— Просто о ней написали, а обо мне нет. Ну и что? Сейчас это уже ни для нее, ни для меня не имеет значения.

Смутившись, я вошла в комнату, готовая приветствовать спокойно-доброжелательные морщинки Руфиных гостей. Вместо ожидаемого, я увидела раскрасневшиеся молодые лица, обращенные к сидящему в центре стола гитаристу. Руфа подтолкнула меня к столу. Я тихо села и стала оглядываться. Вскоре обнаружила, что всех этих людей я видела на сцене подвальчика. Открытием я спешно решила поделиться с хозяйкой и уже собралась идти на кухню…

— Вы Лера, насколько я понимаю, — мрачновато констатировал неприятный мужчина, оказавшийся моим соседом.

— Да, а откуда вы меня знаете?

— Я вас не знаю. Просто остальные, кажется, пришли, ждали Леру, вы последний гость, поэтому я и решил.

Мой собеседник сильно отличался от всех присутствующих. Вид у него был пожухлый, костюм немодный и пропахший антимольным порошком. Только глаза выделялись в сером облике. Под внимательным взглядом мужчины становилось неуютно, кусок застревал в горле. Интересно, кто он такой?

— Вы тоже из театра? — облекла я свой вопрос в вежливую форму.

— Я просто гость, проездом…

Ответ, естественно, требовал пояснения, но я была уверена, что продолжения не последует, замолчала и стала искать лица старых знакомых. Обнаружила только Эву, которая восседала в самом центре. Она задорно подпевала молодым голосам, притопывая ногами и выстукивая ритм пальцами по столу. Понимая, что мне не добраться со своими приветствиями до разошедшейся старушки, я отправилась на кухню. Ссутулившись, с зажатой в напряженных пальцах сигаретой, у окна за занавеской схоронилась хозяйка. Мне показалось неудобным влезать в ее молчание… Я растерялась.

— Заходи. Ты что-то хотела, Лерочка? — дрожащим голосом поинтересовалась Руфа.

— Как вы услышали, что это я?

— Ты забыла, что у меня абсолютный слух. И несмотря на возраст, я еще не оглохла, — обретя былую сварливость, объяснила старая дама. — Ты ведь что-то хотела узнать?

— Да, но мне неудобно спрашивать.

— Неужели ты хочешь лишить себя радости узнать сплетни, а меня лишить возможности тебе сообщить и прокомментировать их соответствующим образом?

— А где ваши родные? — отважилась я.

— Кого ты имеешь в виду? Митя, как тебе известно, в Италии. Сын мой прячется в складках шопенки у Анны, остальные здесь.

— И как дела у Мити? — решила я продолжить безопасную тему.

— Хорошо, пишет каждую неделю. Ты представляешь, он оказался гораздо лучше, чем я о нем думала.

— Я всегда говорила, что вы его недооцениваете…

— Он оказал мне такую поддержку, так сражался за своего брата, я уже даже надеялась на победу. Но Данила сам почему-то мешал, он не давал возможности себе помочь, — сердито проворчала Руфа. — Ничего до сих пор не понимаю. Не верю, что он был способен совершить такой жуткий, безумный поступок. Но я ничего не могу доказать. У меня не хватает аргументов. Даня полгода вообще не писал, только сейчас мне привезли первое письмо, и оно тоже какое-то странное. Такое впечатление, что он всем доволен. На следствии все время молчал, полгода не писал и вдруг такое «радостное» послание.

— И что вы собираетесь предпринять?

— Пока не знаю. Но ты права. Что-то делать надо. Время уходит. Ну хватит об этом. Ты по-прежнему влюблена в Митьку? Хочешь почитать его весточки?

— А это удобно?

— Они больше всего напоминают записки географа. Не знаю уж, как он учится, но от итальянских красот в полной эйфории. Кстати, он даже передавал тебе привет. Возможно, вдали от родины в нем проснулись человеческие чувства.

— Руфочка, а можно мне написать ему? — неожиданно спросила я.

— Естественно, это не запрещено, — усмехнулась Руфина Константиновна.

Мне показалось, что она хотела еще что-то сказать, но передумала. Я собралась попросить итальянский адрес и тихонечко отвалить, но тут резко открылась входная дверь и, пыхтя, в прихожую ввалились Маша и Ольга, нагруженные сумками.

— В следующий раз пусть сами за добавкой бегут. Неподъемные корзинки-то, — раздраженно заявила бывшая молочница.

— Привет, Лер, хорошо, что ты пришла. Хотела с тобой повидаться. А то в последний раз все как-то скомканно получилось, — начала было говорить Ольга, но Руфа ее перебила:

— Девочки, Маша будет убирать со стола, я подам десерт, а вы мойте посуду.

Мы принялись за дело. Оказавшись наедине в небольшом кухонном пространстве, вяло перекидывались репликами и никак не могли перейти что-то разделявшее нас.

— Лера, я буду, наверное, поступать в театральный, — неожиданно сказала Ольга.

— Да? На театроведческий или постановочный?

Я помнила, что подруга хорошо рисует.

— Нет. В том то и дело, что на актерский, — шепотом раскрыла важный секрет приятельница. — Но, кроме Руфы, этого никто не знает.

— А почему? Твои разве против?

— Точно не знаю, но у меня есть подозрение, что да. Не хочу лишних нервов.

Я не стала рассказывать свою аналогичную историю, так как еще не решила, что стану говорить маме. Из прихожей послышались приглушенные голоса.

— Руфина Константиновна, — басил мой сосед по столу, — думаю, нам стоит попытаться. Надо пробовать. Он недолго продержится на таком надрыве. Ему нужна очень серьезная поддержка.

— Может, он что-нибудь вам сказал? Почему молчит? Почему не ищет оправдания?

— Ничего определенного. Только то, что у него есть веские причины ни о чем не говорить. Никому. Он должен сам во всем разобраться. А вот в чем — не знаю.

— Может, мне стоит к нему съездить?

— Не думаю. Ему очень тяжело видеться с вами и ничего не говорить. Возможно, ему лучше одному, пока он не разберется. Но вызволить его надо. Так что ищите улики, а я помогу.

После мгновенной тишины хлопнула входная дверь и озабоченная Руфа вернулась на кухню.

— Девочки, пойдемте к столу пить чай.