Дневник Саши Кашеваровой

Но все, конечно, в итоге обернулось так, что потенциальный пластырь стал самой болезненной из «дыр» в ее бедном латаном-перелетаном сердце. Сначала были прогулки по бульварному кольцу, сидр в темных пабах, многочасовые разговоры о внутренней алхимии, поцелуи в подворотнях и секс везде, где только находилось уединенное местечко. А потом Лида поймала себя на мысли, что женатый-бородатый прочно оккупировал ее сознание, снится, вызывает бешеную ревность – южную такую, кинематографическую, когда хочется, процедив: «Уууу, сссука!», запустить в стену стакан, чтобы он разлетелся вдребезги.

И вот она сидела у меня на подоконнике и казалась мне такой несчастной, постаревшей девочкой, что я решила ее отвлечь и рассказала про Олега. Конечно, немного сгустила краски. Страдательный падеж – в целом не мое амплуа, я всегда предпочитала творительный, но как хорошая подруга намеренно преувеличила: мол, мы с тобой одной крови, обе обездолены и ранены, и вынуждены проводить воскресенья в одиночестве (хотя положа руку на сердце, я бы убила каждого, кто посягнул бы на мое воскресенье). Лида слушала-слушала, а потом и говорит:

– Для тебя, конечно, не секрет, что все они врут, что в плохих отношениях с женой. А знаешь, как проверить, так это или нет?

– И как же?

– А ты позвони на его мобильник, когда будешь рядом, и посмотри, какое имя высветится. Знаешь, как мой меня записал?

– Иван Иваныч Иванов? – еле сдержалась я от оскорбительного для Лиды смешка.

– Хуже. «Гараж. Гарик».

– Ну и ну, – удивилась я. – «Алё, гараж» настоящий.

5 апреля

То, что сказала Лида, всю ночь не шло у меня из головы.

Сегодня я брала интервью у человека, который увлекается боди-модификацией. То есть вживляет себе под кожу стальные шарики, шипы, ядовитой кислотой вытравляет причудливые фигурные шрамы, а на логичный вопрос «зачем?» выдает улыбку Джоконды.

Его зовут Тимофей, ему уже за сорок, и у него рожки.

Рожки. Настоящие. Две выпуклости под кожей.

– Долго приживались, заразы, – сетует он, немного стесняясь диктофона. – В первый раз не получилось. Один шарик загноился, пришлось вынуть оба. Не буду же я с одним рогом, как дурак, ходить.

Я изобразила понимание, ободряюще улыбнулась и кивнула как можно более энергично: еще бы, зачем как дураку с одним «рогом» под кожей разгуливать, что люди-то подумают. Еще решат, что ты не крутой модификатор тел, а просто с лестницы упал и шишку набил.

Еще у Тимофея раздвоенный язык. Тоже сложная операция – раны на слизистой затягиваются долго, отек держался несколько недель – ни поесть нормально, ни поговорить. И потом еще шепелявил месяц, даже логопеда пришлось нанять, чтобы приспособиться.

– Увидел фотографию в британском журнале и не мог успокоиться, как хотелось себе такое же.

– А девушки как реагируют?

– Им нравится, конечно, – Тимофей будто бы даже удивился такому вопросу. – Говорят, что ощущение, как будто целуешься сразу с двумя. А еще я могу есть суши без палочек. Захватывать языком, как игуана муху.

– Эффектно. Но наверное, трудно найти «своего» человека, когда выглядишь так?

– Ну почему же. Я женат уже два года, – Тимофей продемонстрировал фото на коммуникаторе; блондинка, чем-то похожая на Клаудию Шиффер. – Но у нас договоренность, что, если у кого страсть, ни в чем себя не ограничиваем.

Домой я возвращалась озадаченная. Куда катится мир – мужчина с рогами и раздвоенным жалом спит с клоном супермодели, да еще и позволяет себе страсть на стороне. А мы, женщины приятной наружности, без хвоста, копыт и шрамов, по большей части неприкаянные. Может быть, в этом и дело – мы слишком обычные для Москвы нулевых? Может быть, если ты уже не так уж молод, не ослепительно красив, и язык у тебя подвешен куда хуже, чем у Дуни Смирновой, ты должен обзавестись искусственной «самостью»? Вытатуировать огромного тарантула на лбу – чем не поза? Или вставить в глаза линзы с эффектом кошачьего зрачка?

В ту ночь мне снились мужчины-гиганты, головы которых были размером с мой дом. Они нагибались к окну, за которым я, беззащитная и маленькая (помню, похожая сценка была в «Годзилле»), сначала смотрели с обезоруживающей суровостью, а потом просовывали в мою форточку проворный раздвоенный язык, хватали меня и утягивали в пасть. Как игуана муху.

А утром за мной заехал Олег, мы отправились завтракать в «Старбакс», и когда он пошел в туалет, забыв на столе мобильник, я, поколебавшись секунду, все же набрала его номер.

На дисплее высветилось: «Кашеваров Александр».

7 апреля

Я крута, крута, крута, круче, чем Лара Крофт, и Стив Тайлер, и даже тот чувак из книги Гиннесса, который вдыхал носом дождевых червей. Купила в Интернете билет и отправилась в Амстердам – одна, на два неполных дня.

Мне так нужна была пауза. Отдохнуть и от серости (ненавижу московскую слякотную весну, когда душа вроде бы поет, а под ногами – грязь да собачьи фекалии), и от этой вязкой, как болото, ситуации. Послоняться по улицам чистого города, покататься на арендованном велосипеде вдоль каналов, поесть свежей рыбы в порту, покурить травку в кофе-шопе. И ни разу, ни разу за уик-энд не созвониться ни с демоном-искусителем (Олегом), ни с ангелом-хранителем (Леркой).

В Амстердаме поймала странное ощущение. Как будто бы попала в чужое временное пространство, которое живет по своим законам. Медленно. Вот как получилось: несколько лет назад я тоже была в Амстердаме (самое смешное – примерно по такому же поводу, в поисках абстракции от бесперспективных отношений, затянувших трясиной), и вот в самолете, листая путеводитель «Афиша», обратила внимание на описание винтажного магазинчика Laura Dolls. Тогда я только начинала собирать коллекцию винтажных платьев, и естественно, туда отправилась. В путеводителе было написано, что в магазине пахнет разогретым утюгом и приветливая блондинистая хозяйка, склонившись над доской, тщательно гладит кружева. Когда я вошла в магазин, там действительно была блондинка, колоритная, бледная, в сером кардигане. И она действительно гладила кружева. Мы немного поговорили, и я купила платье и несколько юбок.

И вот прибыв в город, я снова отправилась в Laura Dolls, без особенной надежды, привыкшая, что московские симпатичные местечки существуют пару сезонов, а потом остаются только в виде воспоминаний. Но магазин был на месте.

И блондинка тоже. В сером кардигане. Она гладила кружева, склонившись над доской.

А мне стало не по себе.

Потому что за эти несколько лет я, словно персонаж компьютерной игрушки, десять жизней прожила. Вокруг менялись декорации, все поворачивалось на 180 градусов и обратно, периодически моя жизнь начинала восприниматься не моей, а потом моей снова.