Дневник секретаря Льва Толстого

– Знаю, что трудно. Но нужно еще и еще стараться!..

– Она упрекает меня в каком-то легкомыслии, говорит, что я все дела, которые начинаю, не кончаю: бросил университет, начал учиться пению и бросил.

– А вы поете, и у вас хороший голос?

– Пою, да. И не в оперу же мне было поступать, бросив всё?!

– А отчего бы не поступить? – спросил Толстой, усмехаясь доброй улыбкой и поглядывая хитро себе на ноги, наклонив голову.

– Да уж очень это праздная жизнь, Лев Николаевич! Да и для кого же бы я стал петь в городе? Вы же сами писали, что богатым людям искусство дает возможность продолжать свою праздную жизнь. Да я лучше в деревне крестьянам буду петь…

– Знаю, знаю, – закивал Л.Н. – Я только проверяю себя; думаю: не один ли я держусь таких взглядов?

Что касается дела, то я высказал Л.Н. свое мнение, что мысли о вере лучше напечатать в двух книжках. Он, однако, решил печатать в одной; только просил меня выпустить или соединить вместе однородный материал и, кроме того, распределить его удобнее.

– Меня эти книжки мыслей по отдельным вопросам очень интересуют, – говорил он. – Вот только я всё затрудняю вас, – добавил он, и тон его голоса был такой виноватый.

Эту виноватость в голосе я подмечал у Л.Н. и раньше: в те моменты, когда он или просил меня сделать какую-нибудь работу, или принимал и хвалил уже сделанную.

Уже выйдя от него и поговорив с Александрой Львовной о высылке книг Толстого нескольким лицам, я снова на лестнице столкнулся с Л.Н.

– Не унываете? – спросил он.

– Нет!

– Смотрите же, не унывайте! «Претерпевый до конца, той спасен будет»… Не претерпевый до конца, той спасен будет! – это об университете и о пребывании в нем можно так сказать.

Уехал кататься верхом. Я вышел, чтобы садиться в свои сани и ехать домой.

– До свиданья, Лев Николаевич!

– Прощайте! – отозвался Л.Н. уже с лошади. – Ожидаю от вас великих милостей!..

«Что такое?» – подумал я.

– Каких, Лев Николаевич?

И вспомнил, что он говорит о данной мне сегодня работе над книжкой «О вере», о которой он говорил мне еще раз в передней, что придает ей большое значение.

4 февраля

Когда я приехал, Л.Н. завтракал в столовой.

– У вас в Телятинках тиф, – сказала мне Софья Андреевна, – смотрите не заразите Льва Николаевича! Меня можно, а его нельзя.

Я успокоил ее, сообщив, что все сношения с деревней обитателями хутора, где я живу, прерваны.

Л.Н. просил тут же показать, что сделал я с полученной вчера работой. Я объяснил, что разбил мысли о вере на отделы, по их содержанию, и прочел заглавия отделов: «1. В чем заключается истинная вера? 2. Закон истинной веры ясен и прост. 3. Истинный закон Бога – в любви ко всему живому. 4. Вера руководит жизнью людей. 5. Ложная вера. 6. Внешнее богопочитание не согласуется с истинной верой. 7. Понятие награды за добрую жизнь не соответствует истинной вере. 8. Разум поверяет положения веры. 9. Религиозное сознание людей, не переставая, движется вперед».

– Очень интересно! – сказал Л.Н. – Ну а выбрасывали мысли?

– Нет, ни одной.

– А я думал, что вы много выбросите.

Он положительно удивляет меня той свободой, какую мне, да и другим домашним, предоставляет при оценке его произведений и которой я никак не могу привыкнуть пользоваться. Ну как могу я «выбрасывать» те или другие мысли Толстого из составляющегося им сборника?! Переставлять, распределять эти мысли я еще могу, но «выбрасывать»!..

Не в пример мне большой храбростью в критике Л.Н. отличается Сухотин, иногда яростно нападающий на те или иные выражения или страницы писаний Толстого. И меня всегда одинаково поражает как храбрость Михаила Сергеевича, так и то благодушие, с каким Толстой выслушивает в таких случаях своего зятя и которое несомненно составляет одну из замечательных черт его.

Прослушавши в столовой план, по которому я распределил мысли в книжке «О вере», Л.Н. пригласил меня перейти в кабинет. Там он дал мне просмотреть распределенные им самим мысли в одной из следующих книжек, а сам вернулся в столовую. Придя через несколько минут, он сел читать мою работу, а меня просил взять в «ремингтонной» письма, на которые он хотел поручить мне ответить.

Когда я вернулся, Л.Н. сказал, что «то, что он просмотрел, очень хорошо», и дал мне для такого же систематического распределения мыслей вторую книжку, «О душе».

– Я бы хотел, чтобы вы в тексте делали изменения смелее, свободнее!.. И вообще хотел бы критики, больше критики!

Я набрался духу и, с его позволения, раскритиковал распределение мыслей в той книжке, которую он давал мне просмотреть сегодня.

– Ваше распределение, – сказал я, – если можно так выразиться, формальное: вы разделяете мысли на положительные, отрицательные, метафизические, притчи и так далее. Я же распределяю их по содержанию… И так, мне кажется, лучше…

– Да, это верно, – согласился Л.Н. и просил еще раз распределить именно так мысли во второй книжке.

После этого я говорил ему о моей работе «Христианская этика», исправление которой, по его указаниям, я кончил. Л.Н. советовал мне о ее издании написать в Петербург Владимиру Александровичу Поссе, редактору журнала «Жизнь для всех», добавив, что он, Толстой, изданию ее сочувствует и готов послать Поссе «препроводительное письмо».

После того я в столовой занялся чтением газет. Выходит из гостиной Л.Н.

– Вы идете гулять, Лев Николаевич? – спросил я.

– Нет, просто проветриться вышел…

Меня поразило, что на ходу он однажды вдруг сильно покачнулся, точно под порывом сильного ветра, и лицо его было очень утомленное. Я вспомнил, что в кабинете, при прощанье, на мой вопрос: «Вы устали сегодня, Лев Николаевич?» – он ответил: «Да, совсем заработался!» Становилось жутко за дорогого человека, но сказать ему о необходимости больше отдыхать я не решился. Да я и знал, что на такие советы он не обращает внимания.

5 февраля

Л.Н. встретил меня на верху лестницы.

– А я всё жду, – сказал он, здороваясь и смеясь, – что вы мне скажете: оставьте вы меня, надоели вы мне со своей работой!..

Я принялся разуверять его в возможности того, чтобы ожидание его могло сбыться.

Работой моей он остался удовлетворен, но опять говорил об этом таким виноватым голосом.

– Очень рад, очень рад, – говорил Л.Н., – это так хорошо выходит!..

Затем он дал мне для распределения мыслей следующие две книжки: «Дух божий живет во всех» и «Бог», а также пять писем для ответа, причем на три из них я мог, если бы нашел нужным, и не отвечать. На одно из них потому, что оно, как выразился Л.Н., написано только «ради красноречия».