Дневник Влада Жирковийского

– Чего ржешь?
– уточнил Слава.

– Радуюсь.

– Чему?

– Я буду первым, кто увидит смерть во имя любви.

– Их привяжут веревкой, забыл?

– Смерть съемочной группы. Или ты думаешь они после такого всем мило улыбнутся и расцелуют миллионера? Эти дамы готовы идти по головам и знают запах крови и денег.

– Гм.

Дам пришлось долго уговаривать. Но решились все! Их посадили в самолет, перевезли через океан, высадили у моста, доставили на его середину и предложили выбрать: кто прыгает первой.

А я их недооценивал. Они дерутся за веревку! Видимо, каждая полагает, что та, кто прыгнет первой - незаметно перегрызет веревку в полете и тем угробит соперниц.

– Девушки! Не спорьте. Выберу я.
– вызвался миллионер, но его никто не слушал. Ветер шумел, да и дамы были заняты грызней.
– Дамы. Позвольте же мне...

Мужику, не глядя, съездили по морде и попросив не лезть, не разобрав в темноте кто это вообще был. Крупный план: расцарапанный миллионер, недоверчиво изучающий зрителя.

– У тебя еда есть?

– Полный холодильник.

С пола скромно мяукнули.

– Принеси пива и пиццу.

– Сам неси.

– Или убью.
– Тем же тоном, флегматично изучая стену.

– Хорошо. До рекламы подождешь? У меня, кстати, пива нет.

Слава выругался и полез в карман за телефоном.

– И пиццу закажи.

– А что в холодильнике?

– Мау.

– Котлеты.

– Мау?

– Из чего?

– Рыбные, кажется.

– Ма.... Мау!

– Вот коту их и отдай.

Кот поддерживающе заурчал и начал тереться о ноги, распушая приглаженный мех.

– Обойдется.

Ногу легонько царапнули. Пока шаловливо.

Но я думал о другом: там, на экране! Девушка с моим любимым четвертым размером груди и ботексом в губах, бровях и, кажется, ягодицах - готовилась прыгнуть в бездну. Она нацепила откровенный купальник. И бледная, местами синяя кожа, тщетно пыталась согреться, кутаясь в тончайшие кусочки ткани. Плюс пять, однако. И ветрено. Очень ветрено. Так что в итоге... сомневающуюся мадам просто сдуло в бездну.

Визг, что-то черное и мелкое, упавшее вниз. Оборванный трос. И тишина в эфире.

Через минуту миллионер подошел к краю и испуганно посмотрел вниз. Стоявший рядом менеджер держал его за руку мертвой хваткой.

Оставшиеся две девушки, тоже в откровенных купальниках, пытавшихся переплюнуть наряд усопшей, жались друг к дружке, осознавая, что вот это могли быть они.

– Выключай. Я сказал вырубай!
– прошипели с экрана.

– Это прямой эфир, не могу!

– Уволю.
– За кадром.

– Да не могу я! Еще пять минут сказали работать.

– С*ки. то есть... гм.

Копошение, копошение. Кадр перевернулся, потом еще раз и встал боком, выхватив встрёпанную тушку мужика с микрофоном.

– Эээ, уважаемые зрители.
– Похрипел ведущий, пытаясь улыбнуться.
– Здесь и сейчас... вы видели... высшее проявление любви. Она... любила!

Рядом со мной тихо хрюкает Слава, согнувшись пополам. Кажется, его отпустило.

– Мы будем вечно помнить эту жертву... она... была не напрасна.

На заднем фоне девушки вяло одевались, передумав прыгать.

– Но давайте же спросим, что именно в этот самый момент думает наш герой!

Вспомнился дом два. Миллионеру, все еще что-то разглядывающему в бездне, сунули под нос микрофон.

– Что Вы, как мужчина, подвергнувший девушку такому немыслимому испытанию, можете сказать сейчас нашим телезрителям?

Миллионер посмотрел на микрофон, потом снова вниз и тихо сообщил:

– Нихрена себе жвахнулась.

После этого пошла реклама.

– Хорошее шоу.
– Хлопнули меня по плечу, после чего набрали номер из быстрого набора.
– Алло, пицца? Три с курицей и сыром. И пива. А мне плевать, что у Вас его нет. Плачу втройне. Во-от. То-то. Давай, рыбкой. А то передумаю.

Понедельник

00:12

– И тебе ее не жаль?
– спросил я, все еще обсуждая шоу и поедая огромные куски пиццы, стоя у подоконника.

Слава сидел на раскладушке с вырезанной в центре дырой, устроив себе импровизированный насест.

– Тебе ж сказали: она любила. А любовь к деньгам - губит людей.

– А может она и впрямь в него влюбилась. Ну, распереживалась, не затянула узел и упала. С кем не бывает?

– Со мной Я бы все узлы проверил и позвонил адвокату и паре друзей. И ежели чего - эти дурики не то, что вещать в камеру - сидеть бы не смогли.

– Заряд соли.
– Понимающе сказал я.

Взгляд Славы стал тяжелым. Поражаюсь, как он вообще сидит. Видимо, сила воли и дыра в брезенте сыграли свою роль.

– Ой, прости.

– Скажи спасибо, что я добрый.
– По нервам словно ножом прошлись.

Не глядя беру воющего у ног кота и прижимаю к себе. Рыжий вырывается, одновременно изучая стол.
– Но за языком следи.

– Ага, понял. А ты, кстати, кем работаешь?

– А тебе-то что?

– Да так... денег у тебя много.

– Тоже хочешь?

– Да нет... я богат.

– Ну-ну. Бандит я. Доволен?

– Грабишь, убиваешь, насилуешь?

– А ты чего больше опасаешься?

– Не знаю. По-моему, все плохо. Но хуже всего последнее.

– Тогда тебя насиловать не буду. В виде исключения.
– С интересом изучая мою рожу из-за черной челки, скрывавшей выражение глаз.

– А от меня вчера девушка ушла.
– Зачем-то сообщил я.

– Сочувствую. Как звали?

– Таня. Она была высокая, сильная и недавно сменила пол.

В кухне повисла нехорошая тишина.

– Я тоже никого не насилую.
– Зачем-то доверился я.

Воздух словно сгустился. Я понял, что опять говорю не о том. А все моя болезнь и привычка пьянеть от двух бутылок пива.