Дневник. Закрытый город

Черный пух, лебяжий пух – по земле все стелется,

Черный пух, нечистый дух – налетит метелица.

Черный пух – прости мой друг,

Нам уже встретиться.

Запись 9.

Месяц я уже работаю. Столько всего происходило со мной, что совсем забыл про дневник. Выбрал свободный вечерок и решил записать. В комнате нас живет четверо. Юрик из Краснодара – работает в третьем корпусе на уборке помещений. Андрей из Костромы – в военизированной охране, в периметре Солнечногорска. И ещё один приехал неделю назад, откуда то с Кемерово. Серегой зовут. Говорит, что во втором корпусе переработкой радиоактивных отходов занимается. Постоянно грустный ходит. Дозиметр с собой носит. Не расстается с ним. Везде замеры делает и вздыхает. Зато с Юриком я сдружился. Хоть не скучно теперь. Юрик научил меня курить коноплю. Теперь свои нормы спирта я иногда ему отдаю, и он у кого-то выменивает.

Тогда был ужасный день. Всех вызвал Большаков и отправил на болото, к третьему корпусу, кабеля тянуть. Я тогда в первый раз одел свой скафандр. Спецодежда второй категории защиты. В нем очень неудобно двигаться. Но, без него нельзя. Возле стен третьего корпуса летает чёрный пух. Когда дождь и сырость, дождём его прибивает. Но когда сухо, он снова поднимается в воздух и летает. Если попадёт в лёгкие то всё – «уноси готовенького». Два –три дня и лёгкие разъест. А если попадет на кожу, начинает въедаться, превращаясь в чёрное пятно, которое будет постепенно увеличиваться. И если сразу не удалить, то будет некроз тканей, если повезёт – то ампутация. Так мне объяснили.

Респиратор спасает. Главное, чтобы на кожу не попал. Суматоха была большая. Быстрее, быстрее. Набились кучей в уазик – буханку.

Возле третьего корпуса народу тьма. Бульдозеры ревут. Тягачи. Весь день я месил грязь, тянул с барабанов кабели. Здоровые. С руку толщиной. Куда? Зачем? Я ничего не понимал. Кабель принимали другие люди, и тащили дальше. Перекуров не было. Стоило замешкаться, как меня били по шлему, толкали в спину, ругались, на чем свет стоит. Через час такой работы я уже не чувствовал ног, делал всё на автомате. Рация в шлеме, ревела и булькала, захлебываясь матом. Что происходит? Не важно. Я уже смирился.

Я не понял, когда нам было приказано отходить. Начал соображать только уже в машине. Рядом сидели такие же перемазанные в грязи и глине космонавты.

На территорию экспериментального цеха нас сразу не пустили. Сначала машину загнали в бокс. Все вышли и началась обработка. Поливали водой, потом пеной, потом каким-то зелёным раствором. Потом машина уехала, а мы выстроились в очередь. Поодиночке заходили в камеру, снимали костюм. Костюм клали в ящик. А потом другая камера. Там полностью раздевались. Снова одежду в ящик. Невидимый оператор говорил: “Повернитесь. Повернитесь. Зажмурьтесь и не дышите”.

Я зажмурился, и меня окатило горячим паром.

– Выходите.

На выходе, в раздевалке, меня ждал ящик с спецодеждой. Мужики одевались и договаривались, где будут сегодня пить. Я непьющий. Время рабочее ещё не кончилось, оделся и поплелся в кабинет Большакова, на телефоне сидеть.

Я там теперь сидел, когда работы не было, читал схемы, запомнил расписание трамваев и карту станций. На центральную иногда ходил, с общеобразовательными целями. С кладовщиком Петровичем сошёлся, болтали о жизни. Он так-то нормально ко всем относится, только Фунтика терпеть не может. Впрочем, Фунтик персонаж особый. Я быстро от него отделился и гыкал он теперь в одиночку. Большаков уже был в кабинете, когда я пришёл. Рвал с себя промокшую насквозь футболку. Увидел меня, усмехнулся. Я отрапортовал о прибытии, занял свое место возле телефона. Всё тело гудело как колокол. Передо мной на стол опустился налитый стакан спирта и кусок черного хлеба с салом.

– Молодец. Хорошо поработал. Дальше уже не надо. Выпивай и четырнадцать часов чтоб на глаза мне показывался.

Я благодарно принял стакан. И в этот раз спирт пролился мне в горло очень мягко, словно масла выпил. Выдохнул, и взялся за бутерброд. Вкусно, черт побери. Словно во сне я пришлёпал в общагу, но снова коварный спирт ударил мне в голову. От слабости я присел на скамейку перед входом. Рядом уселся Юрик.

– Видал, что сегодня творилось? Кабздец, я думал, война началась! – сказал он мне.

– А может и война? Сигареты есть?

– Есть, только веселые. – Юрик достал пачку Беломора. – Вчера только забил.

С весёлых сигарет меня так развезло, что до койки меня он тащил.

Снилось мне, что стою я крыше высокого здания. А внизу бегают люди. Среди них я увидел Большакова. Он кричал мне, что бы я убегал, прятался. А я смеялся и махал ему рукой. Потом , оглянувшись, увидел, что налетела чёрная туча и меня сносит с крыши. Я падаю медленно- медленно, а вокруг меня падают черные хлопья.

Запись 10.

Нужно рассказать отдельно, как я перестал работать с Фунтиком. Почему – это понятно. Он урод. Моральный, физический и нравственный. И он меня до дрожи пугал своей непредсказуемостью. Петрович был прав, нельзя к нему спиной поворачиваться. За что его держит Большаков? За какие заслуги? Но поначалу, некуда было мне деться от него. Опыта работы нет.

Я, скрепя сердце, ходил за этим Гыкарем, притворялся дурачком и старался запомнить все, что он делает. Но оказалось, он подмечал, что я запоминаю и на станции Восьмерочка совершил обманный маневр. Очень он меня хотел подставить. Да, тут у всех станций свои прозвища. Восьмерочка, Симпатяшка, Глыба. Всего около 20-и. И несколько на консервации. Кто их так назвал, не могу сказать, наверное, тот же Фунтик. Но даже когда принимал звонки с Центральной, сбивчивые женские голоса называли станции не по номерам, а по прозвищам. Сначала я был в ступоре, бежал за разъяснениями к Большакову и, получив от него пиздюль с указанием номера, уже спокойно шел к кладовщику. Я быстро их запомнил. И тогда мне казалось, что на Восьмерочке я все запомнил правильно. Мы тогда заменили плату 32–ю. Но через пару дней с Центральной позвонили и сказали, что снова связь шалит.

– Гы, там ведь ерунда, справишься же один? – спросил меня Фунтик.

Мне очень хотелось самому до всего дойти и всё сделать. Конечно, я согласился. Приехал на станцию. Поздоровался с контролерами, выяснил, что химичит тот же блок, и довольный, что сейчас всё сделаю, полез в контрольную комнату. В комнате я начал отключать всё в том же порядке, что делал Фунтик. Возле последнего щита мою руку крепко перехватили.

– Ты чего, щенок, удумал? Аварию хочешь устроить?

Я испуганно обернулся. Меня держал за руку какой-то мужик в такой же спецодежде, как у меня, и со знаками моего отдела. Но он мне был незнаком.

– Если ты произведешь отключение с этого щита, пойдет аварийный сигнал на Центральную и сюда прилетит вертолёт эвакуировать контролеров. Они быстро поймут, что сигнал ложный, а виновник сидит в контрольке. Угадай, что тогда с тобой сделают?

– Накажут?

– Ага. Выговор сделают, с занесением в грудную клетку. Ты этих кнопок даже не касайся. Ты уже всё отключил, что нужно.

– Но неисправность…

– Пропусти.

Я послушно отодвинулся и выпучил глаза, когда он без зазрения совести ударил по кассете кулаком. Потом быстро произвел повторное включение.

– А теперь иди к телефону, пусть проверят. – приказал он.

Я послушно позвонил по телефону контролерам. Они сообщили, что всё нормально, и я могу подниматься. Но как?

– Ты с кем работаешь? – мужик внимательно меня разглядывал.

– C Фунтиком.

– Ха. Тогда мне всё понятно. Семён. – он протянул мне руку.

– Я вас раньше не видел. – признался я.

– Понятное дело, я на консервах тружусь. Зашёл сюда своё проверить, а тут значит, ты уже диверсию устраиваешь.