Дневник
Шрифт:
Пальцы Мисти обводят надписи на стенах, гласящие — «…я сыграл свою роль. Я нашел ее…»
Гласящие — «…убивать всех — не моя работа. Исполнитель приговора — она…»
Чтобы боль выглядела подлинной, рассказывает Мисти, скульптор Бернини высекал набросок своего лица, прижигая себе ногу свечой. Когда Жерико писал "Плот «Медузы», он ходил в больницу, чтобы делать зарисовки лиц умирающих. Он приносил в студию их отрезанные головы и руки, чтобы изучить, как кожа меняет цвет при гниении.
Слышен удар в стену. Еще удар; простенок и краска вздрагивают под пальцами. Хозяйка по ту сторону снова пинает стену расшитыми
— Передайте Питеру Уилмоту, что за это дерьмо он сядет.
На заднем плане шипят и бьются волны океана.
Продолжая обводить пальцами твои строчки, пытаясь ощутить то, что чувствовал ты, Мисти спрашивает:
— Вы слышали когда-нибудь о местной художнице по имени Мора Кинкэйд?
Энджел отзывается по ту сторону фотоаппарата:
— Немного, — и щелкает затвором. Говорит:
— Это не Кинкэйд связывали с синдромом Стендаля?
А Мисти отпивает еще один обжигающий глоток со слезами на глазах. Спрашивает:
— Она что, умерла от него?
А Энджел, не переставая делать снимки, смотрит на нее в видоискатель и командует:
— Смотрите сюда, — говорит. — Что вы там рассказывали про профессию художника? Про анатомию? Улыбнитесь так, как должна выглядеть настоящая улыбка.
4 июля
ПРОСТО ЧТОБ ТЫ ЗНАЛ — как это мило. Сегодня День независимости, и в гостинице битком. Пляж переполнен. В вестибюле тесно от летних людей, все они толкутся туда-сюда, ждут, когда на континенте запустят фейерверк.
У твоей дочери, Тэбби, оба глаза залеплены пластырем. Она вслепую нащупывает и прошлепывает путь сквозь вестибюль. Шепчет от камина до конторки:
— …восемь, девять, десять… — считая шаги от одного ориентира до другого.
Летние чужаки чуть подскакивают, пугаясь ее ручонок, хватающих на ощупь. Они улыбаются ей, стиснув губы, и отступают в сторону. Эта девчонка в выцветшем летнем платье в розово-желтую клетку, с волосами, стянутыми желтой лентой на затылке, — типичное дитя острова Уэйтензи. С розовой помадой и лаком для ногтей. Играющая в какую-то милую старомодную игру.
Она натыкается ладонями на стену, ощупывает картину, проводит пальцами по книжному шкафу.
Снаружи вестибюльных окон — вспышка и хлопок. Фейерверк выстреливает с континента, вздымаясь дугой и направляясь к гостинице. Будто гостиница под обстрелом.
Большие кольца желтого и оранжевого пламени. Красные огненные шары. Хлопок всегда доносится позже, как гром после молнии. А Мисти подходит к своей малышке и сообщает ей:
— Солнышко, началось, — говорит. — Открывай глаза и давай смотреть.
Не отклеивая пластырь с глаз, Тэбби отвечает:
— Мне нужно изучить комнату, пока все здесь.
Ощупывая дорогу от незнакомца к незнакомцу, — все они застыли и смотрят в небо, — Тэбби считает шаги к двери в вестибюле и к парадному крыльцу за ней.
5 июля
К ВАШЕМУ ПЕРВОМУ НАСТОЯЩЕМУ СВИДАНИЮ, вашему с Мисти, ты натянул для нее холст.
Питер Уилмот и Мисти Клейнмэн присели на свидании в густых травяных зарослях пустыря. Летние пчелы и мухи кружат вокруг них. Рассевшихся на клетчатом одеяле, которое Мисти принесла из дому. Мисти выпрямила ножки коробки с красками из светлого
дерева под пожелтевшим лаком, с медными уголками и шарнирами, потускневшими почти до черноты, чтобы из нее вышел мольберт.Если ты и так помнишь все эти вещи, пропускай.
Если помнишь, травы были так высоки, что тебе пришлось утоптать их, смастерив гнездышко под солнцем.
Был весенний семестр, и у каждого на кампусе будто возникла все та же идея. Сплести проигрыватель для компактов или компьютерный терминал из одних только травинок и палочек, здесь произрастающих. Из корешков. Стручков. В воздухе стоял густой запах резинового клея.
Никто не натягивал холстов, никто не рисовал пейзажей. В них не было изюминки. Но Питер уселся под солнцем на том одеяле. Расстегнул куртку и задрал подол своего мешковатого свитера. А внутри, загораживая его живот и кожу груди, оказался чистый холст, прибитый к растяжке.
Вместо крема от загара ты втер карандашный графит под глазами и вдоль переносицы. Большим черным крестом посреди лица.
Если ты сейчас это читаешь, значит, ты пробыл в коме Бог знает сколько. И этот дневник уж точно тебе не наскучит.
Когда Мисти поинтересовалась, зачем ты тащил холст под одеждой, так засунув его под свитер…
Питер ответил:
— Чтобы убедиться, что он подойдет по размеру.
Ты ответил.
Если ты в курсе, то помнишь, как жевал стебелек травы, помнишь его вкус. Мускулы твоей челюсти выпячивались, резко очерчиваясь то с одной стороны, то с другой, пока ты его прожевывал так и эдак. Ты копался одной рукой в траве, выбирая куски гравия и комки земли.
А все друзья Мисти плели из своей дурацкой травы. Чтобы вышел прибор, по которому достаточно заметна изюминка. И чтобы не распустился. Пока тот не будет выглядеть достаточно похожим на подлинное доисторическое высокотехнологичное развлекательное устройство, иронии не выйдет.
Питер дал ей чистый холст и сказал:
— Нарисуй что-нибудь.
А Мисти возразила:
— Никто уже не рисует картин. Больше не рисуют.
Даже если она и знала людей, которые нынче рисовали, то делали они это собственной кровью или спермой. И рисовали они на живых собаках из питомника, или на растаявшем желе, но на холсте — никогда.
А Питер сказал:
— Уверен, ты все равно рисуешь на холсте.
— Чего это? — спросила Мисти. — Потому что я отсталая? Потому что не знаю ничего лучше?
А Питер сказал:
— Ты давай, бля, рисуй.
По идее, они не должны были опускаться до предметно-изобразительного искусства. До рисования красивых картинок. По идее, они должны были научиться визуальному сарказму. Мисти сказала — делается слишком большой упор на познание, и нельзя не практиковать технику эффективной иронии. Она сказала, мол, красивая картинка мир ничему не научит.
А Питер ответил:
— Нам по возрасту не положено покупать пиво, а мы собрались учить мир?
Лежа на спине в их травяном гнездышке, закинув руку за голову, Питер сказал:
— Все мировые потуги ничего не значат, если у тебя нет таланта.
На случай, если ты ни хера не заметил, ты, сиська, — Мисти по-настоящему пыталась тебе понравиться. Просто на заметку: платье, сандалии, широкая соломенная шляпа — она с ног до головы разоделась для тебя. Если бы ты взял и коснулся ее прически, то раздался бы хруст от лака для волос.