Дневник
Шрифт:
О! В будущем году – завоевать медаль!.. И тогда все пойдет как в каком-то сне!.. Быть предметом восторгов, торжествовать!
Это было бы слишком прекрасно и просто невозможно, если бы я не была так несчастна. Ну, а когда вы получите вторую медаль – вы пожелаете получить большую? Разумеется. А потом – орден? А почему бы и нет? Ну, а потом? А потом наслаждаться результатами своего труда, своих усилий, работать постоянно, постоянно поддерживать себя на известной высоте и попытаться быть счастливой – полюбить кого-нибудь. Ну, да это еще будет видно, это все не сейчас. А если бы я вышла замуж теперь, я стала бы потом, пожалуй, сама жалеть. Но в конце-концов надо-таки будет выйти замуж; только за человека, который серьезно любил бы меня, иначе я была бы несчастнейшей из женщин. Но нужно также, чтобы этот человек хоть сколько-нибудь подходил мне!
Быть знаменитой, известной! От этого все
Воскресенье, 24 июня. Думаю о глупостях, которые я писала относительно Пьетро. Я говорила, что думаю о нем каждый вечер, что я жду его и что если бы он приехал в Ниццу, я бросилась бы в его объятия. И все думали, что я была влюблена, и все читающие подумают, что… И никогда-то, никогда, никогда этого не было. Нет, никогда!.. В минуты скуки, вечером – особенно летним – часто представляется таким счастьем возможность броситься в объятия какого-нибудь влюбленного человека… Мне самой сотни раз представлялось это. Ну, а тогда нашлось имя, которым можно было его называть – Пьетро. Ну, Пьетро, так Пьетро! А тут еще фантазия называться племянницей великого кардинала, который мог сделаться папой… Нет, я никогда не была влюблена и никогда этого теперь уже не будет. Теперь, чтобы понравиться мне, человек должен быть таким возвышенным; я так требовательна! А просто влюбиться в какого-нибудь хорошенького мальчика – нет, этого уже никогда не может быть.
Четверг, 28 июня. Минутами мне кажется, что этот бесконечный дневник содержит сокровища мысли, чувств, оригинальности. Я изливаюсь в него вся – вот уже столько лет. Это просто потребность – без всякой задней мысли, как потребность дышать. Но прежде всего надо найти покой, выйдя замуж, чтобы не висела надо мной эта забота. И тогда всем существом отдаться работе…
Вторник, 3 июля. Картина нейдет; такая тоска. И вообще ничего утешительного!!!
Вот наконец и статья «Нового времени». Она очень хороша; но несколько конфузит меня, потому что в ней сказано, что мне всего девятнадцать лет, тогда как в действительности больше, а на вид и того больше. Но эффект в России будет очень велик.
Четверг, 12 июля. Мне нужно только одно: обладать талантом. Боже мой, мне кажется, что лучше этого ничего в мире нет.
Туалеты, кокетство – все это больше для меня не существует. Я одеваюсь хорошо, потому что это ведь тоже своего рода искусство, и я не могла бы одеваться пугалом, но вообще…
От настоящей работы я становлюсь некрасива; я запираюсь, хоронюсь от всех; а что получу я взамен этого?.. Ведь легко сказать, когда гений уже дал себя почувствовать, а так!.. Я нахожу, что Бенвенуто Челлини, сжигающий свою мебель, делал не столько, сколько я: я бросаю в огонь гораздо большее, гораздо более драгоценное; а что получу я взамен этого? Он знал, к чему это приведет, а я?..
Как только я отделаюсь от своих «мальчиков», я поеду в деревню; в настоящую деревню, с широким горизонтом, степями – без всяких гор. Чудесные солнечные закаты, распаханная земля, трава и полевые цветы, шиповник и простор, простор. И там напишу картину – небо, бесконечно уходящее вдаль, трава и полевые цветы.
Пятница, 13 июля. Романтична я в смешном смысле слова или действительно стою выше всего обыкновенного, потому что чувства мои совпадают только с тем, что есть самого возвышенного и чистого в литературе? Но в любви?.. Впрочем, я ведь никогда и не испытала ее, потому что эти преходящие тщеславные увлечения нечего и считать. Я предпочитала того или другого человека потому, что мне нужны были объекты для моих измышлений; они предпочитались другим только потому, что это была потребность моей «великой души», а вовсе не потому, чтобы действительно производили на меня впечатление. Вот в чем различие. И оно огромно.
Перейдем, однако, без дальнейших рассуждений к искусству. Я не вижу, куда я иду в живописи. Я повторяю Бастьен-Лепажа и это – пагуба. Потому что сравняться с тем, кому подражаешь, невозможно. Великим может быть только тот, кто откроет свой новый путь, возможность передавать свои особенные впечатления, выразить свою индивидуальность.
Мое искусство еще не родилось. Я предвижу его немножко в Святых женах. А еще? В скульптуре, но это уже другое дело.
В Святых женах я никому не подражаю и верю в большой успех потому, что хочу вложить величайшую искренность в исполнение; и потом – волнение, охватывающее меня, когда я останавливаюсь на этом сюжете!.. Мальчики все-таки напоминают Бастьен-Лепажа, хотя, сюжет взят мной прямо с улицы и это самая заурядная, самая
правдивая, самая обыденная сценка. Этот художник вечно составляет предмет моей тревоги.Суббота, 14 июня. Читали вы Любовь Стендаля? Я теперь читаю именно эту вещь. Я никогда еще не любила в жизни или не переставала быть влюбленной в какое-то воображаемое лицо. Вот ведь какого рода дело!
Прочтите эту книгу. Это еще тоньше, чем Бальзак, еще более правдиво, цельно и поэтично. И это дивно выражает то, что всякий сам перечувствовал, даже я. Только я – я всегда все слишком анализировала. Если я когда-нибудь была действительно влюблена, так это только в Ницце, еще ребенком, да и то по недоразумению. А потом болезненное увлечение этим чучелом Пьетро…
Понедельник, 16 июля. Вопрос о «кристаллизации» любви интересует меня живейшим образом; я уверена, что можно было бы написать целый том о «кристаллизациях» совершенно невинного характера, ни к чему особенному не приводящих.
Вот я, например, для которой любовь полная мыслима только в браке, или вообще всякая другая девушка или замужняя женщина с твердыми принципами – мы тем не менее вполне доступны внутренним движениям, характеризующим «кристаллизацию». Только эта кристаллизация не завершается; нужно впрочем заметить, что слово кристаллизация мне не нравится, но – как говорит Стендаль – оно позволяет избегнуть длинной объяснительной фразы; итак я употребляю его. Кристаллизация начинается. Если «объект» имеет все совершенства, мы отдаемся этому внутреннему процессу и доходим до любви, т. е. любим; главное, разумеется, в том, чтобы действительно любить, а не практиковать то, что у Александра Дюма называется «любовью». Если же «объект» не имеет нужных совершенств, или мы открываем в нем недостаток – будь то безобразие, будь то что-нибудь смешное или какой-нибудь умственный недочет – дело останавливается на полдороге. Я думаю также, что можно остановить его усилием собственной воли.
Вторник, 17 июля. По прежнему преисполнена кристаллизациями – увы! – беспредметными.
Воскресенье, 22 июля. Вчера вечером поставила себе на груди мушку в том месте, где болит легкое. Решилась-таки, наконец; это будет желтое пятно на три или четыре месяца; но по крайней мере – я не умру в чахоте.
Среда, 25 июля. X. приносит нам два бюста, купленных по сто франков за каждый. Мы оставляем его обедать. Он имеет вид очень растерянный, хотя и старается придать себе некоторый апломб. Говорит, что беден. Все это очень тяжело; мне так стыдно, что за две художественные работы я дала цену какой-нибудь шляпки. А между тем – вместо того, чтобы быть с ним любезнее обыкновенного, я под влиянием всех этих чувств сделалась по виду только еще менее радушной; и мне это ужасно досадно. Бедный человек скинул свое пальто в зале и положил его на диван… Он совсем не разговаривает. Мы занимались музыкой; это сделало его несколько более развязным, а то он совсем не знал, как себя держать. Я не усматриваю в нем большого ума, а между тем, судя по его таланту, он должен быть интеллигентен. Но мы совсем не умели обращаться с ним так, чтобы он чувствовал себя свободно; вообще, это какая-то дикая натура; он, должно быть горд и очень несчастен. Но он беден, а я купила у него два бюста за двести франков! Мне так стыдно. Я хотела бы послать ему еще сто франков, да не знаю, как это сделать.
Пятница, 3 августа. Бастьен-Лепаж может привести в отчаяние. Изучая природу вблизи и желая вполне передать ее на полотне, невозможно не думать все время об этом огромном художнике. Он владеет всеми тайнами эпидермы. Все, что делают другие – все-таки остается только живописью; у него – это сама природа. Говорят о реалистах; но эти реалисты-натуралисты сами не знают, что такое реальность: они просто грубы, а воображают, что это правдивость. Реализм состоит вовсе не в изображении грубо-простых вещей, но в выполнении, которое должно быть совершенным.
Я хочу, чтобы моя живопись жила перед глазами.
Воскресенье, 5 августа. Говорят, что у меня был роман с О. и что поэтому-то я и не выхожу замуж. Иначе не могут объяснить себе, как это я – имея хорошее приданое – не сделалась до сих пор ни графиней, ни маркизой.
Дурачье!.. К счастью, вы, горсть избранных существ, возвышенных людей, вы, дорогие любимые мои поверенные, читающие меня, – вы ведь знаете, в чем тут дело. Но когда вы будете читать меня, все те, о которых я говорила, по всей вероятности уже не будут жить на белом свете; и Г. унесет в могилу сладостное убеждение в том, что он был любим молодой прекрасной иностранкой, которая, плененная этим рыцарем… и т. д. Дурак! И другие – того же мнения! Дураки! Но вы ведь отлично знаете, что это не так. Это было бы, может быть, весьма поэтично – отказывать разным маркизикам из-за любви: но увы! – я отказываю им, руководствуясь рассудком.