Дневники 1926-1927

Я это пишу на основании своего опыта, что через всю жизнь, не знаю с каких пор, этот «выход» в какой-то побочной мечте соблазняет меня, а в последнее время я застаю себя на нем все чаще и чаще. Мне этот «выход» теперь представляется в каком-то торжественном удалении себя, будто бы я объявляю себя в газете ушедшим от литературы, как бы мертвым. Меня радует, что мотивировка ухода какая-то обидчивая, значит, все безопасно: мне кажется, я сошлюсь на унизительное положение пожилого человека нищенствовать, продавая записи своих мечтаний.

Прежний русский интеллигент имел ненависть к царизму (и вместе с тем, так выходило, к государственности), в этом каким-то образом была и его честь, и достоинство, и вообще нечто святое: желанный мир открывается ему при устранении одного препятствия, — царизма (как оказалось потом и государственности).

И вот, когда царизм был устранен, то «желанный мир» предстал в виде сосуда со всякой нечистью, который целиком передавался от одной власти к другой, и некто, принявший этот сосуд от царя, в сознании интеллигента предстал как нечто худшее, чем царь: большевик. Желанный мир исчез. Это был 1-й этап падения русской интеллигенции. Дальше правительство большевиков оказалось вовсе не таким плохим, как рисовалось интеллигенту, отстаивая идеи интернационала, оно оказалось и довольно умным в защите «нации», потом внимательным к запросам жизни, и все яснее и яснее выступала в политике старинная любимая русской интеллигенцией идея прогресса. Поразительно было наблюдать, как, несмотря на все искажения, гримасы жизни, под этой идеей прогресса (трактор!) все-таки она продолжала господствовать и появляться в новой и новой форме. Теперь, казалось бы, старому интеллигенту развязаны руки: работай в какой угодно области, правительство идет навстречу. Но ведь сущность интеллигенции была в непризнании государства, в анархизме, а теперь получилось, что все его лучшее бралось выполнить государство с его обязательным спутником — тем «сосудом». И тут совершилось второе падение: интеллигент стал наемником того самого государства, которое он ненавидел, и государство стало хищническим образом эксплуатировать те его способности, которые он готовил для желанного мира.

Под этим аспектом становятся понятными все виды оставшейся интеллигенции: 1) Огромная масса людей, потерявших себя, забывших себя в мышьей беготне, стушевавшихся. 2) Порядочное количество раздвоенных людей, смотрящих на существующую власть как на необходимое зло и стремящихся по возможности делать свое культурное дело. 3) Некоторое число абсолютно честных, кристаллически застывших в своих старых понятиях, но существующих благодаря своим высоким дарованиям в данной специальности.

Конечно, тут может быть множество разновидностей, сложных, коварных, трехэтажных людей (так я себе представляю Брюсова, Покровского и друг.), но я говорю о массах, о интеллигенции, о ее целом.

4 Июля.Прозрачно. Прохладно. На ночь дождь. Ездили за сапогами — сапоги не готовы.

5 Июля.Сильный ветер. С утра дождь, после обеда солнце.

За ивой, через ее светло-зеленые ветки виднелось что-то темное и округлое, казалось, что медведь там сидел, а было это — куст можжевельника.

б Июля.Владимирская. Ярмарка.

Ясно. Очень холодно. Сильный ветер. Вернулись из Сергиева Павловна с Левой, усталый Лева, развинченный, Павловна, как Павловна: я сам себя потерял из-за покупки этого домика и тут уж, если и, правда, плохо, надо бы сказать хорошо, и ведь хорошо, а она все-таки говорит: «Ну, какой это дом!»

Конечно, это была не семья, а прицепка к жизни: «надо или совсем от себя отказываться и жить как человек не от мира сего, или иметь семью, а если это недоступно, то семью сделать простейшую, чтобы и с такой семьей получилось вроде как бы не от мира сего». (Алпатов). Иначе получилась бы жизнь или ненавистно мещанская, или же холостяцкая с вечным брюзжанием, потому что холостяк обречен встречаться только со скелетами: слушая Неизбежный треск телег по камням, холостяк благодарит судьбу, что она не посадила его в трескучую телегу.

Была резня в стране, а в церкви пели: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение»…

На земле мира быть не может: миром на земле называется отдых совершенно измученных от войны, собирание сил для новой войны…

Дела мои.

Надо решить, какой путь выгодней для освобождения от долгов:

1) Сидеть в своем Сергиеве, писать по своим материалам коренные вещи и, пользуясь близостью Москвы, хорошо продавать.

2) Перейти на газетные исследования.

Вот это надо решить.

Условия Рабочей газете:

2 месяца командировки = 1200 руб.

16 фельетонов = 3.000 стр. = 800 руб.

Владимирская ярмарка в Переславле — густая толпа подвыпивших деревенских парней и расфранченных девиц, умерших куклами еще во время своего одевания, все они были уродливы, и единственно хорошим и живым у них были толстые сиськи. Я уже хотел, было, навсегда отвести от них глаза, как вдруг показалась одна в цыганской шали с длинными опущенными ресницами: природа сама научила ее не топорщиться, не выставляться наружу со всеми своими прелестями, а все скрывать под длинною шалью и заманивать к себе взгляды длинными ресницами. Все девушки-куклы беспрерывно и нагло поднимали к губам семечки, эта стеснялась делать непрерывные движения заводной куклы рукой к губам. Это шла Она, та самая, свет которой всегда был впереди Курымушки, неповторяемая, самородная…

И тут неожиданно мысли о социализме и капитализме, обществе и личности.

Система капитализма — это одна из форм выражения творческой личности.

Социализм — творчество масс.

Возвращаясь к ярмарке:

Эта девушка под цыганской шалью — личность.

Остальные в обезьяньем виде — масса (теплые волнующиеся груди).

1) Царица — проститутка — красота.

2) Рождающая женщина — религия.

Социализм — религия жизни: рождения, труда, общества, государства — вот чем должен быть соц-м.

Вопрос на разрешение: 1) Ехать на Урал. 2) Остаться на Ботике, а семью отправить в Сергиев.

7 Июля.Стоят прохладные дни, как в Сентябре. Начинают косить траву. Витютни вылетают большими стаями. Я склоняюсь в сторону второго решения, т. е. писать роман и устраиваться в Сергиеве, а ехать на Урал с 1-м пароходом.

10 Июля.Продолжаются холодные, как Сентябрьские, дни.

Релинский завод, разрушенный рабочими, один из множества памятников немногих лет, когда власть была непосредственно у рабочих. И теперь, когда там и тут начинают рабочие бунтовать, то сочувствующие рабочим, конечно, не этой власти добиваются (то есть не самих рабочих), а: …чего? вот и подумай, чего они хотят. Словом, я прихожу к работе «на легальном положении». Ужас пережитой анархии всех жмет к власти, как на улице к спасительной площадке. Но старому интеллигенту до того в плоть и кровь въелся бунт против власти, что он и теперь пользуется всяким случаем метнуть туда свою стрелу. Реальное положение такое: вне партии невозможна никакая политическая работа, только культурная «на легальном положении», а работа в партии может дать именно то удовлетворение, которое раньше давала работа в подполье: там борьба и там все.

11 Июля.Продолжаются холода. Приехали вчера наши географы. Ничего не могу делать.

Талант похож на аванс, который нужно отработать, и чем больше талант, тем, значит, больше надо к нему труда. Вот почему бездарные и ловкие люди обыкновенно больше зарабатывают, чем талантливые, по тому же самому часто слышишь сказку о «загубленных талантах»: такие таланты опускаются, потому что не могут работать. Талант называется даром, потому что даровитому и сильному человеку сама работа доставляет наслаждение.

Можно думать, что жизнь сама по себе что-то вроде дремлющего дара, присущего всему живому, и что задача каждого найти свой талант и соответствующую ему работу. И, конечно, все эти революции… изменяя условия зависимости масс, создают только условия для прорастания талантов (сами же революционеры в своем арифметическом среднем озлобленные неудачники).

Мы с Петей ездили в Тресту смотреть диких уток. Некоторые выводки так летают, что не отличишь молодых от старых, другие начинают, третьи хлопунцы и, наконец, есть совершенно маленькие, как будто только что пришли сюда из болот.