Дневники 1930-1931

День оставался до ночи светозарным.

Чрезвычайно сложное по существу иногда чудесным образом является нам в простейшей форме и, если это искусство, в особенности если это женщина, то мы о ней в восторге говорим: какая простая? В прежнее время мы так иногда говорили, теперь это забыто, и в настоящее время, наоборот, простейшее стремится к явлению в наисложнейшей форме, теперь о женщине сказать «простая!» это значит совсем оскорбить ее. Искусство тоже без наряда теперь не узнали бы…

Я это по поводу моего сна: мне снилась царская дочь: заговорила со мной по-французски, расхохоталась и вдруг начала со мной болтать на самом лучшем русском языке, потом из салона пышного мы вышли с ней на улицу и стали вместе с большим интересом и весельем читать стенную газету. — Сколько вам лет? — спросил я. — Мне двенадцать. — Неужели? — Ну, сорок». И так выглядит, что ей, может быть и 12 и 40. Не в этом дело, а что насквозь она психична и, так как не в теле тут дело, а часто в душе, то и простабесконечно, а между тем царская дочь, и там, в доме остался целый штат ей фрейлин.

16 <Сентября>. (3-й мороз. Картошку копают).

Луна светит четвертинкой. К утру вышел мороз, казалось бы, совсем, как вчера: так же солнце всходило светозарно, и все, как вчера, разве только мороз как будто был послабее, а может быть, казалось так уже по привычке. Но почему-то вчера играли тетерева так ярко, так дружно, что я сегодня ружье взял, чтобы подкрадываться. И вот тетерева молчали сегодня. Почему же? Конечно, к перемене. И правда, когда сошел мороз и солнце пригрело, начался довольно сильный западный ветер. Этого вчера не было…

Эти дни, днем до вечера летит паутина и очень длинная. Одна села на прогоне от прясла до прясла, вероятно, не менее шагов двадцати. Одну я поймал за головку (так называют плотный паутинный белый сгусток) и долго мотал ее на палец, тоже не меньше вышло метров пятнадцати. Откуда эта паутина? Разве только пауки бросаются по ветру с высоты деревьев и выделяют паутину? Не летучая ли эта паутина ложится на молодую озимь сетью. (Любознательность Шершуновича.)

Здоровье и с ним самую сущность жизни не ценят: здоров и здоров. Надо заболеть особенной болезнью, такой роковой, что иные, одержимые ею, сами кончают с собой, иные же, напротив, выздоравливают и те, кто выздоровел от этой ужасной болезни, эти стали здоровее здоровых, потому что они не только здоровы, но сознают свое здоровье и ценят в нем жизнь, как великий дар, как творческую силу всего сущего. В этом, вероятно, и есть «искупление»: потому что раз человек самую жизнь благословляет, как величайший дар, то, конечно, эта жизнь даже без уже: тот грех выпал из нее, отболел.

Благодетельная и роковая болезнь эта, конечно, любовь, притом не какая-нибудь платоническая, а та самая, которая гонит рыбу кету через пороги вверх, множество гибнет ее по пути, но кто достиг, тот осуществил свое назначение. Тогда рыба играет или пускает на тихой воде пузыри. А человек сорадуется всему живому, потому что тоже, перескочив через пороги, он ведь в этом не больше всякого животного, он только тем велик, тем отличается, что вмещает в себе все их, когда относится ко всему в природе не как хищник-поработитель, а с родственным вниманием и готовностью, как старший…

<На полях:>Иван-чай пускает летучки… Копают картошку все…

Охота с камерой. Пытался снимать омороженные цветки и разные колоски, отяжелевшие от морозной опушенности. Превосходно вышли те осенние одуванчики, которые помногу сидят на одной ножке. Я подвешивал сзади темный фон и потому вышло. В дальнейшем мороз надо непременно снимать со сроком: так открывается возможность изобразить осень морозом. После мороза, когда все травинки обдались росой и засияли, я пытался, снимая против солнца, получить изящнейшее изображение светящимися тонами. Вышло неважно, потому что я не пользовался темным фоном и как-то спешил. Но уже по сделанному видно, что росу снять возможно.

Все испугались мороза и принялись дружно за картошку. Иван-чай раскрыл свои стручки и выпустил невероятное число белого пуха. Я издали это заметил и только благодаря фотографии узнал про это… (Годится в книгу.)

По-моему, научный интерес к явлению (почему это?) должен прийти после того, как явление это чем-нибудь остановило на себе внимание. И вероятно в том, что действует на силу нашего изображения именно данного явления, заключается нечто не менее значительное, чем ответ на «почему». Между тем, школьникам постоянно навязывают научное понимание действительности, минуя совсем их удивление, или пользуясь этим удивлением, чтобы дать нечто научное. А надо идти навстречу самому удивлению. Иван-чай меня давно удивил своим ростом и красным цветом у черных пней. Меня очень удивило однажды, что на месте цветов было что-то большое, белое, как вата. Тогда я стал разглядывать и увидел стручки…

Сережу выгнали милиционеры в Сергиев за товаром, потому что его судили за ограбление почты и принудили к принудилке, — вероятно, не за самое ограбление, а за попустительство, т. к. он был в Федорцове заведующим почтой. Не будь дураком, Сережа надел худое колесо. В Сергиеве колесо это рассыпалось. Возвращался он без товаров на ваге вместо 3-го колеса. Когда прохожие спрашивали, куда он едет на ваге, Сережа отвечал:

— Европу догоняю.

Прохожие смеялись.

— Долго же тебе догонять.

Сережа отвечал:

— Нет, я ведь пятилетку в четыре года проеду ^{145} : осталось только два.

А Сережа ведь комсомолец, его выгнали только недавно, после суда.

В кооперативе висит присланная для хлебозаготовок, как премия, пара сапог: самые сапоги в кооперативе по цене очень дешевы, что-то десять или двадцать рублей вместо рыночных 150 р. Но процент погашения этой маленькой суммы так подстроен, что мужик должен сдать 50 пудов хлеба по коопер. цене (коопер. 2 р., рыночная 12), чтобы получить сапоги. Конечно, охотников отдавать 600 р. (50 п. x 12 р.) за сапоги не находится. И сапоги висят. Так с одной парой сапог проведут всю хлебозаготовку в волости, и сапоги будут целы.

Это светозарное утро с морозами вернуло меня к тем утрам, когда я на хуторе у Бобринского тоже встречал солнце.

17 Сентября. Ну, вот разгадка вчерашнего молчания тетеревья явилась: подул западный ветер довольно сильный, солнце село в тучу, потом скоро все небо закрылось и сегодня с утра из висящего сплошного мутно-серого неба снова моросит дождь.

Тетерева знали перемену раньше нас.

«Мы прибегаем к истории (философии) не ради истории, а для того, чтобы найти с помощью анализа действительных и возможных миросозерцаний пути, возвращающие к утраченным идеалам живого знания» (Грекам). Лосский. Обоснование интуитивизма ^{146} .

Положим, что в Совнаркоме постановили сделать обязательным для каждого пионера выхаживание и выращивание домашних животных, для комсомольца — выхаживание и выращивание детей в яслях, для коммуниста определено число лет учительской практики. Положим, завтра появится такой декрет. И непременно вслед за этим появится необходимость в новом раскладе на паек многочисленным нянькам людей и животных до тех пор по крайней мере, пока эти животные и люди вырастут и самоокупятся и дадут хозяйств, возможность продолжения этого дела. При настоящей же нехватке необходимых предметов потребления молодежь будет стремиться не к делу, а к захвату пайка, и декрет породит миллионы новой бюрократии. Итак, всякая попытка вывести современный бюрократический коммунизм на волю истинного творчества жизни упирается в недостаток продовольствия, потому что всякое новшество требует средств. И потому всякая актуальность ограничивается производством матер, ценностей.