Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

Тут же, на террасе, находилась группа астрологов, намеревавшихся истолковать затмение с точки зрения своей науки. Они оживленно переговаривались и, похоже, спорили.

— А я вам говорю, что Луна женского рода, а Солнце мужского, — горячился один. — Если Луна затмевает Солнце, то женщина возвысится над мужчиной, будет править или уничтожит его.

— Верно, но о чем идет речь? — подхватывал другой. — Не о том ведь, надеюсь, что жена какого-нибудь сапожника будет командовать своим муженьком? Наверное, это относится к политике.

— Само собой, — хмыкнул первый. — Небеса управляют судьбами сильных мира сего и не снисходят до простонародья.

— Но гороскоп можно составить для любого человека, — заметил третий астролог. — Значит, небеса правят жизнью каждого.

— Может быть, — неохотно согласился его оппонент. — Но это грандиозное событие предупреждает нас о чем-то столь же грандиозном. Небеса определяют все, вплоть до мелочей, но они не умаляются до того, чтобы возвещать нам о пустяках.

— А ведь есть пророчество о женщине с Востока, что будет править Римом, — подал голос второй астролог.

— Возможно, затмение как раз и знаменует приближение ее правления, — подхватил третий.

— А возможно, все это чушь, вздор и пустая болтовня, — прозвучал прямо у меня над ухом голос Олимпия.

Я резко обернулась к нему и спросила:

— Если на свете хоть что-то, во что ты веришь?

Мне тоже доводилось слышать о подобных пророчествах. Я даже имела намерение приказать найти их для меня, но признаваться в этом я не стала.

— Ты хорошо знаешь, во что я верю, — сказал он. — Я верю в силы человеческого тела и в умение исцелять его, если есть малейшая возможность. Верю в благотворность доброго сна и необходимость поддержания чистоты. Еще верю в то, что избыток жгучего перца вызывает расстройство желудка. Но более всего — в то, что внимать пророчествам крайне вредно для здоровья. Они сбивают людей с толку.

— Не знаю, не знаю… — покачала я головой. — Подумай о людях, что высоко вознеслись как раз благодаря тому, что верили в пророчества.

— Ага. Наверное, любящие матери с младенчества внушали им, что они предназначены для особой доли. Они уверовали, будто эти бредни касаются именно их, и чего-то добились в жизни. Но мы ничего не знаем о тех, кто поверил сказкам и свернул себе шею. Ведь их имена так и остались неизвестными. Таких наверняка гораздо больше.

Это заставило меня призадуматься.

— Ну а как насчет Александра и оракула в Сиве?

— Он уже был царем и завоевателем. Что, скажи на милость, изменилось после посещения оракула?

— Ты такой скептик?

— Не всем же быть болтунами, — хмыкнул он, кивнув в сторону споривших астрологов.

Миг, когда по расчетам должно было начаться затмение, приближался. Вот он наступил — и прошел. Казалось, ничего не произошло. Но постепенно мы уловили угасание света. Нет, не угасание, это было нечто иное — особое рассеяние света. Он истончался, не порождая при этом темноты. Когда я смотрела на белые камни маяка и на корабли в гавани, мне казалось, что между ними и мной возникла пелена, искажавшая цвета. То был самый странный, необычный свет, какой мне доводилось видеть.

На солнечный диск медленно наползала тень с резко очерченными краями, и в какой-то момент нам почудилось, что тающий свет вытягивает воздух и становится трудно дышать.

Не знаю, где вычитал Диодор, что на землю падет ночная тьма. Дело обстояло не так. Ведь солнце продолжает освещать небо и после того, как закатывается за горизонт; естественно, оно светило и сейчас, находясь в зените. Небо вокруг затемненного диска осталось голубым. Птицы замолчали, но затмение продолжалось недолго, и дневные животные не успели принять его за ночь и залечь спать, а ночные — вылезли из нор.

Потом тень начала сползать с солнца так же неспешно, как накрывал его. Она ушла, и мы заморгали под желтыми лучами, вновь обретшими яркость, силу и, кажется, ощутимую плотность.

Несколько дней спустя, отпустив Ирас и Хармиону, я уединилась в дальнем покое, где меня никто не мог потревожить, и принялась читать доставленный мне без лишней огласки список пророчества. Несмотря на насмешки Олимпия, я чувствовала, что затмение было знамением, тайным знаком, требующим правильного истолкования. Если небесное явление, какого не случалось полвека, происходит одновременно с событиями в Риме, решающими судьбу целого мира, трудно поверить в случайное совпадение. И коль скоро это не лунное, а солнечное затмение — Луна затмевала Солнце, — знамение явно имело отношение к женщине. Как и сказали астрологи.

Длинное предсказание из книги Сивиллы тоже говорило о женщине, а значит, могло относиться ко мне. Во всяком случае, это касалось двух следующих стихов.

Груды сокровищ из Азии Римом, как дань, увезенных бесстыдно, Азия снова увидит, в грядущем они возвратятся сторицей. Будет судим и заплатит сполна за свои грабежи Рим надменный. Пусть же пока азиатов без счета в Италии, в тягостном рабстве — Быть и италикам в Азии, будет их больше раз в двадцать, Роком гонимых, отвергнутых и обнищавших. Рим, говорящий чванливой латынью, награбленным золотом славен, Ты, скольких дев непорочных бесчестивших похотью буйной! Быть и твоим дочерям на невольничьем ложе позорно распятым. Волосы срежет царица тебе, и суждения силой великой Будешь, низвергнут с высот, во прахе земном пресмыкаться, Но возродишься, воспрянешь и вновь вознесешься к вершинам.

Другой стих из сборника показался мне еще более приближенным к действительности.

Медлит покуда Рим возложить свою тяжкую длань на Египет, Мощь свою миру царица, Владыки Бессмертного женщина, явит. Римлян, в раздорах погрязших и силу растративших всуе, Трое смирят и к покорности жалкой принудят, Властвовать будут над ними, таков уж бесславный их жребий.

Трое — триумвират! Тут все казалось очевидным: с Египтом понятно, могущественная царица — я, а Бессмертный Владыка — конечно, Цезарь, обожествленный Цезарь.

А вот еще один стих:

Земли широкого мира покой обретут под державной десницей Женщины, и воцарятся повсюду порядок и благо, покуда Будет вдова восседать на престоле, владея землею бескрайней…

Ну о ком же это может быть, если не обо мне? Ведь в глазах богов я истинная и законная вдова Цезаря.

Звезды падучие часто с небес низвергаются в буйное море, И в небесах зажигаются новые звезды упавшим на смену. Если ж комету хвостатую в небе вечернем узрите — Ждите невзгод, ибо войны и прочие беды она предвещает. Но по сошествии в мрачный Аид десяти поколений Женщина власть обретет, и премудрые вещие боги Благо даруют земле, над которой она воцарится. Вечностью год обернется цветущей под сенью венца ее славы, Радость, достаток и мир для людей станут благом всеобщим. Станет свободной земля, и тогда без межей, без оград и заборов Щедрым плодов своих люд одарит урожаем, и будет Медом сочиться для них, молоком и вином безудержно.

Эти строки поразили меня до глубины души.

Комета… Цезарь… Войны, невзгоды, несчастья, потом воцарение женщины…

Книгами Сивиллы дело не ограничивалось, существовали и другие пророчества. Например, некий прорицатель Гистасп предсказывал насильственный переход власти в Риме вождю с Востока. Неудивительно, что за распространение списков этого пророчества в Риме карали смертью. «Оракул безумного претора» предрекал порабощение Рима завоевателями из Азии. Нечто схожее сулил так называемый «Оракул горшечника», да и не он один.