Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Неожиданно у меня зародилось подозрение.

— Ты ведь не думаешь, что там будет Кальпурния? Нет, ее быть не может!

— А почему? Если она не в отъезде и не больна, почему бы нет?

Сердце у меня упало.

— Кто их поймет, римские обычаи? Принято ли у них, чтобы муж и жена приходили вместе на такие пиры? Или они встречаются за столом так же редко, как в постели?

— Похоже, пиры у них совместные, — ответила Хармиона. — Где еще здешним женщинам договариваться о тайных свиданиях с друзьями мужей?

— Ну что ты такое говоришь?

— Разве до нашего слуха не доходило множество скандальных историй? Что же до любовных интриг, то я полагаю, что мужчины и женщины в Риме устроены так же, как и везде.

За разговором я перебирала наряды. Они были трех стилей: египетские, греческие и те, которые я считала просто «средиземноморскими». В конце концов я инстинктивно остановилась на египетском наряде.

— Думаю, у римлян это вызовет наибольшее любопытство. Греческие платья встречаются повсюду, а такой стиль здесь не в обычае.

Кроме того, я надеялась, что египетский наряд понравится Цезарю и напомнит ему о долгих теплых днях на Ниле.

Я была готова. Стоя у пруда в атриуме, я видела в воде свое отражение в полный рост: стройная белая фигура с широким золотым воротником-ожерельем. Я выбрала прилегающее полотняное платье с короткими рукавами, подвязанное широким шарфом из красного шелка. На запястье красовался массивный золотой браслет, подаренный кандаке, а на голове — золотой обод с миниатюрным изображением священной кобры Египта. Получилось и царственно, и экзотично, и многозначительно.

Птолемей тоже оделся по-египетски — в складчатое полотняное одеяние с широким воротом, усыпанным драгоценностями, и золотые сандалии.

Я потянулась и глубоко вдохнула. Фигура в пруду сделала то же самое. Я не могла не признать, что она выглядит впечатляюще. Теперь надо собраться и успокоить бьющееся сердце. Я снова почувствовала себя закатанной в ковер, перед выходом навстречу враждебной неизвестности.

Мягко раскачиваясь из стороны в сторону, носилки углублялись в римские сумерки. Дождь утих, оставив после себя букет приятных запахов, а птицы отметили его прекращение радостным хором. В угасающем свете Форум выглядел гораздо более привлекательно. Кроме того, дождь и время вечерней трапезы почти обезлюдили его, и я могла издалека без помех рассмотреть и храм Весты, и коллегию понтификов, и весь комплекс примыкавших строений. По приближении к дому Цезаря я увидела высланных нам навстречу слуг.

Носилки поставили на землю. Один слуга помог мне и Птолемею выйти, другой с поклоном повел нас в дом. Двухэтажное здание снаружи выглядело непритязательно, и даже двери были из простого дерева с железной обивкой.

Мы вступили в атриум, и мой собственный глашатай, который следовал за нами в отдельных носилках, объявил о нашем прибытии. Я увидела собравшихся людей… точнее, я увидела одного человека — Цезаря.

Лицо его озарилось улыбкой, и он сразу подошел к нам. Его радость была непритворной, и я тоже ощутила ее. Все будет хорошо. Мне не нужно никого бояться, никто не посмеет меня обидеть.

— Добро пожаловать в мой дом, ваши величества, — сказал он, но не поклонился, поскольку не был нашим подданным. — Позвольте представить вам моих самых близких и дорогих друзей. Я очень хочу познакомить вас с ними.

Цезарь говорил по-гречески, и я поняла, что сегодня за столом в ходу именно этот язык.

В глубине помещения я заметила группу из пяти или шести человек.

— Буду рада знакомству, — ответила я.

Он подвел меня к этим людям, чьи лица выражали любопытство с оттенком опасения и неприязни.

— Моя жена Кальпурния.

Высокая женщина с тугим узлом каштановых волос прикрыла глаза и слегка склонила голову.

— Ваши величества, — произнесла она низким бесстрастным голосом.

Внешне она оказалась привлекательнее, чем я надеялась.

— Мой двоюродный племянник Гай Октавиан.

Я пытаюсь в точности вспомнить первое впечатление от этого юноши. В ту пору ему было шестнадцать лет. Честно говоря, он показался мне стройной и бледной прекрасной статуей: тонкие черты лица, светло-голубые глаза холодного оттенка, темно-золотистые волосы. Не слишком высокого роста, но идеально сложен и похож на одно из тех произведений искусства, какие Цезарь вывозил из покоренных стран.

— Это честь для меня, — тихо произнес он.

— И его сестра, моя двоюродная племянница Октавия.

Октавия была более плотной — постарше, покрупнее, с пышными темными волосами. Она наклонила голову.

— Мой дорогой друг Марк Брут и его мать Сервилия.

Человек с меланхоличным выражением лица и прямыми губами шагнул вперед, а пожилая женщина с грудью, перевязанной крест-накрест полотняными полосками вокруг ее платья, слегка кивнула.

— Он оказал нам честь, оторвавшись от обязанностей наместника Цизальпинской Галлии, чтобы присутствовать на наших триумфах, — сказал Цезарь.

Брут и его мать промолчали. Наконец Сервилия улыбнулась и промолвила:

— Добро пожаловать в Рим, ваши величества.

Голос у нее был приятный. Брут лишь подтвердил ее слова резким кивком.

— Ну, кажется, все… Ах нет, еще Марк Агриппа.

Взмахом руки Цезарь указал на молодого человека, стоявшего рядом с Октавианом. Его отличала грубоватая привлекательность — резкие черты лица, глубоко посаженные глаза, прямые брови, тонкие, четко очерченные губы. Темные волосы коротко подстрижены.

— Они неразлучны, поэтому я привык считать Агриппу чуть ли не родственником.

Агриппа — единственный, кроме Цезаря, — одарил меня искренней улыбкой.

— Царь и царица Египта проделали долгий путь, дабы увидеть триумфы, — сказал Цезарь. — Я сражался на Александрийской войне ради восстановления их на троне, и не удивительно, что у них возникло желание взглянуть на посрамление врагов.

— Включая родную сестру, — прозвучал чей-то тихий голос.

— Да, Брут, — сказал Цезарь. — Как мы знаем, семейные узы, увы, не всегда предотвращают предательство. Ужас гражданской войны в том, что брат идет против брата. Вот почему я был счастлив любой ценой положить конец междоусобицам, терзавшим Рим и восстанавливавшим римлян друг против друга.

В комнате повисло тяжкое молчание.

«Ну и ну, — подумала я. — Если таково начало, с чем же мы придем к концу?»

Цезарь сделал жест, и из алькова зазвучали флейта и лира. Мелодии были незамысловаты, но они помогли разрядить напряжение. Удивительно — когда мы вошли, я не заметила музыкантов. Под звуки музыки появилась служанка с венками из роз, которые нам предстояло надеть на головы. Мне вспомнилось, что римляне любят украшать себя для трапезы цветами: вплетают их в волосы, надевают гирлянды на шею. Розы были белые, со множеством лепестков и очень сильным ароматом. Сразу за служанкой вошел виночерпий с серебряными бокалами напитка, представлявшего собой божественную смесь меда и вина. Я приняла чашу с радостью, ибо надеялась, что магия вина поможет оживить настроение собравшихся.