Дневники принцессы

Я: Я??? Да Майкл сам…

Майкл: Лилли, да ты просто ревнуешь.

Лилли: Нет, не ревную!!!

Майкл: А я говорю, да. Ты ревнуешь, потому что она подстриглась, не посоветовавшись с тобой. Тебя бесит, что ты перестала с ней разговаривать, а она взяла и завела себе новую подругу. А еще ты не можешь смириться с тем, что все это время у Миа была тайна, которой она с тобой не поделилась.

Лилли: Майкл, заткнись!

Борис (выглядывая из-за двери чулана): Лилли, ты что-то сказала?

Лилли: Борис, я не с тобой разговариваю!

Борис: Извини. (Снова скрывается в чулане.)

Лилли (разозлилась по-настоящему): Господи, Майкл, как-то ты слишком быстро ни с того ни с сего бросился защищать Миа. Интересно, тебе не приходило в голову, что твои якобы логичные аргументы на самом деле продиктованы не только интеллектом?

Майкл (почему-то покраснев): Да? А как насчет твоих нападок на Хо? Они, по-твоему, продиктованы интеллектом? Или у тебя просто острый приступ тщеславия?

– Это бессмысленный спор.

– Нет, эмпирический.

Ба! Ну они и умные, Майкл и Лилли. Бабушка права: мне нужно расширять словарный запас.

Майкл (мне): И что же, этот парень (показывает на Ларса) теперь будет ходить за тобой повсюду?

Я: Да.

Майкл: Серьезно? Везде-везде?

Я: Везде, кроме женского туалета. Когда я пойду в туалет, он будет ждать снаружи у двери.

Майкл: А если ты пойдешь на свидание? Например, на танцы в честь Праздника многообразия культур в эти выходные?

Я: Это не проблема, потому что меня все равно никто не пригласил.

Борис (снова выглядывая из кладовки): Прошу прощения, я случайно опрокинул бутылку с резиновым клеем, и теперь тут сильно пахнет. Можно мне выйти из чулана?

Все в классе: Нет!!!

Миссис Хилл (заглядывая в дверь из коридора): Это еще что за шум? Вы так орете, что мы в учительской почти не слышим своих голосов. Борис, что ты делаешь в кладовке? Выходи немедленно. Все остальные, займитесь делом!

Придется, пожалуй, повнимательнее прочитать статью в сегодняшней «Пост». Триста миллионов долларов? Это больше, чем Опра Уинфри заработала за весь прошлый год. Если мы такие богачи, как вышло, что у меня в комнате стоит не цветной телевизор, а черно-белый?

Взять на заметку: посмотреть в словаре слово "эмпирический".

Среда, ночь

Неудивительно, что папа так разозлился из-за статьи Кэрол Фернандес. Когда мои дополнительные занятия закончились и мы с Ларсом вышли из школы, все вокруг было забито репортерами. Я не преувеличиваю. Можно подумать, что я убийца или еще какая-нибудь знаменитость.

По словам мистера Джанини (он вышел вместе с нами), репортеры съезжались весь день. Я заметила фургоны с эмблемами разных каналов и передач: «Нью-йоркский первый», «Фокс Ньюс», Си-Эн-Эн, «Сегодня вечером». Репортеры пытались взять интервью чуть ли не у всех ребят из нашей школы, спрашивали, знают ли они меня (наконец-то я получила хоть какую-то выгоду от своей непопулярности в школе, вряд ли репортерам удалось найти человека, который бы действительно знал, кто я такая, а с новой прической меня тем более никто не узнает). Мистер Джанини сказал, что директрисе пришлось в конце концов позвонить в полицию, потому что территория школы имени Альберта Эйнштейна – частное владение, а репортеры нарушили границы, бросают на лестницу окурки, загораживают проход по тротуару, прислоняются к Джо и все такое.

Если разобраться, самые популярные ребята из нашей школы делают все то же самое, когда околачиваются вокруг после последнего звонка, но к ним миссис Гупта почему-то никогда не вызывала полицию. Хотя, с другой стороны, их родители, наверное, платят за обучение.

Должна сказать, я теперь немного представляю, каково было принцессе Диане. Когда мы с Ларсом и мистером Дж. вышли из школы, репортеры бросились к нам, тыча в нас микрофонами и выкрикивая всякие фразы типа «Амелия, может улыбнетесь?» или «Амелия, каково это, проснуться утром обыкновенной дочерью матери-одиночки, а вечером лечь спать принцессой с состоянием в триста миллионов долларов?».

Я немного испугалась. Ответить на все их вопросы я бы не смогла, даже если бы захотела, потому что не знала, в какой микрофон говорить. Кроме того, от вспышек фотоаппаратов, которые сверкали со всех сторон прямо перед моими глазами, я почти ослепла.

Тут Ларс начал действовать. Это надо было видеть! Первым делом он велел мне ничего не говорить. Потом он загородил меня рукой и велел мистеру Дж. прикрыть меня с другой стороны. Не знаю, как это вышло, но потом мы пригнули головы и понеслись через эту толпу с фотоаппаратами и микрофонами. Следующее, что я помню, это как Ларс втолкнул меня на заднее сиденье папиного автомобиля и заскочил следом.

Вот так! Видать, тренировка в израильской армии не прошла даром. (Я подслушала, как Ларс рассказывал Вахиму, что именно там он научился обращаться с автоматом «узи». Оказалось, что у Ларса и Вахима даже есть несколько общих знакомых. Наверное, все телохранители проходят подготовку в одном и том же тренировочном лагере в пустыне Гоби.)

Короче говоря, как только Ларс захлопнул заднюю дверь, он приказал шоферу: «Гони». Тот нажал на газ. Водителя я не узнала, но рядом с ним сидел мой папа. Пока мы отъезжали – тормоза визжат, вспышки сверкают, репортеры чуть ли не на капот прыгают, чтобы сделать снимок получше, – папа небрежно так говорит:

– Ну-с, Миа, как прошел день?

О господи!

Я решила не обращать на папу внимания и повернулась, чтобы через заднее стекло помахать мистеру Дж. Но мистер Дж. совсем потерялся в лесу из микрофонов. Однако он ничего репортерам не говорил, а только махал на них руками и пытался протолкнуться к станции метро, чтобы ехать домой на поезде Е.

Тогда мне стало жалко мистера Джанини. Конечно, он наверняка целовал мою маму, но он очень славный и не заслужил, чтобы его преследовали репортеры. Я сказала об этом папе и добавила, что мы могли бы подвезти мистера Дж. до дома, но он только надулся и оттянул ремень безопасности.

– Черт бы побрал эти ремни, – пробурчал он, – вечно они мешают дышать.

Тогда я спросила папу, где я теперь буду ходить в школу. Он посмотрел на меня как на ненормальную и чуть ли не заорал:

– Ты же сама сказала, что хочешь остаться в школе имени Альберта Эйнштейна!

А я ответила, что это было до того, как Кэрол Фернандес меня разоблачила. Тогда папа спросил, в чем выражается это разоблачение. Я ему объяснила, что разоблачение – это когда кто-нибудь рассказывает на всю страну по национальному телевидению или пишет в газете и сообщает с высокой трибуны о твоей сексуальной ориентации. Только в моем случае, объясняю, речь идет не о сексуальной ориентации, а о принадлежности к королевской семье.