Дневники св. Николая Японского. Том ?I

Мало–помалу собрались христиане; мать и жена Николая Накасима с целою коллекциею здоровенных детей, больше все девочек; адвокат Павел Есимура, говорят честный адвокат, тогда как Николай Накасима, будучи в домах, берется оправдывать и нечестные дела; Григорий Озаки, бывший семинарист, которого я с первого раза и не узнал — так он поумнел с лица, и прочие. Предложил я остаться здесь завтра на целый день, чтобы утром, помолясь вместе с христианами, посетить их дома, потом взглянуть на Мито с холма, где была княжеская крепость, а вечером сказать проповедь язычникам. Христиане, видимо, затруднялись насчет платы за дом для проповеди, — «дорого надо платить», говорят, и действительно, дорого: 3 ен за вечер. Я предложил заплатить, и дело уладилось; тотчас послали узнать, можно ли завтра на вечер занять дом? «Можно». Послали объявление о проповеди в две газеты; завтра еще расклеят объявления; опасаются, что наберется слишком много слушателей, хотели было, в устранение празднослушателей, назначить проповедь в два часа, но из служащих никто не мог бы быть — назначили в шесть вечера.

В сумерки начали вечерню; поют дети и большие, почти совсем стройно. Поучение сказано на первые три прошения молитвы Господней с приложением в конце, что должны себя и все свои дела посвящать Богу.

Испытаны дети в знании молитв, побольше прочитали «Отче наш», а одна девочка даже «Царю Небесный»; поменьше ответили на вопросы о Боге — самые начальные; похвалены и за эти и даны образки; а катихизатору сказано учить детей больше и лучше.

Предложено братиям завести симбокквай с кооги; рассказано, как вести его, указана польза. Согласились, и завтра изберут коогися и кандзи, а с третьего воскресенья следующего месяца начнут собрания.

Ночевать привели в гостиницу, где нам с о. Фаддеем дали две отличные комнаты и накормили хорошим ужином, но где довольно–таки можно озябнуть, что я сию минуту и испытываю.

Братья сложились и прислали с Григорием Озаки 2 ены — за чай в гостинице; так–де, по уплате счета, на чай от меня не давать. Я хотел отказаться — «Пусть лучше на свои церковные нужды употребят» — но о. Фаддей посоветовал уважить усердие христиан. «Но зачем так много за чай?» — «Гостя–де уважают по тому, сколько он дает о–ча–дай», — ответил Озаки.

15/27 октября 1892. Четверг.

Мито.

В пять часов утра случился со мною болезненный припадок, совсем новый для меня: жар во всем теле и необыкновенный зуд везде, даже на ладонях; я думал, что это просто от того, что несколько дней не был в ванной и ни днем, ни ночью не скидаю драпового подрясника (где же тут раздеваться при таком холоде ночью); но затем прилив крови к мозгу и головокружение почти до полного обморока; в тоже время боль в желудке и груди, и наконец — холодный пот ручьями по всему телу; причин, положительно, не знаю; сказать бы от позднего ужина, в десятом часу; но тогда бы следовало бы желудку показать свое бессилие справиться с ним и поднять тревогу гораздо раньше, а не утром, во всяком случае, такие сюрпризы совсем нежелательны, особенно во время путешествий.

Богослужение назначено было в восемь утра; к девяти едва собралось несколько женщин с детьми. Начали обедницу; дети пищат, люди постоянно входят и выходят; одни певцы стоят с раскрытыми книжками, и тоже» значит, не молятся, ибо книги должны брать в руки, когда петь, а во время чтения Третьего часа зачем же держать их, и чрез то ни разу не перекреститься, что сплошь и рядом я вижу по Церквам. Отслужили обедницу и панихиду; пели хорошо, даже и панихиду почти совсем правильно; Григорий Озаки значительно помогает правильности, хотя и робко поет. К концу службы понабралось несколько и мужчин. Сказано было поучение о необходимости христианской ревности и о средствах воспитывать ее в душе, между прочим молитвой, и указано христианам на их немолитвенность сегодня же заявленную, особенно Святыми Таинствами, и подробно объяснено Таинство Святого причащения; сказано также о пользе поминовения умерших и объяснено значение кутии. — Кончивши все, отправились посещать христиан; посетили 13 домов; зажиточных дома три–четыре; прочие являют бедность, хотя крайней мы не выдали. Бедней всех Григорий Озаки с матерью, еще язычницей, и двумя сестрами, из которых старшая Юлия, кажется, самая разумная и трудящаяся в семье, а сын ленится, ничего не делает; мог бы быть учителем, полицейским, писарем — ничего не хочет взять на себя; праздно ест хлеб, зарабатываемый сестрой и матерью, свертывающими табак под резку и тем бедно питающимися; дом и землю в Мацукава продали и теперь живут здесь в лачужке. Была у меня мысль вчера пригласить Григория на службу Церкви, но нет, нельзя; с такими лентяями ничего не поделаешь. Петр Канеко — безногий столяр, порубивший себе ногу и оттого лишившийся ее — усердный христианин с своими дочерями, но жена не верует, говорит, некогда слушать учение; внушал я дочерям своею любовью обратить мать ко Христу, как обратила некогда маленькая Вера своего отца — ныне Акилу Кису, постоянно таща его на молитву с собою и надевая ему крест, что, наконец, тронуло отца и сделало его самым усердным христианином. Но самый жалкий из здешних христианских домов — это некоего Иокима, видимо, из сизоку, семидесятилетнего старика; в параличе он сам, и испорченность его организма перешла и к его дочери, теперь уже взрослой, четырнадцать лет тому назад впавшей в идиотизм; не стал я расспрашивать подробностей про ее болезнь, но никогда не забуду ее несчастную фигуру, как она стояла все время в полуобмороке, точно застывшая, все время нашего посещения, не сделавшая ни малейшего движения, только глазами сбоку следившая за нами. Жалость истерзала душу, пока мы были там, за дочь и отца! Боже, будь к ним милосерден! Облегчи и спаси их!

До половины четвертого часа посетивши всех христиан, воспользовались остальным временем, чтобы взглянуть на достопримечательности Мито; таковы два публичные сада и место бывшей крепости князя Мито. Один, и лучший, публичный сад составлял когда–то загородный дом князя Ренкоу (так назван по смерти — «Хангесики» князь). Это князь, поднявший и воинственный дух, и ученость своих двухсабельных; он–то перелил колокола буддийских храмов на пушки; одну из них мы видели, — нечто вроде русской Царь–пушки, только поменьше, но есть в другом месте и побольше, говорят — футов 12 длины и свободно человек влезает в нее; по его приказанию также написана Дайнихонси; он, провидя неизбежность сношений Японии с иностранцами, тщился сделать ее грозною для них. Плодом его усилий, между прочим, были целые орды «роонинов» из Мито, лет тридцать–двадцать тому назад, державших в тревоге весь север Японии и южную оконечность Эзо, с Хакодате; «Мито–но роонин» было тогда нешуточное предупреждение, и многие не досчитывались своих голов по причине их разгуливаний. Ренкоу насадил огромную рощу сливовых дерев, и среди ее выстроил загородный дом, в котором мы сегодня разгуливали, любуясь с второго этажа на окрестные поля и холмы, покрытые лесом, и на железную дорогу, пролегающую у самого подножия холма, где сад. В другом, тоже сливовом саду, — бывшая школа китайской учености; ныне он также обращен в публичный; самая большая замечательность в нем — огромнейшая мраморная плита с вырезанною надписью — сочинения и каллиграфии самого князя; но замечательный — чудовищно огромный мраморный белый монолит, составляющий пьедестал ее. В школьном доме внутри и доселе видны следы пуль от происходившего здесь сражения во время возникшей междоусобицы между самими подданными князя Мито. На месте княжеских зданий в бывшей крепости красуется теперь огромная учительская семинария (сихангакко). Роща вековых сосен крепости видела под своею тенью гуляющими целый ряд гордых князей фамилии Иеясу и их оруженосцев.

С шести часов назначена была проповедь для язычников в общественном доме (за наем которого на вечер я заплатил 3 1/2 ены); с половины седьмого началась. Вышел сначала говорить катихизатор Исайя Секи, но не дали ему говорить, — смеялись, кричали, плескали; как ни кричал он, не мог выкричать того, что приготовил; за ним о. Фаддей; у него меньше шумели и кричали, но тоже немало мешали. Я говорил обычную начальную язычникам; мне тоже стали мешать, но, спасибо, полицейский встал со своего стула, подошел к краю эстрады и прикрикнул — это уняло буянов, и после того слушали молча, зато мало–помалу большая половина слушателей разошлась.

Григорий Озаки, чрез Исайю Секи, просился на службу Церкви; не мог не отказать; где же такому лентяю быть полезным Церкви! Лично ему выговорил за бездеятельность и посоветовал найти место учителя в городском училище или писаря в каком–либо ведомстве.

16/28 октября 1892. Пятница.

Акуцу.

Христиане не допустили меня заплатить в гостинице за содержание себя и о. Фаддея, — один из редких случаев щедрости христиан, даже послали провожатого до Акуцу, как я ни отговаривался от того, а другой, адвокат Павел Ёсимура, после догнал, и провожает до Оота (вероятно, впрочем, идет больше по делу). Все эти любезности заменили бы они большим усердием к Богу, лучше было бы — не мучили бы меня в обе стороны, — В семь часов утра мы выехали из Мито в сопровождении Павла Ино, приехавшего вчера из Акуцу встретить меня, и в десятом часу были в Акуцу, 5 ри от Мито. Акуцу — земледельческое селение, состоящее из 300 домов; разделяется на Ками— Акуцу и Симо— Акуцу; в первом у нас построена маленькая Церковь, и есть шесть домов христиан, во втором — один христианский дом. Христиане всем своим обществом, до единого человека, встретили нас на разных расстояниях от Церкви; вход к Церкви украшен зеленой аркой и флагами; еще флаг высоко развевается над самою Церковью, с надписью «Православная Церковь». Тотчас начали обедницу. Катихизатор Иоанн Камой, читая спешил ужасно, так что два раза пришлось останавливать его; пели преплохо, несколько мужчин, почти все врозь; один Камой несколько понимает пение, но не позаботился научить. Проповедь. Потом испытание Церкви по метрике: 40 крещений здесь записано, 2 умерли, 4 в других местах (их них 2 в Семинарии); остальные 34 и 1 из Ибараки, всего 35 — все налицо; ни одного охладевшего и даже ни одного непришедшего ныне в Церковь. Единственная Церковь, в которой я встретил такое усердие!

Испытаны дети в знании молитвы, и побольшие читали все молитвы с начала молитвенника до конца «Отче наш» — видно, что знают и дальше. Даны образки, в поощрение же родителям сказано о том, как Спаситель любил детей и ставил в пример всем — для приобретения Царства Божия, и что детей хранят Ангелы— Хранители и помогают родителям воспитывать их для Царствия Небесного.

Здесь 4 сицудзи. В Церковь ходят, в рабочее время, как ныне, 1418 человек, одинаково по субботам и воскресеньям, в свободное от работ время, как зимой, — все.

Есть здесь симбокквай, мужское и женское; производятся собрания по разу в месяц; на мужском катихизатор говорит поучение и потом бывает вообще религиозный и церковный разговор; на женском катихизатор учит женщин на память молитвам, ибо они безграмотные. Я сказал, чтобы эти собрания так и продолжались, но, кроме того, советовал завести симбокквай со своими кооги. Здесь взрослых мужчин 16, женщин 8 — значит, собрания вести могут, рассказал как вести их, представил в пример того, что и безграмотные могут с помощью катихизатора готовить кооги — прошлый год виденное мною собрание в Нанаебама, близ Хакодате. Охотно согласились и обещались избрать коогися и назначить дни.

Жертвуют здесь ежемесячно: на катихизатора 40 сен, на священника 60 сен; каждое воскресенье христиане вносят по 2–4 сен, кто сколько положил давать; или разом за несколько воскресений отдают; из сего и дается священнику и катихизатору и расходуется на церковные нужды.

Павел Ино одолжил кусок земли под церковное здание и пожертвовал 150 ен на него; прочие христиане жертвовали свой труд на воздвижение сего здания, а после — для снабжения его всем нужным — и деньги.

Есть здесь и церковная земля, вместе с тем и не совсем церковная. Петр Умата отделил 3 тана своего рисового поля якобы на Церковь. 30 мешков риса должно выходить с сего поля; христиане общим трудом возделывают сие поле, и сколько бы с него ни получилось, а Петру 15 мешков риса подай; он потом, раскрыв свою щедрую руку, жертвует на Церковь 3 мешка — 12 же мешков оставляет себе за то, что позволяет на своем поле христианам работать с надеждою добыть кое–что на Церковь; в прошлом году поле дало всего 20 мешков, в нынешнем, говорят, несколько больше будет. Означенные 3 мешка Петра с тем, что останется риса от выплаты аренды ему, должны идти на приобретение уже настоящей церковной земли; но в прошлом году рис был истрачен на обведение церковного здания узеньким навесом (роо); в нынешнем пойдет на ремонт текущей крыши. С будущего, надеются, начнется копление платы, за рис выручаемой, на покупку земли. Земля здесь очень дорога: 1 се (1/10 тана) огородной земли стоит 8 ен, рисовый 10 ен (30 цубо = 1 се). С 1 се выходит 1 мешок рису. Мешок рису стоит 1 1/2 ены. 3 мешка, жертвуемых Петром, в пять лет, значит, принесут 22 1/2 ены; да сколько же нибудь риса будет оставаться для продажи после выплаты аренды в 15 мешков Петру; надеется он и с ним, по–видимому, все, что чрез пять лет церковная земля будет куплена; вместе с тем в туманной перспективе якобы освобождение Русской Церкви от содержания здесь катихизатора, но подобные блага мне при жизни, знать, не видать.