Дневники св. Николая Японского. Том ?II

Целый день был горной дороги; холодный ветер пронизывал насквозь, и не было от него защиты; потом забрались за черту облаков и были в холоде и сырости; стали спускаться вниз — попали под дождь; ехать на грузовом седле — мука едва терпимая; пред Ооцуцу речку пересекали раз пятнадцать; настала наконец темень, и только Бог помог нам добраться благополучно до Ооцуцу; пред городом встретила толпа христиан с фонарем. Проводили в гостиницу, где отдохнули несколько, отправились к христианину Павлу Накано, у которого ныне помещается церковная икона и собираются для молитвы. Отслужена была вечерня, которую пел я, с помощью подпевавших врозь двух–трех голосов; сказано поучение; принялись за метрику, которая на сей раз просто в отчаяние привела. По ней крещеных здесь 84, из них целых 20 человек, все здешних коренных жителей и первых христиан, — охладевших, до невозможности, по словам христиан, поднять их; 16 — в других местах, и из этих — тоже почти все охладевшие; 14 умерли; остаются 34, но и из этих многие с некоторой переменчивой впереди возможности возбуждения их. Христианских домов 17; из них в 12 — христиане, ходящие в Церковь.

В воскресенье на молитву собирается 5–6 человек, в субботу 12–13; молитву читают, петь некому. Больше религиозных собраний никаких нет. Пожертвований — тоже никаких; прежде жертвовали на содержание катихизатора несколько — давно прекратили, — на священника немножко, в прошлом году и это перестали. Был здесь построен церковный дом, хоть плохой, а все же дом молитвы был; одиннадцать лет тому назад я в нем с христианами молился; под предлогом, что не на что ремонтировать, его продали, всего за двадцать с чем–то ен; из сего половину дали Капитону — христианину, который жил в нем, 10 ныне хранятся на процентах в экитейкёку. Словом, Церковь в полнейшем расстройстве — от плохих катихизаторов вроде Петра Кикуци и от небрежения священника. Не знаю, поможет ли Бог поднять ее.

18/30 мая 1893. Вторник.

Ооцуцу. Ямада.

Утром, в Ооцуцу, отслужили обедницу; пели тоже — мы с о. Катакура; читал Лука Курада Часы порядочно, Апостол — до того плохо, что я среди чтенья остановил его и дал наставление, как читать, да что читать Слова Божие нужно наперед приготовившись к тому. После поучения убеждал завести воскресные собрания для чтения духовных книг с предварительным приготовлением, — избраны тут же и чтецы для первого собрания, назначено время; большого усилия мне стоило, чтобы говорить все время с одушевлением, убеждать с возможною искренностью, ибо в глубине души я не верю, чтобы исполнено было, что предлагается и принимается; да и кому? Все народ такой полинялый, такой вялый и не божественный! Один Лука Курада немного смыслит, да и тот «яма–се», — один Павел Накано несколько усерден, да и у того усердия настолько, что лишь только я кончил говорить, ушел через улицу к соседу язычнику праздно балагурить, беспечно развалясь.

Из примера Церкви Ооцуцу я вижу, что — какой вред может сделать дрянной катихизатор вроде Кикуци и как детски слабы и беспомощны ныне многие наши христиане сами по себе; есть хороший катихизатор — Церковь идет вперед; есть катихизатор ленивый — Церковь останавливается в росте; есть совсем плохой — Церковь вдребезги разбивается, как в Ооцуцу! Пошел после службы посетить дома христиан, несмотря на ливень; труд сей привел еще к вящему оплакиванию в душе несчастной Церкви; наполовину бедностна, наполовину обеднелость нравственная; Капитон с своим семейством — первой категории — жалость возбуждает, — дал ему 3 ены на платье ребятишкам; однако же дети его умеют креститься и знают молитвы — единственное утешение, полученное мною в Церкви; прочие дети — ни молитв, ни креста не знают; одного мальца прочат в Семинарию, а он и понятия не имеет о молитве; это сын умершего Фомы Хината, которому принадлежала земля под церковным домом, умирая, он завещал продать землю, скопнув с нее церковный дом; думал я, что бедное семейство, — куда! Пришел, — отличный собственный дом, и в нем жена Ольга — христианка, обратившаяся в язычницу, дядя — христианин, обратившийся в заклятого язычника, и на глаза мне не показался, — и все это родные Луки Курада; видно из этого, что в душе он не имеет никакого усердия у Церкви, хотя читает в Церкви. Посетили домов семь, — душу истерзало везде видимое охлаждение всех по Церкви. При всем том и высказать нельзя было сей печали душевной; еще более убьешь больное дитя, — не они ведь виноваты, а мы; чем они виноваты, что больны душевными дарами? Мы, не умеющие воспитывать то бедное и малое, что у них есть, мы виноваты; но опять — где же достать людей в способные катихизаторы и священники? Боже, помоги! И ума не приложишь, что делать! Хорошего, усердного катихизатора сюда нужно, тогда воскреснет замершее, но и после Собора будет ли здесь таковой! Дай, Боже!

Пообедав дряннейшим обедом, простились с братьями и отправились дальше, в Ямала, верхом на грузовых лошадях в беспроглядный дождь и мерзейшую слякоть. Кроме дождя, обливали водой кусты в узких местах дороги, так что ноги промокли, начиная с полдороги (всего от Ямала Ооцуцу до Ямада 5 ри с небольшим). Но и при всем том нельзя было не восхищаться дорогой, смотря на великолепнейшие азалии в полном цвету, которыми покрыты горы, — в царские сады их бы прямо — целые волны светло–розового цвета!

За один ри от Ямада, в деревне, встретили человек 6–7 христиан с катихизатором Яковом Яманоуци во главе, стоя под дождем на грязной дороге; муку душевную вместо удовольствия причиняют подобные овации. Около шести часов вечера прибыли в Ямада, в церковный дом. Здесь чувства обновились: тотчас видно было церковное одушевление — живость и бодрость написаны были на всех лицах. Переодевшись и выпив стакан чаю, отправились в Церковь, полную христиан. Вечерню читал катихизатор Яков Яманоуци хорошо, пели человек шесть недурно. И проповедь охотный был говорить. По окончании всего в Церкви спустились вниз, в катихизаторскую комнату, уступленную на этот раз мне, и по метрике проследили Церковь. Совсем другое, чем в Ооцуцу. Тотчас видно, что здесь есть человек, заботящийся о Церкви, и Бог помогает ему. Крещеных в Ямада 163, из них 19 умерли, 53 переселились в другие места, больше всего в Хоккайдо (также в Мияко, куда ушло 14), 3 только охладело, 1 ушел в протестантство (будучи в Токио). Остальные 87 и из других Церквей 10, всего 97 человек здесь налицо. Новых слушателей 3. Христианских домов в городе 27. В субботу на службу собирается человек 30, в воскресенье человек 25. Есть мужское собрание «сейнен–квай», собираются в первую и третью субботы месяца; братья заранее готовят, что говорить; говорят жития Святых, притчи их Нового Завета и подобное. Советовал я переменить «сейнен–квай» в «кооги–квай», «сейнен» — подражание протестантам, не подобает это нам, неприлично, низко для православия в чем–нибудь брать пример с недоверков; для нас примеры только в Священном Писании и Церковной Истории; тем более «сейнен» квай не идет, что в нем участвуют и не молодые. Советовал также производить в воскресенье и избирать трех «коогися», из которых одному непременно говорить из Священной Истории Ветхого Завета. Обещались исполнить. — Есть женское собрание; собираются 15–го числа месяца и слушают лишь катихизатора, который говорит им из Житий Святых, сами ничего не говорят. Женщины приносят на собрания по 2 сен; кроме того, многие имеют кружки дома, в которые кладут свои жертвы, и в конце недели приносят накопленное в Церковь; все это употребляется ими на дела благотворения, на расходы по Церкви (если мужских пожертвований недостает), и есть из сего накопленные 10 ен, которые отданы на проценты в экитейкёку. — Мужчины на свои собрания приносят по 1 сен, что идет на чай и кваси здесь же. Есть определенные месячные пожертвования, из которых ежемесячно дается на содержание священника 1 ену, на катихизатора 1 1/2 ены (в последнее время это не исполняется, говорил катихизатор тут же при христианах).

Церковный дом здешний стоит по постройке 350 ен, стоит на 31 цубо земли, занимаемой у язычника; в год платится за нее 7 ен 25 сен. Ныне язычник требует свое место назад, и христиане ищут участка в городе для покупки и перенесения Церкви; собрали уже на сие 85 ен; нужно до 100 ен на покупку земли, да ен 80 будет стоить переноска.

На службе Церкви из Ямада состоят: катихизаторы Симон Тоокайрин и Моисей Минато, учителя пения: Петр Тоокайрин и Федор Минато.

Петр Ито угостил отличным хлебом своего печения и мясным ужином своей стряпни; разводит здесь коров и овец и продает молоко. — Пред ужином нельзя было не сходить в ванну, так радушно приготовленную, хоть и нужно было выходить на дождь. А дождь рубит все сильней и сильней. В Мияко попасть нельзя — река разлилась до невозможности перейти, говорят.

19/31 мая 1893. Среда.

Ямада.

Утром, с восьми часов, отслужили обедницу. После проповеди предложено было сестрам устроить «кооги–квай» ежемесячно, по воскресеньям и так далее. Устроили, избрали четырех «коогися» вместо советованных от меня трех, что достаточно показывает их одушевление; даст Бог, здесь «коогиквай» привьется. Погода прояснилась, дождь перестал; тем не менее сегодня в Мияко попасть нельзя, но и возвращаться, не видав Церкви, тоже нельзя; итак, подождем здесь до завтра, пока вода спадет; кстати, и отдохнем немного.

Дал христианам 20 сен пожертвования в помощь на перестройку их Церкви. — Испытаны дети в знании молитв; половина знает, половина нет; сказано поучение о воспитании детей для Царства Небесного; катихизатору внушено учить детей молитвам и Закону Божию.

В час пополудни отправились посетить христиан; были в 27 домах; из них два дома — очень богатые, еще дома два–три богатые, прочие — зажиточные и живущие так себе; бедняков нет. Только в двух домах христиане — временно проживающие; прочие все — коренные здешние жители; значит, Церковь имеет все надежды на развитие в будущем; из домовладельцев половина имеет дома на чужой, занятой земле, но немало и совсем не имеющих домов, а живущих в нанятых, хотя, как выше сказано, небедно; есть купцы, рыбаки, плотник, полицейские, чиновники, земледельцы. Беднейшим мне показалось семейство катихизатора Симона Тоокайрин: у него в доме отец (ныне в Хоккайдо по рыбному промыслу), мать, бабка — 86 лет, две сестры и брат; из первых старшая — невеста, младшая лет восьми, брат Яков, что был в певческой, живет у Симона на Эзо; еще сестра замужем. Дал три ены матери Симона. Петр Тоокайрин — приемыш в доме тетки, совсем одинокой и тоже бедной.

Семья Федора Минато — вся языческая, но зажиточная, говорил катихизатор, — земледельцы; старший брат Федора — хозяин в доме, отец и мать живы. У Моисея Минато никого нет здесь; бывшая его жена в Хоккайдо где–то. — Были у вчерашнего угостителя — Петра Ито; оказывается, козлиным мясом вчера угощал, не овечьим; не «хицудзи», а «яма–хицудзи» разводит он; видели три тщедушные козы с двумя крошечными козлятами и коза — взаперти.

Совещались, будучи у рыбака Авраама, о путешествии завтра до Мияко на лодке, если не будет верного известия, что чрез реку нетрудно перебраться; Авраам говорит, что с пятью гребцами в продолжение шести часов можно добраться до Мияко, если не будет очень ветрено.

Вечером отслужили панихиду по умершим в сей Церкви, с поучением о пользе поминовения усопших и значении кутии. Потом было слово о том, что не жаль ли жертвовать на Церковь; в пример рассказано о Федоре Николаевиче Самойлове и других русских жертвователях на храм в Токио.

20 мая/1 июня 1893. Четверг.

Ямада. Мияко.

Утром о. Иоанн Катакура крестил двоих детей.

В девять часов братья и сестры с ребятишками за плечами проводили за город и простились. По дороге реки оказались настолько спавшими, что мы верхом на лошадях переходили их, нисколько не замочившись. Ехать на японском грузовом седле, приспособленном на иностранный манер, при непобедимой никакими доводами наклонности японцев — для иностранца все делать по–иностранному, при полнейшем неуменье сделать, невыносимая мука, точно вновь изобретенное пыточное орудие; я возмутился наконец и велел поправить седло — сделать совсем по–японски; но добиться не мог, чтобы отдыхать от пытки, много раз слезал пройти; уставая, опять всходил на пыточный стул; раз не угодил хорошо взойти, сломал или вывихнул, — не знаю еще — большой палец правой руки, так что теперь почти совсем не владею им и пишу, осиливая боль; палец распух и ноет.