Дневники св. Николая Японского. Том ?II

26 февраля/9 марта 1896. Понедельник.

О. Павел Сато вернулся с острова Хацидзёосима и много рассказал. Катихизатор Илья Яманоуци — не по тамошнему месту. Ничего он не сделал до сих пор для водворения христианства, а сделать мог бы много, если бы был опытен. Положил он поведением своим показать красоту христианства и ведет себя безукоризненно; никто ни слова дурного о нем не молвит, но никто тоже и хорошего ничего не имеет сказать. Хорошее его поведение заключается лишь в том, что он не пьянствует, не развратничает, что редкость между молодыми людьми на Хацидзёосима; но при этом он всегда сидит дома, никуда не показывается, по вечерам учит детей тому, чему учат в начальных и языческих школах, и лишь только по воскресеньям утром дозволяет себе говорить о христианстве, но и это очень отдаленно, больше намеками, чем прямо. О. Павел записал все его темы поучений по воскресеньям, и ни одной — прямо о Боге, половина и совсем не имеет никакого религиозного характера. И изощряется он говорить так, что засыпают, слушая его. Когда о. Павел, в бытность там, говорил, где и когда можно, о Боге прямо, то все слушали с радостию и говорили: «Вот вас можно слушали и хотелось бы всегда слушать, а у Яманоуци нас сон одолевает». Дал о. Павел Илье подобающие наставления — проповедывать то, для чего он послан, про–поведывать всегда и везде «временне и безвременне»; показал ему пример сего действования, но едва ли выйдет прок. Илье нужно здесь, внутри Японии, под непосредственным руководством доброго священника послужить — тогда из него, верно, образуется хороший проповедник; усердие у него есть и способностей не занимать, только практического смысла и такта нет. О. Павел сказал ему, что если он успеет до Собора хоть нескольких приготовить к крещению, то и после Собора будет отправлен туда. Но если бы и было сие, его туда больше посылать не следует, а послать туда человека попроще, не столько книжного, но практичного при благочестии; например, Стефана Исидзука. Но послать во всяком случае нужно; водворение там христианства несомненно при соответствующем месту деятеле. Никакой там теперь религии нет, хотя народ при погребениях и подобном показывает свои религиозные наклонности. Говорят, что развратен народ, но какое же там и противодействие разврату, если нет религиозного научения. Разврат состоит в вольности полов, однако же, непотребных домов там нет. Жителей 10000, и в поте лица добывают они средства к своему бедному существованию; на шестьдесят тысяч вырабатывают они тканей и прочего, что идет на рынки Японии; значит, по 6 ен на платье и на все, что не производится там, а производится там в изобилии один картофель, которым жители по преимуществу и питаются — Чувствительность очень развита там, ибо и место испокон века — трагедий и сильных чувств, место ссылки, по преимуществу, политических преступников (как Таметомо, разбитые при Секивахара, и прочие), возвращения многих из них потом и, стало быть, разлуки с прижитыми детьми; по умершим плачут, как дети, чуть что печальное, пускаются в слезы; очень жалостливы. Женщины отличаются красивыми чертами лица и длинными волосами; о. Павел принес два образца срезанных для него волос у двух: 6 футов длины волосы одной. Мужчины иногда очень грубы и безжалостны: за переезд на шлюпке до судна в 10 чё при спокойной погоде взяли по 1 ене, на той шлюпке, на которой переезжал о. Павел.

27 февраля/10 марта 1896. Вторник.

Утром, во время перевода, приходила девица — председательница «Общества улучшения женских нравов в Японии»; сказал, чтобы после полудня посетила, если дело есть, теперь очень занят. Оказалось потом, что отправляется в путешествие по Китаю и России — так по поводу сего желала меня видеть; что ж, коли еще придет, можно дать ей несколько рекомендательных писем в Россию; только как она там будет разговор вести, не зная языка? Да и вообще молодая девица, ревнующая об улучшении нравов, пригодна ли для предположенного путешествия?

О. Сергий рассказал претрогательную историю, слышанную в подробностях от Шпейеров, как корейский Король с Наследником ушли из Дворца в Русское Посольство. До того тщательно японский караул стерег их в заключении, что им необыкновенного труда стоило освободиться: засели они незаметно ни для кого в носилки плакальщиц, стоявшие у Дворца; караульные привыкли к сим носилкам и не обращали на них внимания, ибо плакальщицы беспрерывно сменялись, по две постоянно плача на могиле убитой Королевы. Они и носильщики их вошли в заговор с Королем; и вот найдена была удобная минута Королю и Наследнику — каждому забраться в носилки; когда пришло время плакальщицам ехать на смену, они вошли в носилки и по тесноте оных должны были сесть на Короля и Принца. Носильщики прошли мимо караула и направились к могиле, но на пути вдруг переменили направление и быстро пошли в Русское Посольство, спеша, чтобы не догнали их и не вернули японцы. Посольство было предупреждено, впустило их, и так Король и Наследник были спасены от плена в своем королевстве. Чтобы незаметнее сесть в носилки у дворца, Король и Наследник оделись предварительно в платье плакальщиц. С русским Посланником переписка у Короля была секретная, чрез записки, передававшиеся при прощании во время открытых свиданий во Дворце; для сего условлено было прощаться несколько раз, подавая друг другу руку, — Ныне Король и Наследник не хотят уходить из Русского Посольства, наслаждаясь тут спокойствием и свободой; разные министерства у него там распределены по комнатам. Король и Наследник оказываются вовсе не глупыми и способными управить государственными делами сами. Караул вокруг Посольства за оградой держат корейцы, в ограде русские матросы, сошедшиеся с корейцами как нельзя лучше и надававшие им уже русских имен.

28 февраля/11 марта 1896. Среда.

Женская школа задумала после Пасхи праздновать двадцатилетие своего существования и вместе семидесятилетие своей начальницы Анны Кванно, к какому событию собрать всех своих поклонниц ближних и […] и вести дальних. Обещал по 25 ен на ту и другую часть торжества приходившим говорить о сем Елисавете Котама и Евфимии Ито.

Из Карасуяма извещают, что церковную землю, приобретенную христианами, придется продать, ибо она на линии проводимой железной дороги; можно выручить 600 ен; а если там назначена будет станция, то и больше.

29 февраля/12 марта 1896. Четверг.

Филипп Судзуки из Цёоси извещает, что нашел там двух христиан и начинает проповедь, но на успех мало надежды; католики и протестанты после многих лет бросили это место по бесплодности трудов. Население состоит из простых рыбаков, привыкших к буддизму и не понимающих более возвышенного учения. И мы ведь тоже когда–то пытались водвориться там; оттуда родом был у нас даже один катихизатор, Василий Коянагава, ныне умерший. Быть может, Бог поможет теперь стать прочнее.

Из Немуро Симон Тоокайрин спрашивает цену хоругвей, стихарей, запрестольного креста, гробного покрова — все это–де христиане собираются выписать. В добрый час! Видно, что христиане религиозно одушевлены. Цены сказано сообщить.

Из Ионако христиане пишут, что для улучшения церковного пения нужно им приобрести хоть дешевенькую фисгармонию, с помощью коей жена катихизатора Николая Такаги — Евгения, воспитанница Миссийской школы, может обучать пению, и сложились они на сей предмет, но не хватает; послано им 5 ен.

1/13 марта 1896. Пятница.

Был Алексей Николаевич Шпейер, заменивший здесь Посланника на время его отлучки. О Корее рассказывает, что японцы там совсем скомпрометировались. Было их положение лет десять тому назад очень хорошее — их считали благотворно действующими двигателями вперед и уважали; ныне же все корейцы ненавидят их до крайности — старая, вековая вражда вполне возбуждена. Граф Уено считается там хорошо действовавшим, но какое же это хорошее действование, когда он по заказу хотел в несколько месяцев перевернуть все вверх дном в Корее! У него было расположено: в сорок дней ввести такое–то преобразование, в двадцать три месяца — такое–то; для введения «кадастра», который даже и мы до сих пор не можем ввести у себя, у него назначено было восемнадцать месяцев. И вышла — одна ломка. Ныне в Корее все старое сломано, но на место его нового ничего не введено, оттого и нынешняя неурядица в Корее. Японцы без всякого исторического опыта и знания истории других народов, ни у кого не спрашиваясь, ни с кем не советуясь, принялись за преобразование Кореи — и вышло одно идеальничанье, причинившее много бед Корее и поставившее саму Японию в затруднительное положение, из которого она не знает, как и выйти. Граф Ито, нынешний премьер, по–видимому, даже рад пришедшей последней катастрофе; по крайней мере, она выведет Японию из трудного положения, втянув в дела Кореи и Россию. Таковы речи Шпейера, только что вернувшегося из Кореи.

2/14 марта 1896. Суббота.

Павел Сато из Батоо спрашивает, как поступить в следующем случае: на Формозе помер от холеры православный воин Кирилл Хоси, с похвалою прежде вернувшийся из Китайской войны; тело его сожжено, и пепел предан земле на Формозе; сюда, в Батоо, не доставлено никакого останка его; между тем здесь хотят устроить ему торжественные похороны — не только родные его, но и вообще горожане; катихизатор и священник (о. Тит) недоумевают, как погребать «ничто»? И спрашивают, что делать? Отвечено: если о. Тит еще не отпел его, то произвести отпевание; если это сделано, то отслужить панихиду; и сделать то или другое с возможною торжественностью. Если многие желают участвовать в заупокойной молитве — не только христиане, но и язычники, — так что дом родных оказался бы тесным для молитвы, то устроить богослужение на открытом месте, где изберут, хоть бы и на кладбище, объявив о сем предварительно во всеобщее сведение. Затем, если бы язычники не удовлетворились сим и пожелали бы устроить какую–либо свою процессию в честь Кирилла, то мы помешать этому не можем, но и участвовать в том не должны.

О. Сергий Судзуки из Оосака описывает свою поездку по Церквам; совершил несколько крещений; везде исповедал и приобщил христиан; усердно говорил проповеди. Одно только неприятное известие: почти дал обещание принять в Катихизаторскую школу Петра из Окадзима, который совсем не годится в катихизаторы: человек, просто прогоревший на всех предприятиях и не знающий, куда деть себя, а может — и чем прокормить себя. По неопытности, о. Сергий принимает краснобайство за красноречие.

3/15 марта 1896. Воскресенье.

В Церкви на мужской правой стороне стоят сначала певчие, потом ученики, за ними христиане. Но ученики всегда пятятся назад, оставляя большое пустое пространство между собою и певчими. Сколько раз я наказывал коочёо и им лично, чтобы не делали этого! Раз станут, как должно, а потом смотришь — опять пустыня среди Церкви… Учителям бы подавать пример стояния в Церкви, так куда! Их почти никогда ни одного и в Церкви нет, а придет кто, становится у порога, около ленивой скамейки; сколько раз их убеждал становиться ближе — даже и по разу–то не послушали! Пришел я сегодня в Церковь в хорошем настроении; кстати, и наших матросов увидел в Соборе много — думал хорошо помолиться. Но пустыня — направо, между певчими и учениками, которых и внизу–то виднелось очень мало, беготня среди этой пустыни грязных уличных ребятишек до того расстроила меня, что я потерял все молитвенное настроение и впал в отчаяние: когда же Господь даст мне помощников и даст ли? Ужели моя беспрерывная молитва о сем, и почти о сем одном, тщетна? Вот и академистов сколько воспитал, чая в них помощников себе, и не единого! Хоть бы кто близко принял к сердцу дело Церкви, дело церковной школы, дело воспитания служителей Церкви. Итак, ужели и Церковь здесь рушится с моей смертью, как чают католические патеры, точно вороны, ждущие моей смерти? Знать так, потому что вот Господь сколько десятков лет не посылает просимых делателей на ниву Свою! Как не прийти в уныние! Я почти полумертвым двигался по Собору и еле ворочал языком, чтобы произносить то, что необходимость заставляла произносить. «Призри с небес, Боже» произнес, точно во сне, таким вялым и низким тоном, что певчие сбились и сразнили; никогда еще не было этого со мной, никогда не впадал я в такое отчаяние. В средине литургии едва несколько оправился; и какая мысль подбодрила? Тоже стоит отчаяния, только не японского, а русского. Обижен я, что из японцев нет мне помощников, но если бы я сказал им о сем и если бы они ответили мне: «А из русских–то помощники у тебя есть?». Что я возразил бы им? Итак, Господи, когда же воскреснет Россия к делу православия? Когда же явятся православные миссионеры? Или Россия и вечно будет производить все таких же самодуров и нравственных недорослей и калек, какими полна днесь и каких высылала и сюда немало, — вечно, пока так и не погибнет в своем нравственном и религиозном ничтожестве к страшному своему осуждению на Суде Божием за то, что зарыла талант?.. Но утешение единственное то, что скоро придется не смотреть на все это, — уже шестьдесят лет — недалеко до могильного покоя, за неимением лучшего!

Был Reverend Lloyd, учащий в школе Фукузава; просил принять сюда в школу корейца, двадцати двух лет, учащегося у него религии. Сей кореец — один из трехсот корейских юношей, присланный прежним правительством для воспитания у Фукузава. Ныне, с переменою правительства, им перестали высылать содержание и их всех собираются отправить домой. За сего Lloyd просил, как за человека с религиозным настроением. Очень жаль, что нельзя его принять: что с ним здесь делать? В Семинарию не годится, ибо двадцати двух лет, в Катихизаторскую школу, ибо не может учиться по японским учебникам и лекциям. Притом же и из него, вероятно, вышло бы то же, что из Со, корейца, которого мы воспитали в Семинарии, и который, как почувствовал возможность уйти на более лучшее материальное, так и ушел. Наконец, помести его хоть одного в Миссии — в Соборе и библиотеке побьют много стекол, нашим катихизаторам в стране наговорят много неприятностей, — Россия–де в Японии начинает настраивать Корею против Японии.