«Дней минувших анекдоты...»

По воскресеньям мы с женой продавали на этом базаре косынки. Технология их изготовления такая. Сначала яркими трофейными красками окрашивались шерстяные нитки. Основа натягивалась на специальные треугольные рамки. Переплетение делалось при помощи больших мешочных игл. За неделю удавалось связать пять-шесть штук, а шли они за 250–350 рублей в зависимости от качества. Изготовителей косынок было много. Покупали их приезжие перекупщики, так что коммерция эта оправдывала себя.

Среди участников этого торжища было много прежних моих знакомых. Например, бывший сосед Коля, внук известного мультимиллионера Мелик-Казарянца, построившего в свое время красивейшее здание города на Головинском проспекте (оно и сейчас украшает главную магистраль города), торговал настольными лампами собственного изготовления. Основание он делал из пластмассовой тарелки, корпус-стаканчик из другой тарелки, на нем же крепился патрон, абажуром была пластмассовая миска, которая при помощи двух кольцеобразных проволочных зажимов крепилась прямо на лампочке — потом такую же конструкцию имели лампы-грибки. Все детали были различных цветов, выходило броско, нарядно. Торговля шла бойко.

Там же повстречался мне школьный товарищ Котик Антонов. Довольно высокий, медлительный, напуганный, нерешительный человек. Котик рано облысел, и обнаружилась его двускатная голова. Говорил Котик с постоянными заминками, причем если дело касалось каких-либо решений, то начинал он разговор с такой формулы: «Я думал, думал, потом подумал, дай, думаю…», при этом он разводил медленно руками, как бы помогая себе «думать-думать». При всем том вид у него был всегда цветущий. Сейчас ему уже под восемьдесят. Котик занудливо перечисляет свои многочисленные хвори, но на щеках его играет прежний румянец.

По профессии инженер-электрик, Котик постоянно кочевал с одного места работы на другое, так как боялся идти на совместные жульнические сделки с начальством. В момент нашей встречи он работал в ФЗУ имени Камо мастером и на скудную зарплату содержал престарелую, немного ненормальную мать и племянницу Ингу. Мать Инги — Тарик, отсиживала 8-летний срок за то, что прилюдно сказала, что Ленин умер от сухотки мозга, развившейся на почве сифилиса. Чтобы свести концы с концами, Котик решил прирабатывать мыловарением. Перед ним на газете лежали непривлекательные на вид темно-коричневые бруски мыла. Рядом торговал другой мыловар, его аккуратно нарезанные светлые куски явно пользовались преимущественным спросом. Меня заинтересовала причина такого различия. Котик объяснил, что сосед кладет в мыло много талька и от этого оно плохо мылится, а он делает строго по рецепту… Впрочем, Котик скоро бросил свой мыльный бизнес и стал делать чемоданы из бакелита. Но неудачи преследовали его и здесь. Изучив технологию изготовления чемоданов у соседа по дому, он провозился целую неделю и вынес свое детище на базар. Но под лучами южного солнца его чемодан размягчился и потерял форму. А предусмотрительный сосед, как оказалось, соорудил над чемоданами навес. В сердцах Котик пнул остатки своего чемодана ногой и отправился изыскивать новые средства к существованию. Далее Котик рассказывает: «Я думал-думал, потом подумал: ведь я электрик, дай, думаю, начну делать трансформаторы». Он заказал пуансон, чтобы из трансформаторного железа выбивать одинаковые куски для последующей обмотки. Пока делались пуансоны, доставалось железо и медный провод, прошло немало времени, и трансформаторы появились в магазине «Электротехника».

После неудач в торговле Котик поступил на станкостроительный завод. Как-то его вызвал директор и распорядился немедленно наладить временную проводку до определенного места. Прошло четыре дня. «Я, — говорит Котик, — три ночи не спал, готовил чертеж и спецификацию необходимых материалов». Директору доложили о срыве каких-то работ из-за отсутствия временной проводки. Он вызвал Котика «на ковер» и спрашивает: «Где проводка?» А Котик ему в ответ, как я себе представляю, завел свою обычную волынку: «Я думал, думал, потом подумал, не лучше ли сделать стационарную, и вот приготовил всю документацию». Одним словом, когда перед директором Котик положил чертеж — плод своих ночных бдений, тот в сердцах выругался, протянул ему чистую бумагу и предложил написать заявление об увольнении по собственному желанию.

Однажды Котик, видимо изрядно подумавши, женился. Естественно, часть своей зарплаты он должен был тратить на содержание матери и племянницы, остальное на пропитание в семье своей супруги. Как-то раз он принес в качестве добавки к обеду бутылку лимонада. При розливе ему показалось, что его обделили… Он «думал, думал, потом подумал» и развелся, и стал жить как прежде, лелея мечту о покупке вентилятора, чтобы летом в его комнате было не слишком жарко.

Со времени нашей последней встречи прошло лет 30. Недавно он нашел меня по телефону и радостно сообщил, что ему наконец установили телефонный аппарат. Я его пригласил в гости. Котик пришел и битых два часа рассказывал в подробностях о своих многочисленных недомоганиях. Котик уже давно не работает, и главными его недругами стали близкие родственники — старшая сестра, которая вернулась из лагерей блатной бездельницей, и ее дочь, которую он растил, пока та сидела в лагерях — 8 лет. По словам Котика, обе родственницы обворовывают и ругают его — единственного для них родного человека. Впрочем, он получает 105 рублей пенсии и, в общем, доволен жизнью. «А зачем мне больше денег, — говорит Котик, — ведь на них все равно ничего не купишь». Так сложилась судьба моего однокашника.

Однако вернемся к ходу моего повествования. Сразу по возвращении, у городской железнодорожной кассы повстречался я со своим бывшим учителем по наборному делу и товарищем-собутыльником линотипистом Жорой Григоряном. Очередь у кассы выхлестывалась на улицу. Всем надо было куда-то ехать, а транспортная проблема в то время была особенно остра. Естественно, возникли вопросы: «Как живешь, что делаешь?» «Я, — говорит Жора, — обслуживаю пассажиров». Оказалось, «обслуживание» это — обыкновенная афера. Совместно со своим товарищем-алкоголиком они выбирали из очереди жертву, чаще всего женщину. Подслушав, кто-то из них узнавал, куда ей нужно было ехать. Потом следовал такой примерно разговор: «Вы здесь вряд ли быстро дождетесь билета. Я вам смогу помочь. У меня есть знакомый кассир в „Интуристе“, у него не всегда имеются купейные билеты, но плацкартный я вам гарантирую. Правда, кассиру нужно будет переплатить десятку, а мне рублей пять». Каждый, стоящий в очереди в то время, мечтал уехать хоть на палочке верхом. Такое предложение было похоже на дивный сон. Жертву, заглотившую наживку, вели в здание бывшей гостиницы «Ориант», где имелся «сквозняк» — проход через летний ресторан на параллельную улицу. Поначалу несчастную женщину оставляли в вестибюле, а жулик шел «выяснять на месте ли кассир». Затем следовало главное представление. Аферист быстрым шагом, несколько запыхавшись, возвращался и говорил: «На ваше счастье я его застал. Он уже уходил. Я попросил его задержаться на минутку. Давайте скорее деньги за билет и десятку для кассира. Мои пять рублей пока оставьте у себя». Вот он главный момент! Клиенту доверяются его пять рублей. Деньги добыты, и друзья тут же устремляются в кабак.

Я попытался усовестить моего бывшего товарища: «Как это можно отнимать у человека, тем более женщины, находящейся в чужом городе, последние, возможно, деньги?!» На это Жора мне сказал, что «обслуживают» они и местных жителей: «Узнаем, что в таком-то дворе проживает парень по имени, скажем, Вартан, и когда он не бывает дома, приходит кто-нибудь из нас. На пальце надо крутить ключ от автомашины. Спрашиваем, нет ли Вартана дома? Мать или жена, естественно, интересуются, зачем мне Вартан. Отвечаю, что везу в машине бочку повидла и хочу моему другу Вартану отложить ведерко или чайник, да и себе нужно, да вот посуды нет… Женщины тут же приносят посуду. Чайник да ведерко толкнешь. Вот тебе и на выпивку деньги. А ты, — спрашивает Жора, — где живешь?» Ну, я сказал адрес, там, мол, и там, в институтской мансарде.

Эта история имела смешное продолжение. Как-то, возвратясь к себе в мансарду, я застал тещу, взволнованную и смущенную. Говорит, что приходил мой товарищ — шофер (в руках у него были ключи от машины), спрашивал тебя. Прямо сокрушался, что не застал. Я спросила, что ему надо? Он сказал, что везет в машине бочку сливового повидла и ему нужно две посуды, чтобы поделиться повидлом с Ваней и отложить для себя.

Сценарий оказался безошибочным. Анна Васильевна в предвкушении чая с повидлом поставила чайник на керосинку. «Прошло больше часа, — говорит, — а его все нет. Я отдала ему два эмалированных ведра». Спрашиваю: «Какой он из себя?» По описанию, конечно же, узнаю своего старого собутыльника Жору. Вот каков оказался результат моей проповеди (фото 75).

А два эмалированных ведра были весьма необходимой частью нашего послевоенного быта.

В то время было очень прибыльно ездить, особенно в Москву и Ленинград. Это был своеобразный «шелковый путь», по которому шел интенсивный товарообмен. Такая возможность часто бывала у спортсменов и, в частности, у наиболее успешно выступавших на союзных аренах грузинских борцов. Поездка была целой эпопеей. Поезд шел кружным путем через Баку трое с половиной суток, что в значительной степени расширяло круг торговых операций.

Перед отъездом закупались ходовые товары — знаменитые косынки, шерстяные шали, те, у кого были сады, брали с собой яблоки. По пути в Баладжарах закупалась пищевая соль. Набирали ее мешками. Был такой случай, где-то около Ростова в вагон зашел милиционер и обнаружил на верхней полке огромный брезентовый чувал с солью. Спрашивает: «Чья соль?» — «Неизвестно», — отвечаем. Попытался стянуть, но куда там — в мешке пудов 10 соли! Повертелся милиционер и ушел ни с чем.

А «шелковый путь» продолжался. Проезжаем Северный Кавказ: Тихорецкую, Краснодар, Крыловскую, Армавир… Вдоль поезда бегут женщины с курами жареными, сырами, тащат мед, вареную картошку, огурцы свежие и соленые, помидоры, простоквашу, молоко, сметану. Их целая армия. Жалкие милицейские силы мечутся между ними в попытках помешать торговле… Накупаем всякой снеди и начинаем шикарно обжираться. При этом ужасно страдали те из борцов, которым следовало сгонять вес. За Ростовом начиналась встречная торговля — продажа соли и покупка рыбы. Наконец — станция Марцев! Какая вкусная копченая рыба продавалась здесь! Лещи, чабаки, рыбцы, шемая, осетровый балык. Шемая или рыбец — прозрачны, словно светятся изнутри. Сдираешь шкурку, запах такой, что захлебываешься слюной. Нежная, малосоленая, жирная… Но тут пока не до гастрономических наслаждений — надо продавать соль. Весь путь по Донбассу идет интенсивная торговля солью — стаканами, банками, ведрами, мешками. Нужно здесь же сбывать косынки и шали. Все довольны, все при деле. Свободный рынок в миниатюре. Кроме того, мы, спортсмены, не можем питаться на жалкие командировочные гроши. Да и милиция не в накладе — кого оштрафует, у кого натурой возьмет.

В первопрестольной или в Ленинграде тех ребят, у кого имелись яблоки, нужно было подбросить на рынок. А затем надо было всем успеть накупить всяческого товара, что было поручено женой, родственниками, знакомыми, а также ходовой товар для продажи на сабурталинском рынке: калоши, туфли, маркизет, ситец, шерстяные ткани, обувь, чулки, трофейные шмотки, электротовары. Все надо успеть, да еще согнать вес и успешно выступить на соревнованиях. Последнее нам, как правило, удавалось выполнить отлично!