Дни черного солнца

Я остановилась у входа. Ну и плевать, сказала я себе. Моя жизнь рухнула, и виной тому Солнышко. А ему все равно. И какая разница, что там они с Сумасбродом наговорили друг другу? Зачем я по-прежнему пытаюсь понять его?..

— …Он мог бы снова тебя полюбить, — говорил Сумасброд. — Можешь притворяться, будто для тебя это ничего не значит, отец. Но я-то знаю…

Отец. Я заморгала. Отец?..

— …Несмотря ни на что, — продолжал Сумасброд. — Верь или не верь, дело твое.

Было в этих словах нечто окончательное. Странный односторонний спор завершился.

Я отступила к стене спальни, прочь от дверного проема. Как если бы это могло помочь мне, вздумай Сумасброд вернуться. Я услышала его шаги: он покинул комнату, где они разговаривали, и сердитым шагом удалился куда-то вниз.

Пока я стояла у стены, размышляя о только что услышанном, Солнышко тоже вышел из комнаты. Его путь лежал мимо моей двери, и я уже приготовилась к тому, что вот сейчас он заметит: меня нет в постели. Он может войти и увидеть меня…

Его шаги даже не замедлились. Он двигался наверх.

Некоторое время я соображала, за кем пойти, и наконец выбрала Сумасброда. Этот хотя бы не станет отмалчиваться.

Я обнаружила его возле бортика самого большого бассейна. Он сверкал так, что было видно всю комнату — магическое сияние словно бы отражалось от стен и воды. Я остановилась сзади, любуясь переливами света на аквамариновых гранях, рябью текучего огня при каждом движении, муаровыми отражениями на стенах. Он стоял, сложив руки и опустив голову, будто молился… А что, он и в самом деле мог молиться. Превыше богорожденных стояли старшие боги, а превыше богов был непознаваемый Вихрь… да и тот, не исключено, кому-то молился. Просто потому, что каждому бывает необходимо к кому-то обратиться за утешением и советом…

Поэтому я села поблизости и стала ждать, не прерывая его. Спустя некоторое время Сумасброд опустил руки и повернулся ко мне.

— Не надо мне было повышать голос, — тихо проговорил он сквозь тонкий звон хрусталя.

Я улыбнулась и обхватила руками согнутые колени:

— Мне тоже бывает трудно на него не разораться.

Он вздохнул:

— Видела бы ты его до войны, Орри. Он был сама слава! Мы все любили его… состязались за его любовь и млели от наслаждения, удостоившись его внимания. А он любил нас, как у него водится, спокойной и постоянной любовью. Как же он изменился…

Последний аквамариновый перелив, и он вновь вернул себе образ некрасивого, кряжистого мужика, который за несколько лет стал мне так близок. Он стоял на воде нагишом, с неприбранными волосами. А в глазах тлела горькая память, слишком древняя для смертного. Все-таки никогда ему не удастся выглядеть обыкновенным человеком, сколько бы он ни пытался.

— Итак, он твой отец, — выговорила я медленно.

Мне не хотелось вслух высказывать посетившее меня подозрение. И верить в то, что я заподозрила, мне тоже не хотелось. Младших богов на свете имелись многие дюжины, если не сотни, а прежде Войны богов их было еще больше. И не всем из них Трое доводились родителями.

Не всем. Но большинству.

Сумасброд прочел эти мысли на моем лице и улыбнулся. Мне никогда не удавалось хоть что-нибудь от него скрыть.

— Не много среди нас осталось таких, кто от него не отрекся, — сказал он.

Я облизала губы.

— Я думала, он из богорожденных. Ну, в смысле, просто младший бог, но никак не…

И я сделала неопределенный жест, указывая на небо.

— Он не просто младший бог, — сказал Сумасброд.

Вот такое подтверждение самым обыденным тоном.

— Я думала, Трое… окажутся… другими…

— А они другие и есть.

— Но Солнышко…

— Это особый случай. Его нынешнее состояние — временное. Возможно.

Ничто в моей жизни не могло меня к этому подготовить. Я не слишком-то разбиралась в делах богов — при всем том, что была кое с кем из них связана самым тесным образом. Я, как и все, понимала: жрецы внушают нам то, что, по их мнению, людям следует знать, и это вовсе не обязательно истина. Бывало и так, что они говорили правду, но весьма извращенную…

Сумасброд подошел и уселся возле меня. Он с подавленным видом смотрел на свои бассейны.

Мне хотелось полного понимания.

— Что же он натворил? — задала я вопрос, который хотела задать Сиэю.

— Нечто ужасное, — ответил Сумасброд. Его улыбка пропала, лицо стало замкнутое, почти сердитое. — Нечто такое, чего большинство из нас никогда не смогут простить. Некоторое время злодеяние сходило ему с рук, но теперь должок приходится отдавать. И длиться это будет еще долго…

Да уж, истины жрецов иногда оказывались очень извращенными.

— Все равно не понимаю… — прошептала я.

Сумасброд поднес руку к моему лицу и костяшкой пальца провел по щеке, убирая выбившуюся прядь волос.

— Ему очень повезло — он встретил тебя, — произнес мой возлюбленный. — Честно признаться, я даже немножко ревновал. Его былое естество еще в какой-то мере присутствует. Понятно, отчего тебя так тянет к нему…

— Все не так, — сказала я. — Я ему даже не нравлюсь.

— Я знаю. — Сумасброд уронил руку. — Я не уверен, способен ли он теперь к кому-нибудь по-настоящему привязаться. Он никогда не умел меняться, приспосабливаться к обстоятельствам. Он предпочел сломаться. И всех нас с собой утянул…

Сумасброд замолчал, источая бессловесную боль, и тогда-то я поняла, что, в отличие от Сиэя, он по-прежнему любил Солнышко. Или того, кем Солнышко некогда был.

Мой разум отчаянно отвергал имя, которое нашептывало сердце.

Я нашла руку Сумасброда и переплела с ним пальцы. Он посмотрел на них, потом на меня — и улыбнулся. В его глазах было столько печали, что я потянулась к нему и поцеловала. Он вздохнул и, когда наши губы разомкнулись, прижался лбом к моему лбу.

— Не хочу больше про него говорить, — произнес он.

— Ну и ладно, — ответила я. — Так о чем побеседуем?

Хотя, по-моему, я знала.

— Останься со мной, — прошептал он.

— Как будто это я отношения разрывала, — попробовала я пошутить, но потерпела позорную неудачу.

Он закрыл глаза:

— Раньше все было по-другому. Но теперь я понимаю, что в любом случае однажды потеряю тебя. Ты либо уедешь из города, либо состаришься и умрешь. Но если ты останешься, я буду обладать тобой дольше.

Он ощупью нашел мою вторую руку, с закрытыми глазами у него получалось не так хорошо, как у меня.