Дни крови и света

— Я думал, ты погибла, — выдохнул Акива. — Я тоже искал смерти.

— Так что ж не умер? — Едкие слезы стыда и бессилия обожгли щеки. Да что с ней не так? Он — виновник гибели ее народа.

Акива обратил к ней измученное бледное лицо. Налитые кровью глаза горели угольками.

— Это было бы слишком просто, — сказал он. — Я не заслуживаю покоя.

— И я тоже? По-твоему, я тоже заслуживаю мучений?!

Горькие слова хлестко прозвучали в ночной тишине, словно мерзкая издевка могла скрыть боль. Кэроу передернуло от отвращения к себе.

— Нет, — с мукой в голосе ответил он. — Я не терзать тебя прилетел, а…

— Зачем?! — крикнула она.

Кэроу отчаянно сопротивлялась неясному чувству. Акива, пошатываясь, поднялся на ноги. Невольно отступив на шаг, она оглядела его широкие плечи, «вдовий» мысок на лбу, глаза… Его глаза! Знакомые, родные черты… Он здесь, он настоящий, и не замечать его, не чувствовать его присутствия невозможно. Он знаком ей каждой черточкой, он родной. Но как же так…

Всегда, с самой первой встречи под Булфинчем, она узнавала Акиву. Вот почему она спасла жизнь врагу. Она узнала его во время танца в Лораменди, несмотря на то что на нем была маска, и снова, в узкой улочке в Марракеше, хоть он и был в тот момент совершенно чужим. Она всегда узнавала его.

Акива никогда не был для нее чужим. Между ними всегда существовало взаимное притяжение, знакомый зов, ответный отклик… Даже сейчас, в пустоте ее сердца, где оставалось место только для ненависти и злобы, какая-то неимоверная тоска тянула к нему. Потом все затопила ярость. Подлое сердце!Ей хотелось вырвать его из груди.

Ее сердце не могло ненавидеть Акиву.

Встретившись взглядом с Кэроу, Акива увидел в ее глазах не тоску, а гнев и отвращение — и отвернулся. Глупец, напрасно он надеялся отыскать в ней хоть малейший след других чувств…

Крушение надежд опустошило и сломило Акиву.

— Я искал нового воскресителя, — с трудом пояснил он. — Я не знал, что это ты.

— Что, не ожидал?

Ее взгляд и голос источали ненависть. Мог ли он винить ее за это?

«Не ожидал?»

— Да. Можно и так сказать.

Кэроу посмотрела на ангела, склонив голову набок, как птичка, и боль узнавания пронзила ему сердце. Она заметила и все поняла.

— Не догадываешься, почему я никогда не рассказывала тебе об этом?

Акива скорбно покачал головой. В реквиемной роще они говорили обо всем — о любви, о надежде, о новой жизни, о планах изменить мир, — но Мадригал ни разу не упомянула о воскрешении. Величайшую тайну химер выдал Белый Волк, злорадствуя над побежденным врагом в темнице.

Акива признался ей во всем, ничего не скрывая: ни значения меток смерти, ни безысходности детства. Он хотел, чтобы Мадригал любила его таким, какой он есть. Все эти годы Акива верил в ее любовь. Отчего же она скрыла от него тайну воскрешения? Отчего ни словом о ней не обмолвилась?

— Я объясню почему, — жестко произнесла Кэроу. — Я никогда тебе не доверяла.

Слова ранили, словно удар клинка.

Он склонил голову, не в силах посмотреть ей в глаза. Пустота внутри сменилась тошнотворным ужасом, как будто на него направили десятки хамс.

— Ты явился меня убить? — спросила Кэроу. — Уничтожить еще одного воскресителя?

— Нет! — воскликнул Акива, отшатнувшись. — Я больше не убиваю химер.

— Это ты мне уже говорил.

— Я говорил правду.

После Булфинча Акива перестал убивать химер, а после смерти Мадригал начал снова.

Он невольно спрятал руки, стараясь скрыть метки смерти — свидетельство своих «подвигов». Он истреблял химер, потому что они убили Мадригал, и ее смерть надломила его… Однако Акива не стал оправдываться. Его вина очевидна. Попытки объяснить содеянное оскорбили бы Кэроу. Ему нет прощения. Что же ей ответить?

«Моя душа умерла».

— Наша мечта умерла, жажда мести затмила все. Я забыл обо всем, помнил только… твою казнь.Мою вину не искупить. Я бы всех их вернул, принял бы тысячи смертей за каждого погибшего, сделал бы все… И сделаю — все возможное и невозможное. Хотя этого мало…

— Погибли все…

— Я не жду прощения. Но кого-то еще можно спасти. Кэроу, у нас есть выбор! Жизнь и будущее химер зависит от нас. Мы…

— От нас?! Мы?! — негодующе воскликнула Кэроу. — Ты о чем?

Акива смешался, понимая, что «мы» никогда больше не обозначит их двоих.

— Понимаешь, серафимы тоже устали от войны, они хотят жизни, а не смерти.

— В отличие от моего народа, жизнь у них есть.

Акива сообразил, что Кэроу не знала последних слов Бримстоуна: «Только жизнь растет, ширится и наполняет миры». Упоминание об этом сейчас прозвучало бы издевательски…

— Такая жизнь не многого стоит. Это дурное наследство. Дети…

— Дети?! — глухо оборвала Кэроу.

Она была такой отстраненной… и такой красивой. Акива не мог ничего с собой поделать, он смотрел и не мог наглядеться — задыхаясь от боли, что никогда снова не прикоснется к Кэроу, никогда не увидит улыбку на ее измученном лице.

— Когда убивают детей, о торжестве жизни говорить не стоит.

Акива недоуменно взглянул на нее.

— Не волнуйся, скоро узнаешь, — мрачно заметила она.

Ангел похолодел.

— Тьяго? Что он сделал?

— То же, что и ты.

— Я никогда не убивал детей.

— Ты виновен в смертях тысячдетей, Истребитель Тварей, — прошипела она.

Акива вздрогнул, услышав свое прозвище. Да, сам он не убивал детей, но открыл дорогу другим. Чудовищные воспоминания замелькали, раздирая изнутри, как сдавленный крик, — ужасающие, непростительные. Акива закрыл глаза. Он стал для Кэроу извергом, детоубийцей. Она — заодно с Белым Волком?! Мир перевернулся.

Если бы Тьяго не выследил их в реквиемной роще, добились бы они чего-нибудь?

Наверное, нет. Все равно погибли бы, ничего не изменив.

Их мечты остались незапятнанными, но Акива с отчаянием осознавал, что Кэроу больше не видела их чистоты. Отступив, он исподлобья взглянул на нее. Опустошенная, надломленная, она сникла, сокрушенно обхватив себя за плечи. Он — виновник краха ее надежд.

— Прости меня. Я не хотел причинить тебе боль, не собирался никого убивать. Я думал, что ты погибла…