До чего ж оно все запоздало

Я выйду сам.

Сэмми ощупью подвигается вперед, отыскивая дверь. Он слышит, как Алли дважды поворачивает ручку замка, как открывается входная дверь.

Скоро увидимся, пока!

Погоди минуту…

Нет времени.

Дверь закрывается. Добравшись до нее, Сэмми какое-то время стоит около. Почесывает щетину под подбородком, потом возвращается на кухню. Берет чайник, чтобы долить в него воды, но ее еще достаточно, горячей. Чистые тарелки составлены в сушилке, кружки, ножи и вилки вымыты тоже. Ладно, и то помощь.

Есть еще кой-какие дела, безотлагательные. Вот только он немного устал. Может, еще кофе. Дверь запри. Он немедленно делает это. Потом стоит у кухонной раковины, ждет, когда закипит вода. Алли сейчас уже вышел из дома, переходит бетонную площадь, идет вдоль магазинов, потом еще куда-то, куда-то еще. Интересно, куда. Куда он теперь направится.

Вода закипела. Сэмми отнес чашку с кофе в гостиную, присел на кушетку. Просидел какое-то время, прежде чем вспомнил, что можно бы и радио включить или кассетник, однако мысль эта тут же выветрилась из головы; потом вспомнил снова, но оказалось, что он невесть зачем уже включил телевизор. И через несколько минут выключил; сидел с закрытыми глазами. Неплохо бы пару часиков покемарить, день предстоял долгий, надо было набраться сил. Хотя можно и на кушетке вздремнуть, тут даже часы не тикают, нет смысла их заводить, разве что научишься каким-то образом эти самые тики подсчитывать, вот с этого начал, вот этим закончил, да бесполезно, они все звучат одинаково, это ничего тебе не даст, глупо и тоску нагоняет, напоминая о твоем состоянии, о том, чем ты стал, ну то есть если бы не гул в ушах, тут вообще никаких других звуков не слышалось бы и ты был бы совсем Как обрубок, просто верхняя половина туловища; представляешь, главной твоей заботой была бы жратва, как ею разжиться; плюс прочие функции организма, омовения, toilettes; [36] отливать-то все едино приходится, вот была бы проблема; что бы ты делал в таком положении, подгузник таскал бы; правда, если у тебя рук нет, как ты его примастрячишь; пришлось бы опять-таки полагаться на чью-то помощь; плюс насчет жратвы, и ее бы они тебе таскали, или, может, приискали бы тебе место, чтоб ты христарадничал у какой-нибудь лавчонки, где торгуют рыбой с жареной картошкой; и сидел бы ты там, обрубок тела на дощечке с колесиками, как, помнишь, та старуха-нищенка, которую ты раз видел, как она волоклась по улице, отталкиваясь руками, ладушки-ладушки, чтобы колеса вертелись; и единственная твоя забота была бы – остаться в живых, ну и с мозгами еще, с ними ты тоже намучился бы, потому как мозги-то все еще оставались бы при тебе, значит, пришлось бы думать, и первым делом о своем положении, вот и кончил бы тем, что стал бы прикидывать, как лучше подохнуть, так ведь и это тоже проблема, потому как что бы ты мог сделать, ну, разве что выкатиться на проезжую часть, чтобы тебя автобус задавил, или еще голодом себя уморить, или попытаться остановить дыхание, как тот малый, о котором Сэмми в одном рассказе читал, хотя, может, это был один мужик в крытке, да, точно, в крытке, он как-то там ухитрился остановить дыхание, и все, кранты, на хер; так что даже если от тебя только верхняя половина и осталась, ты все-таки сможешь это проделать, если очень захочешь, найдешь уж какие-нибудь способы, средства, известные только людям, попавшим в исключительные обстоятельства. Средний человек про них и не знает, потому как не знает и того, что это за обстоятельства такие; никто про них не знает, кроме тебя и тех, других, ну, которые общество взаимопомощи организовали, чтобы, значит, заручиться поддержкой всяких там депутатов, членов парламента или еще кого, в общем, известных людей. Никому ведь не ведомо, на что ты способен, кроме тебя самого и таких, как ты, полностью нетрудоспособных; ну и вы все встречаетесь где-то там, где обычно народ митингует, чтобы обсудить все это дело, улучшить, значит, свое положение, качество жизни, составляете петиции в парламент, в городской совет, направляете своего представителя в Брюссель, правда, если от него, от мудака, только половинка и осталась, вам придется его почтой посылать, опять же, если ты говорить не способен и видеть тоже, так как же ты изложишь свои нужды иностранным делегатам, ни хрена у тебя не получится, ты и с членами своего общества-то ни хрена обсудить не сможешь, у всех у вас ни хрена не получится, вы даже знать не будете, пришел кто на ваше собрание, не пришел, разве что станете прислушиваться; к дыханию там, к шарканью ног, к шмыгающим носам, к воркотне, к чиханию и кашлю, а если ты еще и глухой, так и их не услышишь, и тут тоже понадобится кто-нибудь, кто все это слушал бы за тебя, а тебе бы переводил, представлял, значит, тебя, твои интересы, хотя ты бы и не смог никому объяснить, в чем эти самые твои интересы состоят, людям пришлось бы просто догадываться, чего ты хочешь, если ты вообще чего-нибудь хочешь, им пришлось бы догадываться.

36

Туалет (фр.).

Вроде звук какой-то послышался. Может, и послышался. Так или иначе, а надо идти, никуда не денешься. Башли. Да не в этом дело, просто надо уматывать, на хер, иначе ему туго придется, потому как его ж обложили, уже обложили со всех сторон; вот именно, уже со всех сторон обложили, это уже произошло; так что тут всего лишь вопрос времени, вопрос, когда он это сделает, слиняет отсюда, потому как линять необходимо, вот почему он и собирается, на хер, линять, приходится. Надо было бы уложиться, с этим-то он управится. Плюс рубашки; хотя бы некоторые. Набить чемодан. Опять же палка, нужна свободная рука. Просто устал он, вот в чем дело. Почему же он так устал, друг, почему так устал, ну просто устал, и это наполняет твою голову, твой ум, все. Да потом, и поздно уже, не поможет, господи, ничего не поможет, ты думаешь, поможет, а оно и не поможет, по-настоящему, не поможет, когда это случится, ты не готов, тем более, так устал, выдохся, все твои ресурсы

даже тогда

но что смешно, не говоря уж о чем прочем, что смешно, так это что ты все еще борешься, на хер, это ты всегда умел, это главное, тебе всегда удавалось найти для этого способы; и Элен это понимала. Понимала. Она понимала это. Не только, как ты, на хер, сражался в прошлом, но и как ты в будущем, на хер, станешь сражаться. Это так же охеренно просто, как нос на твоем лице, она в тебе это ясно читала. Занятно, как людям это удается; самым разным людям. А кончаешь ты тем, что податься тебе и некуда

загнан в угол, выставлен всем напоказ, да еще и измотан, не хочешь ты торчать тут всем напоказ, да только, какого хрена, друг, какие у тебя шансы, ты же в беде, друг, хрен знает в какой беде, в глубоком дерьме, точно тебе говорю, какого хрена, что тебе теперь делать, что тебе, на хер, делать! а вертеться, что же еще, охеренно вертеться, на старт, внимание, на хер, и вали, просто-напросто охеренно

шел бы ты в жопу, друг, понял, шел бы ты в жопу, в нее самую, и еще дальше, давай, – потому как на этот раз тебя уделали по-настоящему, Сэмми, друг, finite [37] , comprende [38] … уделали. Не вернулась. Не заглянула сюда, посмотреть, что случилось, нет, уехала в свой долбаный дом, господи боже, вот в чем вся соль, друг, хотя какая соль, никакой тут гребаной соли нет, как ни крути, денежки вышли, последняя карта сдана; и раскладывать все по полочкам бессмысленно, до самой последней подробности, бессмысленно, потому что на этот раз тебя точно поимели, ты поставил все на последнюю гребаную карту, ну вот, она открыта, лежит, на хер, перед тобой, и все, на хер, так что не выеживайся и иди в жопу, друг, и не дергайся, все, что у тебя было, все на виду, выставлено напоказ, друг, так что не дергайся, ты вне игры, понял? понял.

37

Конец (ит.).

38

Понятно (фр.).

Старина Джеки.

Этот срок может стать и последним.

Окно. Сэмми открывает его. Глубоко дышит. Ветер и проливной дождь. Не лучшее время куда-то тащиться. А ты опять напортачил, опять напортачил. Вот что ты сделал. Что-то еще там было, друг, точно тебе говорю, что там было еще? А, на хер, статистика, процент самоубийств, Сэмми никогда обидчивым ублюдком не был, это во-первых. Знаешь, чего он сейчас хочет? Банку долбаного пива. Так что не боись. У него во рту пересохло, сухость у него. Знаешь, что это значит, это значит, что его жажда мучает. Хрен с твоим кофе, и хрен с твоим чаем, и хрен с твоим долбаным молоком, даже если ты такой, на хер, везучий, на хер, что у тебя имеются все эти долбаные припасы, друг, ты меня понял. Плюс табака не осталось.

И правда. Он берет кисет, шарит внутри, на одну самокрутку и то еле хватит. Значит, придется выйти, купить еще, еще пол-унции. С курением он точно завяжет, но только время для этого пока не пришло, вот когда голова будет ясная, когда он залезет в долбаный автобус, вот тогда он и выбросит в окно весь табак, какой у него останется. Потому что в следующий раз, когда он выйдет из дому, то выйдет он ровно для этого, чтобы смыться, общий привет. Вот так вот. Так что ладно, такие дела, полная ясность. Со всякой там мутотенью покончено. Ты принял решение, уж какое оно ни есть, но что бы ты ни решил, пора делать то, что решил делать.

Сэмми издает притворный стон, затыкает пальцами уши, забрасывает на кушетку ноги, вытягивается.

Одно, во всяком случае, ясно; они бы ее нашли, сейчас уже нашли бы. Они ребята шустрые, они бы все выяснили. И это было бы хорошо. По крайности, ты бы знал что к чему. Все эти тайны, если тут есть какие-то тайны – я к тому, что это же их долбаная работа разгадывать долбаные тайны.

Что-то звякает. Похоже, опять почтовая прорезь. Кто-то лезет в нее, подглядывает; скорее всего, ерзаный фараон, а то еще торчок, которому на дозу не хватает.

Сэмми улыбнулся, сел и заорал: Але, ты, козел недоделанный! Как тебе это ясное раннее утро? Птички, на хер, еще не чирикают! Он рассмеялся. Потом повернулся набок, лицом к спинке кушетки, сунул руку под голову. Скорее хихиканье, чем смех – собственно, ни на какой смех это не похоже; и даже не хихиканье, а долбаный скулеж, вот именно; вот до чего он докатился, друг, до скулежа. И хрен с ним. По крайности, он жив, жив. И может делать все, что хочет. При условии, что делать это он будет быстро. А для этого план нужен, не бросаться же вперед очертя голову.

Ну, значит, ладно, складывается все не так чтобы здорово, однако тебе остается только одно – пробиваться вперед, нужно пробиваться вперед. Это еще, городское трудоустройство; он о них точно скоро услышит; они его вытащат из дому и загонят на какую-нибудь сраную стройку, на леса, тачку катать, да они готовы его и по доске заставить ходить, ублюдки долбаные, в любви и на войне все средства хороши. Потому что, пока тянется дело, он так и будет считаться полностью трудоспособным, годным к строевой. Пока не перерегистрируется. А перерегистрировать его как нетрудоспособного они не станут, это уж будьте благонадежны. Вот и придется ему корячиться на ощупь на какой-нибудь сраной стройке, хороши шутки! От людей вроде Алли просто в смех кидает, ей-богу; Сэмми таких повидал будь здоров, и в тюрьме, и на воле. Играй по правилам, и пусть они все сдохнут; такой у них девиз; и бери свое, пока дают. Блестящие юристы, мать их. Идиоты долбаные, друг, вот кто они такие, точно тебе говорю, кроме шуток. Нет, Сэмми ж не утверждает, будто он самый умный, просто у него кой-какой опыт имеется. Насчет этих мудаков-оптимистов.

Ну и пусть они себе стену лбом прошибают.

Надо было ему в каменщики податься. Он бы справился, не боись. Видел бы ты, с какими мудаками ему приходилось работать!

Может, если с глазами наладится. Если б он смог умотать в Англию. И просто отдохнуть, дать организму прийти в себя. Придется, правда, всякие там бумажки собирать. Но это не сложно, были б денежки. Есть одно дельце, которое может их принести, но там придется вложить несколько монет, а их у него нет, аванс нужен; потому-то он и взял эти рубашки; потому и этот долбаный дурак Тэм – дай ему бог здоровья, но как же можно быть таким дураком, на хер. Ладно. Есть вещи…