До дрожи

Бьётся сердце, скорость набирает, Килогерцы сердце разрывают…

Ребята вокруг взрываются одобрительными криками. Ромка Зверь ещё никогда не подводил. Тут же толпа подхватывает простые, давно выученные наизусть слова.

Скоро, скоро, скоро, я не скоро, Светофоры, по нулям приборы…

Припев со мной орут даже Яныч и Элечка напротив. Все, кроме Лютика моего.

Просто такая сильная любовь, Ты ещё не знаешь. Просто такая сильная любовь…

Ловя Алисин взгляд, выгибаю бровь, копируя её мимику. Мол, что? Не ожидала, что тоже могу быть звездой вечера? Легко!

И вообще бери меня, пока я добрый.

Но она и не думает. Снисходительно улыбнувшись и проехавшись по мне не лестным оценочным взглядом, встаёт со своего места около меня, изящно обогнув костёр, присаживается на пустующее место рядом с Янычем.

А я как раз пою про выпускные, которые должны кончится минетом. Пою сбивающимся голосом и наблюдаю, как мой ядовитый Лютик нашептывает что-то сладкое на ухо Наумову, а потом вместе с ним поднимается с бревна и уводит Глеба Яновича в темноту.

19. Артём

Бью по струнам с таким остервенением, что пальцы чудом не брызгают кровью. Внутри просто кипятком шпарит.

Куда они пошли?!

В ушах шумит…Я представляю себе такое, что живот скручивает ревнивой злостью и подступает тошнота.

И одновременно чёрная тоска топит.

Ну, а что я сделаю?

Или…

Нет, чёрт…Так не пойдёт!

Всё эти мысли кружатся в голове бешеной каруселью, пока на автомате допеваю песню. Благо, вокруг такой дружный хор, что лично на мои завывания всем глубоко плевать. Шарю глазами в темноте в направлении, куда они ушли, но, конечно, ни хрена видно. Зато замечаю, что в эту черноту болезненно пялюсь ни я один. Элечка тоже сидит, обернувшись, и с несчастным видом обнимает себя за покатые плечи. Вздыхает тихонечко и, поправив съехавшие на нос очки, переводит влажный, полный грусти взгляд на огонь.

О-па…

А я тут страдаю не один, да, Элла Эдуардовна?

Да что вы в нем все нашли, чтобы так убиваться!

Я его в бане видел… Ну так, ничего уж настолько выдающегося.

На Элечку горько смотреть. Сгорбилась, поправляя тонкую кофту, голову опустила. В принципе, понятно, почему горюет — перед звездой — Цветочком у неё без шансов.

А у меня?!

Бью от всей души по струнам, подводя к концу песню. Горло уже дерет — так ору. В это время на место рядом со мной, которое освободила Алиска, присаживается какая-то знакомая блондинка. Щурюсь, мучительно вспоминая, тем более, что она улыбается в ответ так, будто я у нас как минимум пару раз было и такое я уж точно не мог забыть.

— Аня…Куницына, — наконец, помогает, так и держа на лице приклеенную многозначительную улыбку.

А-а-а…точно, да. Киваю, что вспомнил, и отворачиваюсь, допевая последний припев.

Последний аккорд. Всё!

— Так, кто ещё хочет? — пытаюсь передать гитару дальше по кругу.

— А ты больше петь не будешь? — воркует тут же эта Аня мне в ухо и будто случайно кладет ладошку на моё бедро, поближе к влажным шортам, — Мне так понравилось. У тебя классный голос. Такой…м…

Запинается.

— Какой? — поворачиваюсь к ней, всё-таки избавившись от инструмента.

Не отвечает. Вместо этого мило краснеет, кусая губку. Глаза похотливо и одновременно смущенно горят тем самым блеском, который можно перевести как «я вообще не такая, но тебе не придется долго уговаривать».

Кошусь на её пальчики, так и лежащие на моём бедре, проезжаюсь глазами по симпатичному летнему платью, ладной фигуре, неплохой двоечке, полным, будто чуть накаченным губам, снова смотрю в манящие голубые глаза и…

Я наверно действительно отравлен, но думать сейчас могу только об одном — что где-то там, в темноте, Алиска точно так же смотрит на Яныча, и я не знаю, каким импотентом надо быть, чтобы на это не среагировать.

— Извини, Ань, дела, — убираю её руку и встаю с бревна.

Часы на телефоне показывают две минуты двенадцатого, а значит уже как две минуты Алиска обязана, усевшись сверху, гладить мою голую спину, а не виснуть на Наумове. И я намерен ей лично об этом сказать. Осталось только найти.

20. Артём

Сворачиваю за корпус, пиная мелкую гальку носками кед. Голоса ребят у костра с каждым шагом всё тише. Ночь стремительно обступает плотной чёрной материей, и лишь одинокие желтые окна пятнами освещают пыльную тропинку и степь вокруг. Тишина такая звенящая, что кажется, я один не только за корпусом, но и в целой вселенной.

Ну и где их искать?

Мысль, что в корпус в номер пошли, гоню прочь, а она всё звенит в голове надоедливым комаром, тонко и противно.

Прибавляю шаг, под ложечкой тянет холодком. У меня нет номера рыжей, я не могу ей позвонить, но есть Наумова.

Вот только что я ему скажу?

Глеб Янович, отдайте мою девочку, я её с двадцати трёх до двадцати трех и десяти минут ещё вчера забил???

Ускоряю шаг, иду к общей столовой. Там всё закрыто на амбарные замки, стулья убраны, лишь одинокие столы под навесом. И никого.

Так…

Озираясь по сторонам, иду к главной базе, хотя почти уверен, что мне не туда. Злость, глухая и колючая, клокочет в груди, заглушая разум.

Вот выложу сейчас её сопливое блеяние перед Янычем, думаю с садистским удовольствием, будет знать. Поцелуй обрежу только — ей для насмешек до пятого курса хватит итак, а он…

Он пусть живёт. Я бы на его месте тоже не удержался, так что…

Торможу, проходя мимо ангара, расположенного чуть в стороне от главной тропинки, потому что там почему-то горит свет, и потому…

Что улавливаю журчащий Алискин голосок!

Сердце с размаху бахает по рёбрам, в миг повышая давление. Жар растекается по кровотоку. Нашёл…