До и после

– Притормозите, пожалуйста, возле аптеки, – попросила она, – я на минутку.

– Без проблем, дамочка, – любезно ответил водитель, свернув с оживлённой магистрали. – Можете не торопиться.

Алина выпрыгнула из скорой помощи, расплющив сапогом комок серой подмёрзшей жижи, и вдохнув морозный воздух, смешанный с выхлопными газами, согнулась пополам и снова вырвала. Никто этого не заметил. Она, отплёвываясь, отошла чуть в сторону, собрала на газоне немного чистого снега, и протёрла им губы. Проходящая мимо парочка подозрительно посмотрела на странную женщину. А ей хотелось кричать от бессилия и ненависти ко всему окружающему, от злобы на саму себя и на того, кто беспомощно лежал в машине, ожидая своей смерти. Это было предательство с его стороны. Он не мог, не имел права вот так взять и бросить её одну посреди этого безумного мира, в котором для неё так и нашлось места.

Алина помнила как ехала к Виталию в больницу, и всю дорогу разговаривая с ним по телефону, натужно хохотала, изображая беззаботность и всячески показывая, что бояться нечего, что это мелочи, пару недель в стационаре – и всё будет как прежде. Она без умолку болтала, а душа в это время разрывалась на части не только от осознания безысходности, но и от тщательно скрываемой тайны, которая при обычных обстоятельствах не так уж сильно и тревожила бы, но сейчас кромсала острым лезвием изнутри, заставляя признаться в содеянном. Алина пыталась себя убедить в нелепости предположений, что всё с Виталием случилось из-за неё, что это она своими необдуманными поступками накликала беду и тогда ещё не верилось, что беда эта может быть такой осязаемой. И только надпись над входом в онкологическое отделение, вывела Алину из состояния натужной эйфории.

– Геннадий Иванович, вы только скажите, я привезу столько денег, сколько нужно, – уверенная в том, что именно это станет решающим фактором в лечении, произнесла она, усевшись в кресло напротив доктора. – Не ограничивайтесь, делайте всё, что нужно. Я всё оплачу.

– Простите, Алина Фёдоровна, деньги, конечно, важны и иногда их наличие помогает в лечении, но бывают случаи, когда не спасают даже они.

– Что вы имеете ввиду? На что намекаете?

– Я ни на что не намекаю. Я пока даже диагноз точный поставить не могу. Придут анализы, посмотрим, обсудим, и я всё вам подробно изложу. Утаивать ничего не собираюсь, ни от вас, ни от мужа, мы не в Советском Союзе живём. С болезнью нужно бороться совместными усилиями. Иногда помочь может самая невообразимая случайность.

– Вы это о чём? – не поняла его Алина.

– Я о вере.

– В бога, что ли?

– Нет. При чём тут бог. Раз уж ваш муж попал сюда, то на бога уповать уже нет никакого смысла. Только терапия и вера в себя. Я об этой вере говорил. Нужно верить в себя.

– Может быть ещё и в чудо поверить? – съязвила Алина.

– Вера в чудо… А почему бы и нет. Осталось только в этом больного убедить.

– Надеюсь до этого не дойдёт. Напишите мне, сколько нужно на первое время, чтобы вывести его из кризиса.

– Алина Фёдоровна, всё завтра. Ждём анализы. Со своей стороны могу только пообещать, что мы сделаем всё возможное, – он посмотрел в карточку, – чтобы поставить Виталия Давидовича на ноги.

– Вы мне его не на ноги поставьте, а сделайте так, чтобы он был прежним, – она положила на стол пухлый конверт. – Это для начала. И запомните, я никаких отчётов о расходах требовать не буду. Мне нужен результат.

Геннадий Иванович открыл ящик стола, и не прикасаясь к конверту пальцами, словно боясь оставить на нём отпечатки пальцев, столкнул его туда.

– Повторюсь, сделаем всё возможное.

Это были самые мучительные тридцать дней в её жизни: ожидание, надежда, нежелание воспринимать правду, снова надежда, которая очень скоро сменилась унынием, и вот теперь безысходность. Геннадий Иванович долго утешал Алину, уговаривал принять данность, такой как какой она есть, даже вернул все не потраченные деньги, но ничто не могло заставить её принять жестокую правду о скорой кончине мужа.

– Так не должно быть, – захлёбываясь в слезах твердила она, с надеждой и одновременно со злобой глядя в глаза доктору. – Вы, что-то не так сделали… Какой-то препарат не ввели…

– Мы всё сделали правильно, но болезнь в такой стадии, что наши усилия оказались бесполезны и бессмысленны. С каждым днем ему будет становиться хуже и этих дней у вашего муже не так уж и много осталось. Простите за цинизм.

– Вы всё ещё считаете, что я способна вас простить? – едва сдерживаясь, чтобы не набросится на доктора с кулаками, произнесла Алина.

Но тот пропустил мимо ушей её обидные слова и продолжил втолковывать то, что должен был донести, а сводилось всё к одному – нужно сделать всё возможное, чтобы больной умер вне стен больницы. Таковой была негласная установка вышестоящего начальства. И Геннадий Иванович прикладывал невероятные усилия, чтобы выполнить её, ведь если затянуть прибывание ещё хоть на день, исправить ситуацию не будет никакой возможности. Поэтому он торопился, подыскивая новые слова и новые аргументы, а когда они закончились, применил силу, и просто приказал освободить палату не позднее чем сегодня. Больной был отключён от всех систем, снят с довольствия и лишён возможности ухода за ним местным медперсоналом, а Алине было запрещено входить в кабинет заведующего отделением. Точка поставлена.

Аптекарша равнодушно собрала по разным ящикам всё, что было заказано, упаковала и протянула пакет сквозь полукруглый вырез в стекле. Было полное ощущение, что ей нет никакого дела до стоящей напротив женщины с заплаканными глазами, хотя взглядом она сопроводила покупательницу, которая выйдя из аптеки, направилась к стоящей у обочины, скорой помощи, и только этот факт показался аптекарше странным.

Дома ничего не было готово, Алина даже не представляла где и как расположить Виталия, но была полна решимости быстренько всё обустроить, пока в её распоряжении находились два санитара.

– Ребята, вы же не уедите? – с надеждой в голосе спросила она парней. – А сама не справлюсь.

– По тысячи в час, – безэмоционально ответил один из них.

– Хороший у вас тариф, – попыталась сыронизировать Алина.

– Вам бы нашу зарплату.

Алина не стала отвечать, а побежала в спальню готовить кровать. Через минуту туда заглянул санитар.

– Ну так что – мы остаёмся?

– Конечно остаётесь.

– Тогда я засекаю время.

– Засекай, милый мой помощник, засекай, – вздохнула Алина.

Только сейчас она поняла как правильно сделала, убедив когда-то Виталия купить не одну большую семейную кровать, а две полуторки. Теперь одна стояла возле окна, рядом был столик со светильником и кресло, напротив телевизор. Получился очень уютный уголок. И тут Алину прорвало, она ничком упала на кровать и в голос зарыдала. Уют. Какой, к чёртовой матери, уют, когда счёт уже идёт на часы. Кому он нужен этот уют?

– Ну что, хозяйка, можно завозить? – услышала она за спиной.

– Завозите, – вставая произнесла Алина, утерев краем рукава слёзы. – Завозите. Всё уже готово.

Санитары вкатили в комнату каталку и аккуратно переложили Виталия на его новое место. Тот осмотрелся, и сквозь боль попытался изобразить на лице нечто похожее на улыбку.

– Я сейчас вколю морфий, – сказал санитар, готовя шприц для инъекции. – До утра ему будет хорошо. Пусть поспит.

– А мне что делать завтра? – растерянно спросила Алина.

– Вы умеете делать уколы?

– В институте учили, но это было очень давно.

– Тут нет ничего сложного. Просто попадите в вену. Ему не будет больно. Вот ампула.