До конечной

— Привет, — спокойно произношу, подходя к изголовью кровати. Ставлю бумажные пакеты на тумбочку. — Я тебе принёс витамины. Ты же любишь свежие фрукты… — не знаю, с чего начать этот сложный разговор. Впервые так сильно растерян.

Пытаюсь вдохнуть поглубже, но воздух внутри встаёт колом. Больно добирать нужную порцию кислорода. Стелле тоже нечего мне сказать. Она зажмуривает плотно веки, позволяя скатиться слезам.

* * *

— Стелла… — ещё раз зову её.

В ответ раздаётся тихий всхлип. Ещё один. Затем ещё. Пока не перерастает в негромкий отчаянный плач.

Не люблю женские слёзы. Учитывая в данный момент их природу — слишком давят на грудь. От этого сердце начинает колотиться, как заведённое, пробивая сквозную дыру.

Виноват. Тысячу раз виноват перед ней. Не отрицаю. Бывают такие моменты, что волосы охота рвать на голове, когда думаю о случившемся. О том, что испортил ей жизнь.

Но не могу я ничего изменить!

Не могу!

Мы давно с ней попали в этот гребаный круговорот недосказанности и вранья из которого остался только один выход — разойтись.

Но как? Как ей сказать об этом? Если только окончательно добить…

— Он погиб… — она шепчет приглушённо, едва шевеля губами. — Наш малыш погиб… Юдж, я его потеряла. У нас больше нет ребёнка. Нет… — сиплый шелест её голоса вынуждает задохнуться. Эти слова оставляют на душе царапины, которые ещё долго будут ныть.

Подняв лицо к потолку, закрываю глаза. Из-за непрошеной реакции на горькую правду приходится зажать пальцами переносицу и какое-то время тупо помолчать. Молчать, черт бы меня побрал!

— Тебе нечего сказать? Юджин? — дрожащие кончики пальцев касаются меня, барабанят по напряжённому предплечью. Загоняют под кожу раскалённые иголки, отрезвляя.

Очнувшись от дум, накрываю ладонью её руку, которой она пробует достучаться до меня.

Знаю, детка, я мудак, но я больше ничего не чувствую к тебе, прости…

— Прости… — шумно выдыхаю, сожалея о случившемся.

— И всё? — ошарашено протягивает. — Ты же его не хотел. Ты не хотел ребёнка, как только узнал о его существовании, сразу дал это понять. Тебе было плевать на меня и на нашего малыша! Ты жил в свое удовольствие! Всегда! Отдавал всё свободное время ей!

Охрипший крик жены врезается в виски тупой болью, сжимая их до потемнения в глазах. Писк кардиомонитора мгновенно ускоряется, усиливая ещё не отпустившие меня страхи. Давлю на кнопку вызова персонала.

— Успокойся, прошу тебя, — прислонив ладонь к её влажному виску, стираю пальцем дорожки слёз. В душе происходит адский переворот. Словно тёмные и светлые силы во мне взбунтовались. До победного ведут сражение.

— Убирайся, — рычит супруга, отрывая руку от своего лица. — Уходи прочь! Не хочу тебя видеть… Не хочу…

— Стелла, — в порыве хватаю её за плечи, стискивая в пальцах плотную ткань больничной рубашки. Хочу обнять её, хоть как-то успокоить, но супруга тот час же ставит между нами ладонь с растопыренными пальцами, упирается ею в моё лицо.

— Убирайся вон, Юджин! Я тебя ненавижу! Зачем я влюбилась в тебя? Зачем..? Почему нельзя было жить, как раньше? Зачем ты просил ребёнка? Зачем?!!!

— Евгений Дмитриевич, вам лучше покинуть палату, — где-то над головой раздаётся знакомый голос. — Приходите завтра. Ей нужно время. Мы позаботимся о ней. Ей понадобится психолог. Уходите! Стелла, всё хорошо. Всё будет хорошо, дорогая. Дыши медленно. Давай. Ты сможешь, девочка. Ты сможешь…

Глава 30. Принятие или непринятие

Евгений

Выхожу из палаты и прислоняюсь к прохладной стене спиной, затылком прикладываюсь. В глазах от удара брызжут искры. Голова, отяжелев, начинает невыносимо гудеть. Кажется, что кровь не просто летит по венам, она рвёт их на части, охватывая всё тело огнём. Так дурно становится, едва держусь на ногах. Не было бы здесь посторонних, осел бы на пол и закурил. От острого желания наглотаться никотина сводит всё тело судорогой.

Нельзя. Здесь курить нельзя. Нужно выбираться на свежий воздух...

«…Ты же его не хотел. Ты не хотел ребёнка, как только узнал о его существовании, сразу дал это понять. Тебе было плевать на меня и на нашего малыша! Ты жил в свое удовольствие! Всегда! Отдавал всё свободное время ей!…» — всё ещё звучит в моей голове её надрывный голос, сдавливает виски. Закрываю глаза, чтобы хоть как-то пересилить болезненное давление.

— Что-то случилось? — прозвучавшая над ухом речь Германа вытаскивает меня из глубины сгустившихся воспоминаний.

Распахиваю веки, упираясь взглядом в хмурое лицо безопасника.

— Я требовал сделать аборт? Когда узнал о беременности жены, что между нами произошло?

— Что за бред? — Герман поправляет соломинку микрофона, плотнее прижимает к уху гарнитуру и нажимает на тангенту. — Терентьев на связи. Соединяй, — несколько секунд внимательного молчания и он снова возвращается к нашему разговору. — У вашей супруги была угроза выкидыша, вы заботились о её здоровье больше, чем она этого заслуживала. Жили по разным домам. Злились, что Стелла Маратовна употребляла крепкие напитки и не посещала в последнее время гинеколога.

— Почему? — пытаюсь вникнуть в суть.

— На первом месте была работа. Она об этом не сказала?

— У неё нервный срыв. Мы так и не поговорили.

— Ясно. Я не должен вам советовать насчёт женщин, но по-моему лучше подумать о Яне. Кстати, близнецы в деле. На ближайшие пару часов она будет занята детьми.

Возвратившись мыслями к Яне, ловлю себя на том, что опять растаял в нежности. Инстинктивно. Так происходит постоянно. Думаю о ней, и губы трогает бессознательная улыбка.

— Она не обедала, — вспоминаю, как умчалась, не съев свой завтрак.

Действительно, пора задуматься о том, что осталось ценного у меня, пока я и это не просрал…

— Заказала пиццу, — информирует Герман, снимая камень с души. — Доставили полчаса назад.

— Отлично. Тогда поехали в офис. Пообедаем и примемся за дело.

После обеда Марина приносит кофе и накопившиеся бумаги на подпись. Приходится всё изучать заново, на пару с моим юристом. Проверяю почту. Делаю несколько важных звонков. Выясняю у брокера обстановку с договорами, попутно обдумывая наш с Яной предстоящий вечер. Хочется обсудить с ней ситуацию, заложниками которой мы оказались всего за сутки.