До нас
Шрифт:
— Пожалуйста. — Она отводит взгляд и переплетает пальцы перед собой. — Что ж, дам тебе немного уединения. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти… пока. Скоро я съеду. Это первый пункт в моем списке.
Нервничая, она так быстро шевелит губами, что я не могу уловить ни всех ее слов, ни их значения. Боже, надеюсь, она не говорит мне ничего важного. Сегодня я не гожусь ни для чего важного.
Когда Эмерсин завершает свою речь, которая, как мне кажется, заканчивается словами об уборке дома и стрижке газона, я киваю.
Несколько секунд она осматривает меня с болью в глазах, а затем разворачивается
— Вот и все, любовь моя. — Я касаюсь блестящей деревянной крышки, укладывая тюльпаны рядом с большим букетом цветов посередине. — Я достаточно взял себя в руки, чтобы быть здесь.
На глаза наворачиваются слезы, и я пытаюсь протолкнуть комок горя, застрявший в горле. После того, как я держался на протяжении всей похоронной службы, реальность самого последнего прощания бьет в грудь так сильно, что я не могу перевести дух.
Мои ноги так долго остаются прикованы к земле, что я не чувствую пальцев. Моргая снова и снова, я жду, что проснусь от этого кошмара. Жду, когда Бог скажет: «Ой, это не тот человек. Сюзанна слишком молода и хороша, чтобы забирать ее так рано. Виноват. Иди домой, она будет ждать тебя в саду. Собирать овощи для ужина».
Вдалеке звучит раскат грома.
Я не двигаюсь.
Ветер поднимается.
Я не двигаюсь.
Косой дождь хлещет меня по лицу, несмотря на тент над моей головой.
Я не двигаюсь.
Я знаю, что кто-то, — скорее всего моя семья, — откуда-то наблюдает за мной. Они дают мне пространство и время. Они знают, что мы не можем перенести этот момент на другое время или день, поэтому, если идет дождь… пусть идет. Я не растаю. Я высохну. Я буду жить.
Буду жить без нее.
ГЛАВА 13
Мне никогда не забыть звука, разбивающейся о стену, лампы или тук-тук-тук кулака Зака, проделывающего в ней дыру.
Мне никогда не забыть его пустой взгляд и безжизненный голос в день похорон.
Но больше, чем любой другой момент в моей жизни… мне никогда не забыть того, что он сделал.
Я не должна была быть там, но после вихря хаоса, криков, грохота и урагана гнева мне нужно было знать, в порядке ли он. Стоя в тени коридора рядом с их спальней, откуда практически ничего не было видно, я наблюдала. Плача безмолвными слезами, зажав ладонью рот, чтобы не издать ни единого звука, я наблюдала за прощанием Зака — его лицо искажалось в агонии, каждый раз, когда Сьюзи стонала, вонзая нож мне в сердце.
Время исчезло. Прошли ли минуты? Часы? Я понятия не имела. Горе парализовало меня. Конечности онемели от боли, пока единственное, что я чувствовала, это глухой стук сердца.
Зак медленно сел.
Мне удалось резко моргнуть и сделать крошечный шаг назад.
Трясущимися руками он наполнил шприц морфином. Ожидаемое, привычное
действие… превратилось в нечто совершенно иное. Потребовалось время, чтобы понять, чему я стала свидетелем. Мой разум кричал: «Что ты делаешь?»На этот вопрос ответило сердце. Оно знало. Оно понимало.
Я должна была уйти. Сбежать в свою комнату, прежде чем Зак меня заметит. Я не должна была быть там. Как бы ни называлось то, что он сделал, быть свидетелем этому было не мне. Затаив дыхание, скрывая шок и подавляя рыдания, я на цыпочках босиком вернулась в свою комнату. Я оставила Заку последнее прощание и ее последний вздох, потому что они принадлежали ему… и только ему.
— У тебя есть мой номер. Позвони, если он перестанет есть или вставать с постели, по крайней мере, до полудня. Хорошо? — напутствует его брат Аарон, открывая входную дверь, чтобы последовать за родителями к машинам, припаркованным на подъездной дорожке.
Я с секунду трясу головой, возвращаясь мыслями к настоящему.
— Э… да.
Сегодня семья Зака официально оставляет его одного. Не уверена, высматривали ли они признаки суицидального поведения всю последнюю неделю после похорон, но кто-то, кроме меня, постоянно был здесь. День и ночь.
Что до меня, то я не выходила из своей комнаты с ночи смерти Сьюзи. Мне кажется, родственники забыли о моем существовании, за исключением тех случаев, когда я выскальзывала из своей комнаты, чтобы прибраться на кухне или в холодильнике и морозилке, чтобы вместить всю еду.
— Эмерсин?
Мой взгляд устремляется к Аарону, и я выдавливаю из себя улыбку.
— Да. Конечно. Без проблем, — говорю я с сомнительной уверенностью, делая вид, что поняла.
После минутной паузы Аарон кивает.
— Спасибо. До скорого.
Дверь за ним закрывается, и впервые за неделю в доме воцаряется тишина. Я пробираюсь в его спальню — их спальню — проверить, как он. Зак — в джинсах, без рубашки — свернулся клубочком на своей половине кровати в обнимку с подушкой. Думаю, это подушка Сьюзи. Он обнимает ее.
До семи еще несколько минут. Не уверена, что он обедал, но спрашивать не буду. Сегодня вечером я не скажу ему ни слова. Я разберусь с ним завтра. Отступив на несколько шагов, поворачиваюсь и иду в оранжерею. Подняв с кресла одеяло Сьюзи, отношу его в спальню и накрываю им Зака, прежде чем закрыть дверь, чтобы Гарри Паутер его не побеспокоил.
В этом доме я должна быть той, кто будет заботиться о себе, чтобы Зак мог быть тем, кто сломлен и потерян. Это значит, что я буду есть, работать, принимать душ и быть всем, чем он пока не может быть.
На следующее утро я поливаю ее сад и растения в ее джунглях.
Ее… все это по-прежнему ее? Могут ли вещи принадлежать человеку после его смерти? Задается ли Зак вопросом, остается ли она все еще его? Или она нашла Тару? Эта мысль должна причинять боль.
В 12:01 я осторожно стучу в дверь его спальни.
Ответа нет.
Я открываю ее. Зак в той же позе, что и прошлым вечером.
— Зак?
Тишина.
Я не знаю, что делать. Кажется, Аарон доверяет мне. Почему? Это загадка. Сьюзи тоже доверяла мне, будто думала, что после ее смерти я, как по волшебству, буду интуитивно чувствовать Зака.