До осенних дождей

– Он, он. Ты не бойся, не вырвется - я его на ключ закрыла и лавкой приперла. А в горнице у нас на окнах еще со старого времени решетки остались. Не уйдет!

Они вошли в сени. В открытую дверь Андрей увидел, что глухой дед Пидя сидит за столом перед сахарницей с леденцами, пьет молоко и косится в окошко: гремит давно что-то, а дождя все нет. Дед - в новой, острыми складками слежавшейся рубашке (принарядился по случаю жильца) и в широких портках на подтяжках из разноцветных бабкиных поясков - был похож на испуганного малыша, которого в первый раз оставили одного.

Евменовна отодвинула скамью, повернула ключ и с криком: "Спасайся, Андрюша, сейчас как выскочит!" - отлетела в сторону.

И точно - дверь распахнулась, грохнулись на пол пустые ведра и разбежались по углам.

– Извини, шериф, я сейчас!
– Приезжий, оттолкнув Андрея, выскочил во двор. Хлопнула дверца уборной.

– Теперь там запрется, - прошептала Евменовна, крестясь.
– Обратно упустили!

Вскоре он вернулся, облегченно вздыхая, улыбаясь.

– Ты, бабуся, уж если содержишь кого под стражей, так хоть парашу в угол ставь или горшок под кровать - чуть не лопнул!

Евменовна сконфузилась, шмыгнула в комнату, пуганула деда и загремела посудой.

– Участковый инспектор Ратников, - представился Андрей.
– Надолго к нам? С какой целью.

– Цель, шериф, примитивная, - ответил приезжий, протягивая документы.
– Отдохнуть после трудов праведных. Сколько пробуду - не знаю, как понравится. Если задержусь, то прописку оформлю, не беспокойся.
– Достал сигареты.
– Пойдем на крылечко, коллега, покурим. Не удивляйся, что коллегой зову: мы тоже люди не простые.
– Подмигнул.
– Лишних вопросов не задавай - крепче спать будешь.

"Шутит или за дурака меня считает?" - подумал Андрей, выходя на крыльцо.

– Нравится?
– кивнул Великий на стоящую во дворе машину.

– Ничего, - сдержанно похвалил Андрей.
– Цвет только непривычный.

– Я называю его "цветом возбужденной мулатки". Неплохо?
– И снисходительно посмотрел на Андрея - способен ли сельский участковый оценить такую пикантную тонкость.
– Если нужда какая, прошу без стеснения обращаться, не откажу.

– Спасибо. У меня свой, служебный транспорт.

– Такой же модели?
– чуть заметно улыбнулся, присел на перила.

– Нет. Трехколесный. Самый проходимый по нашей местности.
– Андрей спустился с крыльца.
– Столовая у нас хорошая, рядом с клубом.

– Я у стариков буду столоваться: люблю простую здоровую пищу. Помолчал, посмотрел, как сквозь путаницу сухих ветвей трудно продирается луна.
– Тихо у вас. Уютно.

Андрей поднял руку к фуражке:

– Желаю хорошего отдыха.

Великий встал с перил, наклонил голову.

– Благодарю, шериф. Доброй ночи, - и долго смотрел ему вслед, прищурив глаз, покачивая головой, словно к чему-то примериваясь, как бы половчее взять, чтобы не ошибиться.

С утра Андрей заглянул в магазин - проверить, не отпускает ли Евдокия водку. При его появлении несколько мужиков озабоченно выбрались из очереди и, будто вспомнив неотложные дела, гуськом, послушно, по-детски подталкивая друг друга в спины, вышли на улицу. Один только Петрухин задержался; улыбаясь, поднес к козырьку кепки крепко сжатую ладонь, из которой торчали уголки смятых рублевок.

– Ты что выходной сегодня?
– строго поинтересовался Андрей.

– Радость у меня в дому, Сергеич, такая радость: у Машки зубик прорезался! Дай команду Дуське, чтоб горючего отпустила, а? Вечером-то не успею.

– У тебя, Петрухин, Машка-то, кажется, пятая по счету?
– Андрей чувствовал, что вся очередь с большим вниманием прислушивается к их разговору, ждет - чем он разрешится.

– Пятая, пятая, Сергеич, меньшенькая - такая славная получилась - уж и не знаю в кого!

В очереди засмеялись.

– Вот я и считаю, - продолжал Андрей.
– Роды, крестины... Ведь крестил?

– Теща носила, а как же?

– Дни рождения отмечаешь? Как в первый класс идут - тоже? Да и каждому по двадцать восемь зубов положено, верно? Не сопьешься, Петрухин?

Петрухин обиделся:

– Вот свои будут у тебя - тогда поймешь мою радость, которую ты испортил.

– Ты лучше Машке на зубок вещицу какую купи - пользы больше, посоветовала Евдокия.
– Свои-то зубы все уже пропил.

Опять засмеялись, потому что зубов у Петрухина осталось через один.

– Не куплю!
– вконец расстроился он.
– Вот именно у тебя и не куплю! В Оглядкино не поленюсь за гостинцем сходить, а у тебя не буду. Вот!
– и хлопнул дверью.

Заглядывающие с интересом в окна мужики попрыгали с завалинки.

Когда Андрей вышел, они, собравшись в кружок вокруг Петрухина, о чем-то тихонько советовались, иногда сквозь шепот прорывался матерок. Завидя Андрея, разошлись. Кто-то незло погрозил ему кулаком в спину.

Андрей присел на скамейку, сняв фуражку, положил ее рядом.

В селе было тихо. Изредка гремело ведро, падая в колодец, слышался где-то на дальнем конце стук топора. Сильно пахло горьким дымом - на огородах и во дворах сжигали ботву и палые листья.

Во дворе у председателя во всю мочь заорал запоздалый петух. Он был большой охотник до соседских кур и потому, видно, утомленный дневными похождениями, бессовестно просыпал свою утреннюю смену. Когда он, спохватившись, горланил на все село, ему злобно, коротко, будто взлаивали молодые псы, отвечали обманутые, оскорбленные соперники.

Андрей встал, и тотчас, будто ждала этого, выскочила из-за магазина тетя Маруся, побежала навстречу: слезы, сбившийся платок, на одной ноге резиновый сапожок, на другой - туфля. Не добежав, закричала:

– Андрейка, беги скорей ко мне - Вовик опять в поход собрался! Я его пока в сарае заперла, окаянного, да боюсь, как бы подкоп не сделал!

– Что-то вы повадились запирать?
– сказал Андрей, шагая к Марусиному дому.
– Куда теперь собрался? В прошлый раз в Чили, с фашистами бороться?