До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

Фиолетов вышел на улицу. Возле плаката, только что наклеенного на стену его дома, толпился народ.

«Стой! Прочитай, и я узнаю, трус ты или нет. К вам, мои братья по идее! К вам, мои братья по борьбе! Вам выпало на долю великое дело — бросить вызов буржуазии всего мира. Лучше в этой борьбе умереть, чем жить рабом. Так думаю я и мои товарищи. Я только смелым и храбрым шлю свой призыв к борьбе. Пусть только одни трусы прячутся дома и подло пользуются отдыхом, когда самые храбрые отдали все за Российскую Федеративную Республику. Храбрым — слава! Трусам — позор и проклятие.

Военный комиссар от Центрального правительства, бывший полковник Петров».

Фиолетов еще раз прочитал воззвание и, вместо того чтобы идти к себе на работу, направился в Совнарком. Он шел быстро, нигде больше не задерживаясь.

— Степан Георгиевич! У меня к вам просьба. На фронте воюет Корганов. В помощь ему вы выслали Микояна. Туда же выехал Мешади. Я считаю своим долгом…

Шаумян устало посмотрел на него.

— За минуту до вашего прихода мне позвонили из Балахан. Там кто-то поджег вышки.

…В этом аду из огня и дыма, где поминутно что-то взрывалось и трещало, копошились казавшиеся пигмеями люди. Они таскали носилками мокрую глину и сбрасывали ее в дыру, откуда било пламя. Работали пожарные и спасательные отряды, которых по тревоге поднял Фиолетов. Сам он сразу же схватил подвернувшуюся под руку лопату и лихорадочно набрасывал на носилки глину.

— Какая ж это сволочь подожгла? — спросил он сам себя.

…Домой он вернулся среди ночи, весь перепачканный нефтью, сажей и глиной. Ольга ахнула, увидев мужа.

— Небось пожар тушил в Балаханах?

Он устало кивнул головой.

— Согрей, пожалуйста, чаю.

Он жадно вынил несколько стаканов какого-то травяного настоя, заменявшего теперь чай.

— Послушай, Леля, тебе с дочкой надо срочно уехать из Баку.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя одного в беде?

— Подумай о дочке… Если придут турки…

Ольга тяжело вздохнула.

— Неужели они придут?

— В Астрахань уехал Нариман, уезжает с маленьким сыном Надежда. С ней и поедешь, все веселей будет.

— А ты, Ванечка?

— Мне, Леля, нельзя. Да и не брошу я Баку в такое время.

— Вот Нариманов же уехал, тоже ведь комиссар.

— Он же больной, Леля. И его эвакуировали по решению БК.

— А ты здоровый, да?

Через день Колесникова и Ольга, обе с детьми, уехали на пароходе в Астрахань.

— Я вас позвал, Ванечка, по одному деликатному и невеселому делу, — сказал Шаумян, указывая рукой на стул.

— Слушаю вас, Степан Георгиевич.

— Видите ли, — на лице Шаумяна появилась болезненная улыбка, — надо срочно начать демонтировать керосинопроводную линию.

— Как демонтировать? — Фиолетову показалось, что он ослышался.

— Очень просто. Сделать так, чтобы немцы или турки — в случае, если они возьмут Баку, — не могли вывезти отсюда нефть. Нужно снять все оборудование и погрузить на пароход.

— Степан Георгиевич! Мы же столько сил потратили, чтобы наладить добычу, и теперь…

— Это — указание товарища Ленина, Ванечка, — твердо сказал Шаумян.

Фиолетов тяжело вздохнул.

— Хорошо, Степан Георгиевич. Я займусь демонтажем.

Чрезвычайное заседание Бакинского Совета было назначено на 25 июля. Фиолетов шел на него с тяжелым сердцем. Что там будет? И что с Ольгой, с дочкой? Нет никаких известий, ни обещанной телеграммы, ни письма… Турки подходят все ближе. А тут еще болит и кружится голова, — наверное, от дум, от недоедания, да мало ли причин, чтобы она болела. И самое главное — что сегодня решит Совет. Вопрос один: приглашать или не приглашать в Баку англичан?

…Зал был переполнен. Многих из тех, кого позвали на заседание, Фиолетов не знал и старался угадать, с каким настроением пришли члены фабрично-заводских, ротных, полковых и корабельных комитетов. На многих лицах он прочитал растерянность, сомнение, нерешительность. Но как раз за голоса этих людей развернется сегодня борьба, потому что допустить в Баку англичан или не допустить — это вопрос жизни и смерти.

Все ли понимают это? Вот прислонился к стене пожилой рабочий с землистого цвета лицом. Его жена, наверное, сегодня вернулась из очереди без хлеба. И рядом меньшевик из интеллигентов. Он держал рабочего за пуговицу на спецовке, и до Фиолетова донеслись слова: «..англичане нас накормят. Английская белая булка… Простите, вы давно ели белую булку?» — «Да пошел ты со своей булкой!» Обрывки другого разговора: «Спасти Баку можно, только столкнув лбами две враждующие империалистические силы — английскую и германскую!» — «А вы решили пригласить в Баку еще и немцев?»

«Нет, рабочих так просто не поймаешь на меньшевистскую удочку», — подумал Фиолетов.

Он посмотрел на спокойного, с блестящими глазами на бледном лице Джапаридзе, занявшего место председателя, на стоявшего на трибуне Шаумяна. Утром Фиолетов не успел побывать в Совнаркоме, торопился и забежал только в ВРК, чтобы узнать последние новости с фронта. В комитете был Абдула, он рассказал про паровозного машиниста Виноградова, который устроил крушение поезда с турецкими войсками и погиб сам. Зпает ли об этом Шаумян?

Шаумян вышел вперед и остановился у края сцены. Он не любил говорить с трибуны — в годы подполья трибун не было.

— Товарищи! (Пятьсот человек, до этого шумно переговаривавшихся между собой, мгновенно смолкли, оборвав разговор на полуслове.) Нам с вами предстоит ответить всего на один вопрос: приглашать или не приглашать в Баку англичан, которые якобы будут нам помогать. Мнение товарищей большевиков, народных комиссаров и мое вы все, очевидно, знаете. Мы считаем, что приглашение англичан, в случае если оно состоится, явится непоправимой ошибкой, оправиться от которой Бакинская коммуна уже не сможет.

Прения были бурными. Влетел на сцену тот самый меньшевик, который толковал рабочему об английской булке.

— Пусть нам власть сегодня представит данные о реальной возможности самим отстоять Баку для России, мы тогда не только будем продолжать звать товарищей на фронт, но вместе с властью подпишемся на резолюции о ненужности третьей силы — англичан. Лишь в критический момент мы из двух зол выбираем меньшее.

— Ложь и лицемерие! — крикнул Азизбеков, поднимаясь на сцену. — Явившись сюда, англичане не захотят сражаться ради нас с турками, а если они, паче чаяния, и разобьют турок, то мы их никогда больше не выгоним из Баку.