До последнего удара сердца

До прокуратуры, повторила про себя девушка. Неизвестно еще, дойдут ли они до эфира. Кто такой этот Соколов Серафим Георгиевич?

С другой стороны, они расследуют не его деятельность, а деятельность недобросовестных медиков, может, и обойдется. И потом, если подумать, в деле Михайловых угрозы были, были хулиганские нападения, хотя и не безобидные, но кто их заказывал, не известно. Почему Ольга Сергеевна решила, что это делал именно Соколов? Женя, удивленная ходом своих мыслей, уставилась в окно. Так, так, так. В этом что-то есть. Единственным убитым был Константин Петрович, причем убили его не нанятые Соколовым киллеры, не хулиганы в подворотне, а муж доктора Дробышевой.

Что-то тут не стыкуется. Влиятельному человеку угрожают разоблачением неприятного эпизода из его жизни. Очень влиятельному человеку незначительным эпизодом, уточнила для себя журналистка. Каковы должны быть его действия, следуя логике?

Женя откинулась на стуле и попробовала представить себя в роли большой российской шишки. Чиновника, например, или олигарха, или депутата, человека публичного, зависящего от общественного мнения.

Первое и очевидное – подкупить следователей и заставить закрыть дело. Это было сделано, но Михайлов не угомонился. Далее, убить Михайлова? Возможно, но сделать это тихо, без свидетелей. Представить как несчастный случай. Это логично. Или же, например, убрать исполнителя, то есть соучастника преступления, и в то же время главного свидетеля. Например, Дробышеву. Но опять-таки представить как несчастный случай. Или же посоветовать ей покинуть родину. Нет. Это менее надежно, могут вернуть по запросу Интерпола, или как это делается?

Но вот что точно не стал бы делать человек умный, влиятельный и могущественный, так это запугивать семью Михайловых. Уж скорее попробовал бы от них откупиться.

Собственные мысли и выводы показались Жене очень логичными и здравыми. И ей очень захотелось ими поделиться с кем-то умным и опытным. Например, с Суровцевым, он наверняка в таких делах разбирается.

И если она окажется права, то выходит, бояться им нечего и можно смело это дело раскручивать и готовить эфир! И тогда она сможет… Что она сможет, Женя додумать не успела, потому как раздался телефонный вызов, и она, радостно схватив мобильник, тут же прокричала в трубку:

– Петр Леонидович, я все поняла, это не Соколов всех запугивал, ему это просто не надо было, это делал…

– Какой Соколов, ты чего на людей бросаешься? – тут же остановил ее ворчливый Суровцев. – Ни тебе алло, ни тебе здрасте. Что ты за человек, Потапова? – разразился он до смешного знакомым вопросом. – Я тебе по делу звоню, а у тебя опять кисель в голове.

– Да какой кисель, я сугубо по делу! – возразила необидевшаяся, возбужденная собственным успехом Женя. – Я узнала имя того важного пациента…

– Да погоди ты со своим пациентом! – нетерпеливо перебил ее майор. – Говорю же, я по делу тебе звоню. Дробышев сбежал из колонии! Уже месяц как, – многозначительно произнес Суровцев. – Ты меня слушаешь? – тревожно переспросил он, не получив никакой реакции.

– Вот тебе и раз, – протянула запоздало Женя. – Это что же выходит? Что я оказалась во всем права? Вы со Скрябиным надо мною подшучивали, даже высмеивали меня, а я оказалась права? – сперва нерешительно, а потом победоносно проговорила она.

– Потапова, ты голову-то от счастья не теряй, и потом, в чем ты там была права, я не знаю, а вот преступник действительно сбежал, и местонахождение его не известно. Так что давай выкладывай, выяснил твой детектив, где нынче бывшая супруга Дробышева обретается? – строгим, даже высокомерным тоном проговорил майор.

– Не знаю пока. Он еще не отзванивался, – немного обиженно проговорила Женя. Такого пренебрежения собственной персоной она не заслужила. Ну, вот почему мужики такие мелочные? Женские промахи никогда не забудут и до конца дней станут всякой мелочью попрекать. А признать успех или умственное превосходство женщины – на это у них ни смелости, ни благородства, ни совести не хватает. Сразу же склероз загадочным образом обостряется.

– Ну, так звони ему срочно! – распоряжался майор Суровцев, не обращая внимания на ее настроения. – А еще лучше дай мне его телефон, я сам позвоню, так проще и надежнее будет.

– Обойдетесь, – мстительно бросила в ответ Женя, чувствуя, как испаряются последние капли ее еще недавно хорошего настроения.

– Чего? – растерялся от такой демонстративной наглости майор.

– Того, – самодовольно передразнила его девушка. – Это мой детектив, я его оплачиваю, и хочу, делюсь информацией, хочу, нет. А то как меня дурочкой обзывать и особой с буйной фантазией, они тут как тут, а когда надо признать мою правоту и проницательность, у них провалы памяти. Смеяться надо мной времени хоть отбавляй, а признать собственные ошибки, так у них дел невпроворот и спешка! Не получите ничего! Вот! – заявила категорически Женька и бросила трубку.

Она все еще кипела от обиды и несправедливости, когда мобильник снова ожил.

«Опомнился, голубчик!» – сердито подумала она и ответила на звонок холодно и даже зло.

Но это был не Суровцев.

– Женя, здравствуйте, – услышала она в трубке знакомый, низкий, словно рокочущий, занудный голос.

Звонил Платон и снова звал на свидание, на этот раз в филармонию на фортепьянный вечер. Приглашение он сопроводил лекцией о предстоящей программе, перечислением произведений и композиторов, а также особенностей игры именно этого исполнителя. И все это подробно, неспешно и невыносимо скучно, словно бездарный лектор из какого-нибудь общества «Знания – это сила». Естественно, Женя ему отказала, неизобретательно сославшись на дела, он, к счастью, настаивать не стал. Вот и молодец. Хотя, если он всегда так ухаживает за дамами, шансов создать семью у него немного, все невесты разбегутся, пожалела незадачливого увальня девушка.

Посидев немного без дела, Женя поняла, что Суровцев перезванивать не собирается. Повестку, наверное, выписывает, язвительно усмехнулась она и вернулась к изучению папки.

Так, список прочих пострадавших. Надо же, молодые все люди, удивилась журналистка, просматривая имена и даты. А вот списки пациентов, пребывавших в ВИП-отделении во время проведения неудачных операций по пересадке органов. А это адреса, номера телефонов. Даже копии каких-то справок, заключение патологоанатома. Просматривала Женя бумаги, но ее мысли были поверхностными, рассеянными. Они то и дело возвращались к Дробышеву. Наконец, она сдалась и захлопнула папку.

В конце концов, Дробышев – это тоже часть ее собственной версии, и факт его бегства стоит обдумать. А все-таки здорово она угадала?!

Значит, так. Если Дробышев сбежал из колонии, скорее всего ему кто-то помог. Он же не рецидивист со стажем, сам бы вряд ли справился. Сбежал месяц назад, до сих пор не нашли. Значит, где-то скрывается. Дробышева тоже пропала, однозначно у нее и прячется. Все это было заранее спланированным мероприятием, размышляла Женя, глядя, как на скате крыши соседнего с ее флигелем дома флиртуют голуби.

– Любовь, любовь, – вздохнула она. – Что-то Логунов опять пропал, странный он какой-то. То пропадает, то вдруг возникает, весь пылающий страстью, «люблю, жить не могу», и снова как камень в воду. Она еще понаблюдала за птичками, пока ее мысли не повернули в сторону другой любовной истории. Кольцов – Стрижелецкая. Интересно, как давно она на мужика глаз положила? Ведь дамочка еще при первой встрече рассказывала Жене, что была в доме своим человеком, на дачу к ним ездила, в гостях часто бывала. Фирмочка у Стрижелецкой так себе, маленькая, бедненькая, больше форсу, чем денег. А вот Кольцов мужик завидный, успешный, богатый, известный в городе, влиятельный. К тому же не бабник. Это Марина лапша, такого мужа упустила, Стрижелецкая бы подобной ошибки не сделала.