До последней капли крови

— Пан поручник, у рядового Шпака все в порядке.

— Хорошо. Вольно, — сказал Мажиньский и только через минуту сориентировался, что принял обращение «пан поручник» без протеста. — Почему говоришь мне «пан поручник»?

— Я так докладываю командиру, — спокойно ответил Шпак.

День для крестьянина из-под Новогрудка был по-настоящему удачный. Вечером пошел к реке, увидел Марысю. Встреча была не случайной, но ведь могла не прийти. Юзеф настолько был уверен в себе, что обнял ее и поцеловал, да она не очень и сопротивлялась, хотя сделал это Шпак неуклюже. Им казалось, что никого рядом нет и никто их не видит, — не заметили стоявшего за деревом Оконьского, который с трудом сдерживал смех.

Первый поцелуй Юзефа Шпака и Марии Беляк, который в будущем мог закончиться счастливым супружеством в деревне Рогачев под Новогрудком, привел к непредвиденным результатам. Оконьскому вдруг пришла идея, которая ему очень понравилась. Когда он вернулся на территорию роты, хорунжий Тужик и сержант Камык как раз заканчивали оформление стенгазеты под названием «Наша рота». Написанные каллиграфическим почерком статьи назывались: «Первые на учениях», «Больше пота — меньше крови», «Вернемся»…

— Не хватает конкретных фактов из жизни роты, — сказал Тужик.

— Есть! — закричал Оконьский. — Сейчас подготовлю вам факт. — И нарисовал довольно удачные карикатуры.

На первом рисунке Шпак, неуклюжий и неловкий, тянется за взводом и теряет винтовку. На втором — он догоняет девушку в мундире. И подпись: «Рядовому Шпаку легче с девушкой, чем с винтовкой».

— Отлично! — обрадовался сержант. — Здорово ты ему влепил!

— Критика и самокритика тоже нужны, — подтвердил солидно хорунжий.

Как раз в этот момент к группе подошел Шпак и следом за ним Мажиньский.

— Газета! — удивился Шпак, доброжелательно настроенный в этот вечер к людям и ко всему окружающему. Он сразу заметил карикатуры.

— Нравится? — спросил Оконьский. — А девушка похожа? Удивительно, что она тебя выбрала.

— Значит, это ты!

Шпака как будто подменили. Всегда доброжелательный и обходительный, он теперь сжал кулаки. Оконьский подумал, что тот ударит его, но Шпак, пока все сообразили, сорвал газету и бросил на землю.

— Не трогай газету! — крикнул Оконьский. — Ты, задрипанный белорус, ты… — Он бросился к Шпаку, но между ними успел встать Мажиньский, применивший прием, которого раньше никто не видел, и… Оконьский оказался на земле, больше удивленный, чем испуганный.

— Это называется «прием дзюдо», — спокойно объяснил Мажиньский.

Забыли, что недалеко стоят сержант Камык и хорунжий Тужик.

Сержант решил больше не ждать и включился в спор.

— Подымите газету, — приказал он, обращаясь к Шпаку, — и повесьте на место. А вы все, втроем…

— Не подниму, — сказал уныло Шпак.

В армии это называется «невыполнение приказа» и расценивается как одно из самых тяжелых преступлений. Даже рядовой Шпак обязан был об этом помнить.

Шпак и Камык стояли друг против друга, не зная, что произойдет через минуту, но что-то должно было случиться, а наблюдающий за этой сценой хорунжий Тужик казался испуганным и растерянным. Он слышал, что, если солдат не подчиняется приказу, можно применить оружие, имел при себе пистолет ТТ, но хорунжий не мог даже подумать об этом.

И опять вступился Мажиньский. Его голос был твердым и уверенным, таким же, как на занятиях, когда он отдавал команды.

— Шпак, — сказал он, — исполняйте оба приказа сержанта. Повесьте газету, а карикатуры, компрометирующие солдата, уберите.

— Я… — начал сержант.

— По вашему приказу, — повторил Мажиньский таким тоном, как будто ничего не случилось, — рядовой Шпак снял газету и сейчас повесит ее на место.

Камык растерялся, но все же порывался протестовать.

— Сержант, он над вами смеется! — крикнул Оконьский.

— Спокойно, — тихо сказал Мажиньский, и Оконьский замолчал, а Шпак исполнил оба приказа.

— Обо всем доложу командиру роты, — сказал Камык.

И действительно, он доложил Радвану в присутствии хорунжего Тужика.

Командир внимательно выслушал рассказ сержанта. Затем обратился к хорунжему:

— Так все было?

— Да, — подтвердил Тужик.

— Не понимаю, — произнес Радван. — Рядовой Шпак не выполнил приказа, а вы на это не реагировали?

— Он потом выполнил, — поспешил пояснить сержант. — Но уничтожить карикатуры ему приказал Мажиньский, а не я…

— Так кто приказывал: вы или Мажиньский?

— Я. — подтвердил Камык.

— Чей же приказ Шпак выполнил?

Сержант молчал.

— Карикатуры были злобные? — спросил Радван.

— Злобные, — подтвердил Тужик, — но рядовой не имеет права срывать газету, а другой рядовой — отдавать приказания.

Радван посмотрел на обоих и усмехнулся.

— Да, конечно, — произнес. — Можете идти.

— Как это? — удивился хорунжий. — А какие будут ваши указания? Прикажете Шпаку явиться к вам?.. А Мажиньскому?..

— Указания? — повторил Радван. — Никаких. Просто ничего не произошло.

— Не понимаю…

— В моей роте, в Первой дивизии, ничего подобного не могло случиться, — разъяснил спокойно Радван. — Чтобы солдат не выполнил приказание? И чтобы хорунжий не отреагировал? А другой солдат выступил в роли офицера в его присутствии? Нет, — передернул плечами Радван, — не было вашего рапорта по этому вопросу. Можете идти.

Тужик наконец понял.

— И справляйтесь в будущем с такими делами самостоятельно, — закончил Радван, думая, что разговор с Мажиньским откладывать не следует, даже если и не вспомнит, кто же он в действительности…

Хорунжий Тужик подумал: «Разве так можно поступать? Разве так воспитывают солдат?» Однако он и сам не знал, как их надо воспитывать.

* * *

В роту прибыло новое пополнение. Среди них оказался Збышек Трепко из Сибири. Ему исполнилось всего восемнадцать. Парень приехал в польскую армию, не зная еще точно, польская ли она. Он подозрительно смотрел на офицера, который записывал его данные. Сколько же раз можно спрашивать одно и то же!

— Мать пропала где-то в дороге. Не знаю, что с ней сделалось.

— Нужно забыть личные обиды, парень, — сказал поручник.

— Почему я должен забыть? — спросил Трепко.

Поручник задумался.

— Потому что есть более важные дела.

— Все важные, — сказал Збышек, — хотите, чтобы я не помнил матери?

— А отец?

— Об отце ничего не знаю, — мрачно произнес Трепко.

— Надеюсь, — закончил разговор поручник, — что будете хорошим солдатом. Большинство из нас в дивизии имеют свои тяжелые переживания…

Трепко не переубедили. Послали его в первый взвод, в отделение Граля, где солдаты уже сдружились, были хорошо ознакомлены со здешними порядками. Збышек со службой справлялся хорошо; трудности в Селецком лагере переносил шутя. Бегал, прыгал, ползал, но мечтал о танковой части и все время собирался пойти к командиру роты, который в мундире, казалось специально сшитом для него, каждое утро принимал рапорт. Да, командир роты был прирожденным солдатом, думал Збышек и представлял, что его отец выглядел бы похоже.