До свидания, Рим
Шрифт:
– Я согласна с твоим Пепе – это вздор.
– Ты понимаешь, почему я не могу ее оставить? Она не в своем уме. Я боюсь, как бы она чего-нибудь с собой не сделала.
– Если даже так, твоей вины не будет.
– Но если я могу помешать, присматривать за ней…
Мама поставила чашку на стол, подошла и снова обняла меня. Я ощущала тепло ее тела, вдыхала ее мускусный запах и исходящий от волос легкий аромат вчерашних сигар.
– Мы твоя семья, а не она.
Казалось, сама вилла Бадольо была в трауре: картины сняли
Бетти почти ничего не ела, как я ни упрашивала. Видя меня с тарелкой грибного ризотто или горячего бульона с пастой и бобами, она кривилась и отворачивалась, словно капризный ребенок. Каждый прием пищи превращался в сражение, и я уже со страхом слышала предвещавший его грохот кастрюль. Обычно я уговаривала Бетти до тех пор, пока она не соглашалась съесть хоть чуть-чуть, но у других не хватало на нее терпения. Когда Мария Кокоцца попыталась накормить Бетти запеченными в духовке макаронами, все кончилось битьем посуды и криками.
– Довольно! – в бешенстве кричала Мария. – Надо встать с постели, начать есть, заботиться о детях. Возьми себя в руки!
– Оставьте меня в покое! – Бетти зарылась лицом в подушку. – Уйдите!
Но Мария была упряма. Глядя, как я, стоя на четвереньках, собираю с пола осколки, она приказала:
– Сходите на кухню и принесите еще. Я заставлю ее есть, чего бы мне это ни стоило.
– Давайте лучше я сама попробую, когда синьора Ланца успокоится, – попросила я. – В таком состоянии она есть не будет.
– Я велела вам принести еще макарон, – отчеканила Мария. – Выполняйте и не спорьте.
Собрав разбросанную еду на поднос, я прикусила язык и послушно пошла на кухню.
Увидев, что случилось с его пастой, Пепе нахмурился.
– Бетти тут ни при чем, – поспешно сказала я. – Эта женщина не слушает никаких советов и кричит на Бетти, а так с ней нельзя.
Пепе достал из теплой духовки накрытый фольгой поднос и положил на тарелку еще макарон с томатным соусом и расплавленной моцареллой.
– Синьоре Кокоцца тоже приходится нелегко, – заметил Пепе. – Она потеряла единственного сына, и вся ответственность за его семью свалилась на нее.
– Вот бы и позволила мне заботиться о Бетти, – возразила я.
– Очень скоро бедной женщине придется обходиться без тебя. Думаю, синьора Кокоцца нервничает и даже боится, поэтому и кричит на всех.
Пепе подал мне тарелку с пастой.
Мария сидела в кресле, обхватив голову руками. Вид у нее был измученный – похоже, она сдалась. Не говоря ей ни слова, я заняла обычное место рядом с Бетти, шепча, что надо поесть, пока не остыло, что макароны очень вкусные, а Пепе так
старался и будет рад, если она попробует…– Если не будете есть, у вас не хватит сил на путешествие, – сказала я. – До Америки далеко. Поэтому все за вас и переживают.
Бетти молчала и не поднимала головы от подушки.
– Я обещала ему беречь вас, – с отчаянием сказала я. – В тот последний день, когда он уезжал в больницу, он думал только о вас и о детях. Я старалась, как могла, чтобы его не подвести. Но что станется с вами в Америке? Если вы сами не будете о себе заботиться, кто же о вас позаботится?
Бетти повернулась ко мне. Лицо у нее было заплаканное, на щеках остались следы от подушки.
– Вы тоже едете в Америку, – глухо произнесла она.
– Нет, синьора, я должна остаться в Риме.
– Вы едете, – упрямо повторила Бетти.
– Нет, синьора…
– Мы все это уже обсуждали, – устало перебила Мария. – С нами поедут гувернантки, а Серафина останется.
Бетти села в кровати. Волосы у нее были всклокочены, глаза горели.
– Серафина едет, – с неожиданной силой в голосе сказала она.
– Это невозможно, мы ничего такого не планировали… У нее же ни билетов, ни документов… – пыталась урезонить невестку Мария.
– Пусть об этом позаботится Мирт Блум, – отрезала Бетти. – Он ведь, кажется, называет себя администратором Марио? Вот пусть и отрабатывает свои пять процентов.
– Наймешь себе другую девушку в Америке.
– Мне нужна Серафина. Она едет с нами вместе с гувернантками и животными, что бы вы ни говорили.
– Собаки – да, а канарейка… – начала было Мария.
Бетти нахмурила брови и плотно сжала губы.
– Нельзя же забрать с собой всю виллу! – сказала Мария с раздражением.
– Канарейку купил Марио, и Серафину нанял тоже он. Он бы хотел, чтобы они были рядом со мной – я знаю.
– Ну хорошо. Забирай их с собой, если хочешь. Только, ради бога, поешь – о большем мы и не просим.
Давясь и задыхаясь, Бетти все-таки заставила себя проглотить несколько кусочков. Я сидела с ней полчаса, пока она решала, сможет ли съесть еще. Наконец она объявила, что больше не хочет, и я вытерла ей рот салфеткой. Наши взгляды встретились, и она слабо улыбнулась, как будто была довольна собой. На мгновение мне показалось, что я узнаю в ней прежнюю Бетти.
– Мы едем домой, – сказала она. – Слава богу, мы едем домой.
Многие мечтают попасть в Америку – многие, но не я. Что мне там делать? Разве в Америке на каждом углу фонтаны и, куда бы ты ни шел, тебя повсюду встречают история и музыка? Разве там можно полюбоваться видом на целое море куполов или купить такой крепкий эспрессо, что даже дух захватывает? Судя по фильмам, в Америке довольно мило, но мне лучше в Риме, ведь Рим – мой дом.
Пока я оформляла документы и покупала билеты, мне никак не верилось, что я на самом деле уезжаю. И только когда последние вещи Бетти упаковали в ящики и увезли, а мне выдали все бумаги, я осознала, что действительно отправляюсь в Америку.