До третьей звезды

Скоро уже год, как вернулась на волю. Поражение в правах, понятно, осталось – так нынче, похоже, едва ли не каждый пятый пораженец. Теперь можно даже было при желании и приложении определённых усилий устроиться в муниципальную школу искусств, но Нина предпочла зарегистрироваться самозанятой. Коллеги помогли вернуть частные уроки, репетиторство для юношества, мечтающего поступить на худграф или архитектуру, какие-то заказы по дизайну интерьера – многое вернулось из доисправительных времен, когда Лечинская была доцентом на кафедре рисунка, а мастерство, как известно, не пропьёшь.

Как раз и официантка принесла водку в запотевшем графинчике, сок и ещё шипящий раскалённым жиром сочный чебурек. «На трансформаторном масле», – когда-то смеялся над её гастрономической невзыскательностью Олег – давний, почти позабытый любовник, дизайнер и открытый диссидент, отбывающий сейчас исправление в чёрном статусе на пятёрке или шестёрке, входящих в урановое рудоуправление системы ГСН. Срок исправления назначался от десяти лет, и пока никто не видел ни одного исправленца, вернувшегося на волю с чёрного статуса. Ну так и ввели его три, что ли, года назад.

Нина налила рюмку, запила её соком, придвинула листочки из блокнота официантки ещё не испачканными в чебуречном жире пальцами, достала ручку из сумки. Внутри расползалось тепло от холодной водки и, дойдя до места инъекции, отозвалось чуть усиленной болью. «Ерунда», – отмела боль Лечинская и налила ещё одну.

От листков отвлёк шум за окном. Возле студенческой компании стояли три мента, вышедших из заехавшей на стоянку сине-белой машины с выключенной мигалкой. Четверо парней тоже стояли, загораживая двух девушек. Та, которая недавно что-то рисовала со смехом на пастельном листе, судорожно запихивала его в сумку. Полицейский попытался отодвинуть патлатого студента и добраться до девушек. Внезапно парень его резко оттолкнул, мусор упал. Стоящий рядом щуплый парнишка в очках резким длинным движением прыснул в лицо оставшимся на ногах полицейским из перцового баллона, и компания пошла на рывок. Четверо побежали по скверу к остановке, патлатый с юной художницей залетели в кафе. Сумка-пакет была уже на плече нарушителя общественного порядка. Парень сразу рванул в сторону туалета, там рядом – Нина помнила – был сквозной выход в направлении худграфа. Девушка споткнулась на входе, упала, быстро поднялась, огляделась и подсела за стол к Лечинской, взяла её стакан с соком, потянула из соломинки.

Следом в «Поплавок» ворвался сбитый с ног мент, пробежал, не останавливаясь, к дальнему выходу: его участок, всё тут знает, поняла Нина, автоматически комкая в руке исписанные листки из блокнота официантки. Та подошла к их столику, протянула руку девушке: «Телефон, быстро». Студентка сунула официантке плейфон в розовом чехле. Работница общепита спокойной походкой отошла к стойке, передала телефон бармену, тот его прибрал куда-то вниз, в недра своего хозяйства, продолжил протирать бокалы.

На улице оставшиеся менты матерились сквозь слёзы, кричали дурниной в рации. Окрестность наполнилась звуками полицейских сирен, через минуту подъехали две машины. После краткого разговора с потерпевшими коллегами одна рванула прочь, другая осталась у кафе. Водитель стал помогать участникам столкновения промывать глаза, второй патрульный зашёл в кафе.

– Не холодный сок, доча? – Лечинская ласково-заботливо смотрела на студентку.

– Нормальный. Мам, не пей сегодня больше уже, хватит. Пошли домой.

– Сейчас, доченька, сейчас пойдём.

Полицейский осмотрелся, подошёл к бармену с официанткой, что-то спросил. Оба махнули в сторону второго выхода. Пошёл обратно, свернул к их столику:

– Здравствуйте, приятного аппетита. Старший сержант Литовченко. Молодёжь тут при вас пошумела?

– При нас, – ответила Лечинская.

– Сюда двое забегали?

– Да, в ту сторону пробежали.

Сержант обратился к девушке:

– Студентка?

Та лениво оторвала губы от соломинки:

– Да. А что, запрещено?

– Студентка она у нас, студентка, – извинительно заторопилась Нина. – В аграрном учится. Мы уходим уже.

– Это правильно, – согласился патрульный. – Будьте здоровы.

Вышел из кафе, направился к нервно похохатывающим товарищам по оружию.

– Спасибо, – поблагодарила Лечинскую девушка. Кивнула на остатки в графине – Нальёте?

– Почему нет? – Нина разлила водку по рюмкам. – Будь здорова, шали поаккуратней.

Выпили. Лечинская положила на меню деньги, махнула официантке. Та кивнула в ответ, вернула мобильник хозяйке, взяла купюры, вопросительно посмотрела на предмет сдачи.

– Не нужно, – подтвердила Нина. – Спасибо, до свидания. Будьте здоровы.

– Будьте здоровы, – привычным с недавних пор вежливым форматом повседневного этикета подтвердила студентка. – Спасибо за телефон и вообще.

– Не за что, приходите ещё. Будьте здоровы.

На улице Лечинская взяла девушку под руку.

– Тебя как зовут-то, «дочь»?

– Фёкла. Можно смеяться, самое время.

Нина рассмеялась вполне естественно. Менты не обратили на них внимания, слушали бубнящую рацию.

Свернули за угол, шли не спеша. В отдалении надрывались полицейские сирены.

– Меня Нина, Нина Яковлевна, – это была лишняя информация, но легенда, озвученная представителю власти, требовала минимальной подтверждающей фактологии. – С худграфа?

– С него, родимого.

– Специальность?

– ДПИ.

– Арнольд Степанович ещё завкафедрой?

– Куда он денется, старый хрыч.

Действительно, куда он денется. Лютиков преподавал декоративно-прикладное искусство на худграфе, казалось, всегда и ещё во времена студенчества Нины слыл большим специалистом по части учащейся молодёжи женского пола. Потом выяснилось, что имелись специалисты и по мужскому полу, но атмосфера на худграфе была свободная, вольная в смысле сексуальных предпочтений. По крайней мере, в преподавательской среде. И по крайней мере, в бытность Нины доцентом.

И Арнольд помог с несколькими крайне нужными сразу после возвращения заказами. Слегка с барского плеча, как у него водится, но не ушёл в отказ, не увильнул от встречи, как многие. А мог бы: в текущем историческом периоде кафедра ДПИ вышла во флагманы худграфа – потребность государства в декоративно-прикладном искусстве намного превышала потребность в неподконтрольном самовыражении творцов скульптуры, эстампа и станковой живописи. Впрочем, отчётные выставки большей частью предлагали зрителю творения современного государственного позитивизма, позволяющие народу сплотиться вокруг важнейших задач президента Земскова, назло надменному западному соседу. Отсель грозить мы будем и проч. На этом фоне вся условная хохлома птенцов гнезда Арнольдова смотрелась почти безобидно, как мороженое в руках боксёра.

– Ладно, привет ему.

– От кого?

– От Лечинской.

Это тоже лишняя информация, но Нине была симпатична юная Фёкла, рисовавшая что-то, судя по всему, политически-непотребное возле «Поплавка», из-за чего ребятишкам пришлось пойти на резкий конфликт с ментами. Возможно, привет, переданный студенткой от Лечинской, поможет ей в будущем заслужить лишний балл на курсовой у зануды Лютикова.

– Передам. Могу телефон записать, если хотите.

– У меня нет телефона.

Фёкла метнула быстрый понимающий взгляд. Не дёрнулась в тревожности от знакомства с пораженкой. Прошли те времена, когда печать социального статуса была маркером отлучения.