До встречи на небесах
Шрифт:
Среди литераторов молодого поколения сейчас немало последователей «формалистического метода»; на фоне этих эпатажных выкрутасов особенно выделяются безыскусные стихи Мазнина, истинно детского поэта, который пришел в литературу не для самоутверждения, а по призванию, исключительно из-за любви к детям, природе и животным. Именно поэтому его стихи несут добро (восторг перед красотой природы, радость открытия, веселое озорство). И не случайно во многих его стихах присутствует солнце — как же без него жизнелюбу, поэту со светлым взглядом на жизнь!
Сейчас, во время разбойничьей демократии, детскую литературу заполонили всякие динозавры, монстры, вредные советы, которые дают ребенку ложные ориентиры и несут разрушительную энергетику. Сейчас немало литераторов, которые приспособились к новым обстоятельствам.
Мазнина вообще можно назвать хранителем классического наследия. Будучи в высшей степени литературным человеком, он собрал недюжинную коллекцию детской литературы. Одно время даже выпускал журналы «Ванька-встанька», «Славяне», где печатал забытые и малоизвестные стихи наших знаменитых предшественников.
В последней книге «Удивительный слон», которую Мазнин издал за свой счет, собрано почти все, что поэт написал для детей. Перечитывая стихи, нетрудно заметить, что Мазнин не просто литератор, овладевший некоторым ремеслом, он поэт, создавший свой мир. Его стихи узнаваемы, а за строфами виден добрый, искренний автор. Понятно, не все равноценно в сборнике, но о творческом человеке надо судить по его лучшим работам. Уверен, что стихотворения «Посмотри, как день прекрасен», «Как я счастлив», «Ходит дождь по переулку», «Зимний день» должны быть представлены во всех детских энциклопедиях.
Чок! Заметано!
Мой поразительный друг Юрий Кушак на фотографии вроде бы улыбается, но глаза холодные — такая сложная игра чувств на лице вызывает некоторое замешательство. Кушак от трех жен имеет наследников (почти все ходили в мою изостудию) и общается с ними (одно время его последняя жена Анна собирала у себя «бывших супружниц» с детьми — и жены и дети меж собой находились в дружеских отношениях; бывало, собирались и без главного героя). Одни жены считают Кушака талантом и эгоистом, другие демонизируют — называют ужасным и великим, негодяем и гением, но все носят с собой его фотографию и сходятся в одном — у него характер твердый, как чугун, в словах бронза и сталь, и внешне он похож на Бельмондо (надо понимать — имеет смертельную красоту).
Мы познакомились лет сорок назад, это было — страшно сказать! — в прошлом столетии. Как-то Мазнин, еще работая в «Детском мире», сказал мне:
— Сейчас познакомлю тебя с поэтом Кушаком. Я ему уже говорил о тебе. У вас много общего. Сейчас поедем в пивбар Домжура, он там отмокает, ждет нас.
Как только мы спустились в подвал пивбара, от шумной компании отделился невысокий человек, действительно похожий на Бельмондо. Он обнялся с Мазниным, а мне крепко пожал руку.
— Я видел твои работы и много слышал о тебе, — сказал низким поставленным голосом (магия его голоса действовала безотказно; особенно на женщин — те просто балдели).
У нас оказались схожие биографии: мы были одногодками, оба помнили войну и эвакуацию, в одно и тоже время служили в армии, одновременно связали свою жизнь с искусством, и наши пути не раз пересекались в подвалах неформалов, но так вышло, что раньше не познакомились; мы в один год женились и, словно сговорившись, через три года развелись. Выяснив все это за пивом, мы смолили сигареты и Кушак рассказывал:
— У меня отличная дочка — Наталья. По воскресеньям наведываюсь к ней. У них дача… Как-то приезжаю с последней электричкой. Устал жутко… думаю, переночую на террасе, а утром схожу с дочкой в лес… И надо ж! На станции она встречает меня с приятелями… Да!.. А ведь я для дочери кто? Волшебник! Могу сделать чудо!.. А среди ее приятелей стоит Вовка шкет. Он ни во что не верит… «Пап, сделай чудо, — говорит Наталья. — Вовка не верит, что ты можешь». Я чувствую, они уже давно обо всем переговорили. И на карту поставлено много — вера Натальи… «Чудеса, — говорю, — так просто не валяются. Это редкая штука». Вякаю что-то. «Ха-ха», — усмехается Вовка. Заело меня. «Чок! — говорю. — Сейчас я устал, а завтра… рано утром будет вам чудо. Только чтоб рано встали, по рукам?!».
И что думаешь?! Я не поленился, с первой электричкой покатил в зоомагазин, купил аквариумных рыбок, привез в полиэтиленовом пакете, залез на дерево в лесу, привязал к суку. Потом еще конфеты положил под грибы… В семь утра идем с Натальей будить Вовку… Открывает его мать, «он спит», — говорит и смотрит на меня, как на бандита… Ну а видок у меня был тот еще!.. Ну, тут Наталья заступилась, «это мой папа», говорит. Так… Вышел заспанный Вовка… «Пойдем чудо смотреть», — говорю. Пришли на поляну, а там! Солнце всходило и переливалось в пакете, а рыбки играли!.. Я сам-то смотрю — чудо!Вот так Кушак сразу и околдовал меня. Но через пару месяцев я прочитал книгу Разумневича, где один к одному была описана эта история. При встрече спрашиваю у Кушака:
— В чем дело?
А он, стиснув зубы:
— Значит, слизал, гад у меня!
До сих пор для меня загадка — кто у кого украл.
Одно время мы с Кушаком виделись ежедневно, благо жили на соседних улицах в районе Водного стадиона. Он приходил ко мне, я — к нему, или мы встречались в ЦДЛ, вели жаркие споры о литературе, смотрели по телевизору футбольные матчи, играли в шахматы, ну и, само собой, встречались с девицами, как же без них, если вам всего по сорок лет?
В те годы Кушак неделями не работал, долго раскачивался, ждал вдохновения, но потом за один присест выдавал серию стихотворений. Его творения литераторы воспринимали по-разному; одни считали их «классными», другие — «заурядными, проходными», третьи говорили, что в них «есть сделанность, но нет лица». Кушак профессионал, ничего не скажешь, зрелый мастер. Помню, он одновременно писал стихи, тексты песен, делал переводы — и все на уровне, как надо. В период работы выглядел отрешенным от всего земного. Зайдет в клуб для короткой передышки, но слушает рассеянно, отвечает сбивчиво, невпопад. В такие дни был небрит, небрежен в одежде, угрюм; на все окружающее смотрел, как на преходящую суету, мелкие трепыхания. Потом, закончив работу, появлялся гладко выбритый, наутюженный, с улыбкой и проницательным взглядом; друзьям отпускал острые словечки, с женщинами был щедр, снисходителен, великодушен и ясно, они были готовы на все. В такие дни он без устали крутил романы, в «Литературной газете», где он одно время работал, его звали «бабоукладчик».
О своем детстве Кушак не очень-то распространялся, но сообщил, что в школе был секретарем комсомола — «всем давал втык»; как многие еврейские подростки, рано начал писать — «в каждом еврее сидит писатель»; вспоминал, как мать привела его в театр и сказала:
— Смотри, это сам Михоэлс! Запомни, ты видел великого артиста! («Михоэлс, как актер, полный ноль», — говорили мне знакомые известные актеры).
— …Мы жили в постоянной нужде, — говорил мой друг. — Вернулись из эвакуации, из Ташкента, отец с матерью развелись, и я и братья вечно кочевали из одного дома в другой. Месяц поживем у отца, месяц у матери. Так что я и не знаю, что такое дружная семья… у меня с детства дух скитальца.
О юности Кушак рассказывал подробней — служил на Северном флоте, на крейсере «Иосиф Сталин», с Н. Рубцовым и С. Шмитько, на стеле павшим морякам в Мурманске выбиты его стихи… Недолго учился на журфаке, потом три курса в литинституте, вместе с теми же Рубцовым и Шмитько… — он говорил неторопливо, весомо, тщательно взвешивая слова, читал наизусть стихи Рубцова.
Кушак любит Хемингуэя — и не только его манеру письма, но и культ силы воспеваемый мастером (одно время даже занимался боксом, догадываюсь — чтобы постоять за себя, если обзовут «жидом», для него национальность — крайне болезненная тема; собственно, он и сам подтверждал, что «подростком много дрался»).
Понятно, в молодости Хемингуэй для всех нас был кумиром, но сейчас, в старости, трудновато понять воспевание корриды, охоты в Африке, ведь на суперменов молятся восторженные девицы, а детскому поэту (как гуманисту) это вроде бы не к лицу. Тем не менее, Кушак верен своим привязанностям; на манер папаши Хема экономно использует слова, выдает обрывистые («с айсбергом») фразы; его ключевые выражения:
— У меня к тебе есть разговор… С этим напряженка… С этим полный порядок… Это очевидно… Это наглость… Это хамство… Это любопытно… Это дивные строчки…