Добро пожаловать в Ад

Мягко прожурчал сотовый телефон. Малофеев выхватил трубку из кармана пиджака и сразу почувствовал, как пересохло во рту.

— Вышел на работу? — осведомился сипловатый простуженный голос.

— Вовремя вышел. Какие у тебя новости? Левашовские голос подавали? Если что, договаривайся по-любому. Все равно выиграем больше, чем отдадим.

— С левашовскими я все улажу. Они сегодня будут заседать — клочья полетят во все стороны. Посмотрим, кто сядет на свободное место… Тут другая проблема свалилась. Где сейчас Иваныч?

— В приемной, на четвертом этаже. Я спустился вниз поговорить, — отчитался Малофеев.

— Пошли его куда-нибудь с заданием. Только дай мне знать куда.

— В чем дело?

— Это чужой, чудо-юдо. Даже мне залепил глаза.

Вот кто опасен, так опасен.

— Опять ты удружил. Опять ты!

— Ладно, остальное потом. Отсылай его, не тяни. Похоронит, сука.

Малофеев приготовился задать еще вопрос, но Меченый уже дал отбой.

— К консультации мы еще вернемся, — прошевелил губами депутат, выскакивая из машины.

— Перезвоню ближе к вечеру, — сказал ему вдогонку бородач.

Спрятав четки в карман, он запустил движок.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ НОЧНАЯ ТРАПЕЗА

После разговора со следователем человек с родимым пятном на шее понял, что чутье его стало давать сбои.

Сидя в потемках, он воображал, что контролирует ситуацию. Теперь, когда она осветилась ярким, словно от прожектора лучом, все сразу стало на свое законное место.

Невероятно, но факт: этот человек был у Риты в ночь убийства. Похоже его угораздило заснуть в другой комнате: кому суждено спастись тот спасется. Она сама могла обмолвиться насчет офиса. Здесь бывший «афганец» рассчитывал найти убийцу — других координат по Москве просто не было в его распоряжении.

И он, тертый калач, сам принял этого человека на работу. Неужели пора на покой? Или это единичный сбой, временное помутнение зрения?

Лучшим выходом было бы пристрелить этого героя, как бешеного пса. Он мог утаить от следователя свое знакомство с человеком, послужившим прототипом для фоторобота. Но утаив, не получил бы полной картины событий — пришлось бы восстанавливать ее самому, по кусочкам.

Теперь, конечно, Иваныча не шлепнешь — как ни разыгрывай спектакль для Вельяминова, все будет шито белыми нитками. Придется подарить его ментам. Буквально на пару дней. Потом подключится ФСБ — ввиду открывшихся обстоятельств. Два-три допроса и «афганцу» втолкуют — о чем говорить, о чем молчать, как рыба. Если не поймет он, объяснят старшему следователю: когда слушать, когда уши затыкать.

В любом случае нужно было спешить — это Меченый знал наверняка. Такие одиночки хуже всего. Вознамерившись мстить, они мстят до упора, пока не напичкаешь их свинцом до отвала или не упрячешь в одиночку, предварительно подлечив мозги электроразрядом.

По стечению обстоятельств Борису Рублеву тоже надо было спешить. Прошедшей ночью, около трех часов, когда Малофеев, наконец, заснул после пережитых треволнений, к воротам дачи подкатила «хонда» с обтекаемым, в гоночном стиле, силуэтом.

Остервенело, захлебываясь злобой, залаяла овчарка.

Сторож прибежал докладывать — ему и без того в каждом порыве ветра, в каждом дребезге оцинкованной кровельной жести мерещилось возмездие левашовцев.

Комбат осторожно выглянул из окна. У ворот Малофеев давно уже распорядился поставить мощный фонарь на железобетонном столбе, в его свете Рублев узнал Экзаменатора. Тот вышел из машины — в столь поздний час гостю следовало показаться, чтобы рассчитывать на любезный прием.

— Успокой собаку, — Рублев послал сторожа обратно, а сам отправился впустить «доброго знакомого».

— Депутат, наверно, вскочил в холодном поту, — одним ртом улыбнулся азиат.

В его голосе не заметно было особого уважения к народному избраннику.

— Если он засыпает, то пушкой не разбудишь, — заверил Комбат.

— Мне пришло в голову, что лучшего времени для нашей трапезы не найти. Помнишь уговор? Днем слишком много забот, слишком много назойливой мошкары, которая лезет в глаза… Твои подчиненные, надеюсь, на месте?

— Оба, — кивнул Комбат.

— Вот и отлично — пусть несут службу. Собака тоже ведь не пустое место — голос подаст, если враг нагрянет.

На кухне Экзаменатор выложил из сумки пакет риса с иероглифами на целлофане и бутылку из-под минеральной воды с густым содержимым темно-розового цвета.

— Соус я приготовил заранее. Осталось сварить рис.

Посмотрим какая тут есть посуда — мне нужна чугунная.

Пока рис доходил до кондиции на медленном огне, Экзаменатор неторопливо выкладывал на стол два пары палочек для еды и Две миски из обожженной глины.

— Посуда вещь первостепенной важности. Все важно: помещение, погода, время суток. Кто твои сотрапезники, если ты не один. Но посуда особенно. Вы, русские, проще относитесь к еде, а для нас это священнодействие. Человек принимает в себя дары Земли. Чтобы они отдали всю свою силу, надо ощутить глазами и ноздрями, языком и небом каждую крошку.

— Только бы на все остальное времени хватило, — заметил полушутя Комбат.

— В сутках не двадцать четыре часа, а двадцать четыре года. Сколько лепестков цветка можно уместить в пустой ореховой скорлупе. Важно извлечь их оттуда.

Приподняв крышку, азиат втянул в себя обжигающий пар.

— Готово.

Он выложил рис — примерно по три столовых ложки в миску. Ни одна рисинка не слиплась с соседними, каждая имела цвет первозданной белизны, чистая и непорочная, как невеста.

— А, так ты умеешь обращаться с палочками.

— У меня в батальоне служил кореец из Приморья.

Показал однажды, как это делается.

Экзаменатор подлил из бутылки пряного ароматного соуса — себе и Рублеву.

Ели медленно, молча. Когда дело подошло к концу, визитер сощурил и без того узкие глаза.

— Совместная трапеза после полуночи позволяет читать мысли сидящего напротив.

— У меня пока глухо, — Комбат уже очистил свою глиняную миску с неровными краями.

— Не буду рассказывать тебе сказки, что я могу делать нечто подобное. Таким даром обладали люди в старину, сейчас само время изменилось. То, что заметил я, не требовало особого дара.

Не обратив внимание на последние слова азиата, Рублев сложил палочки на столе и откинулся на спинку стула.

— Спасибо за угощение. Не знаю, как к тебе обратиться — может просветишь?

— Никто не должен знать настоящего имени человека. Тот, кто знает твое имя, может одолеть тебя в бою.

Ты ведь как-то называл меня мысленно до этой минуты.

Пусть все остается по-прежнему.

— Не знаю. Мне никогда не приходило в голову скрывать свои паспортные данные, — улыбнулся Комбат.