Добро пожаловать в Хтонь
Шрифт:
– Жатецкого только.
– Интересно, какие они на вкус? Как курица, наверно…
– Ты их фоткать собрался или жрать?
– Т-с-с-с! – он приложил палец к губам и на цыпочках начал красться в сторону речки. Выглядело сие максимально комично, ибо Лёвчик по комплекции своей был похож на типичного вышибалу из клуба, – Сейчас такой кадр будет, хоть в National Geographic отправляй.
Люберецкий фото-ниндзя был с легкостью обнаружен Мелиховскими гусями, которые ревностно кинулись защищать свое личное пространство. Видели бы вы, как Лёвчик молниеносно передвигался в сторону машины. Я уже сидел внутри и закатывался над ним.
– Это тебе кармическая месть!
В забеге все же победил мой друг, а гуси еще минут двадцать
– Лёва! Мы пойдем к Чехову или тут целый день просидим?
– Ты первый выходи!
– Ага, ну конечно, ты их взбаламутил, вот и выходи!
– Давай еще посидим!
Видимо, хозяевам речного побережья охота на Лёвчика наскучила, и они удалились восвояси.
– Ну что, пошли?
– Только быстро.
– Раз, два, три! Побежали!
Два бегущих из машины в административное здание взрослых мужика знатно повеселили школоту из подъехавшего автобуса, а гуси даже не посмотрели в нашу сторону.
Я зашел в здание и направился к кассе. Из какого-то помещения мне навстречу сначала вылетела ворона, а за ней – тетка с веником. Лёва шарахнулся к стене.
– А ну кыш-кыш отсюда! – вопила она.
– Как-то это по-гоголевски! – заржал я.
– Не умничай тут! – ревностно заревела тетка.
– По-чеховски так по-чеховски!
Ворона билась об окно, пока не нашла открытую форточку.
– Разлетались тут! – воронья гончая резко остыла. – Ну бывает! – И заняла свое законное место в кассе.
– Два взрослых! – едва сдерживая смех, выдавил я из себя.
– Пожалуйста! – как ни в чем не бывало выдала кассирша, а затем наградила меня картой усадьбы, чтоб путники не заплутали.
– Лёва, пойдем просвещаться!
– Тут у птиц бешенство какое-то! Ты тоже заметил?
– Не говори-ка!
– Я вам сейчас устрою бешенство! – тетка из кассы демонстративно обозначила намерение снова взяться за свое оружие. Мы ретировались.
К великому сожалению, в Мелихово Чеховского духа я не ощутил, как бы ни старался его найти в доме, кухне, еще не расцветшем вишневом саду и в других зданиях и помещениях, где когда-то бывал великий русский драматург.
– Лёва, я ничего не чувствую!
– А ты хотел, чтобы привидение Антон Палыча к тебе явилось и нашептало пьесу?
– Чтобы создать что-то великое, надо разрушить не менее монументальное. Высвобожденный поток энергетики обречен на достойный результат. Боль рождает гениальные вещи, Лёва, сечешь?
– Ты чего это удумал?
– Да ничего, так, к слову пришлось, в Тарханах по-другому все было, там воздух как будто заряжен творчеством, а тут нет.
– Сдались они вот тебе все? Будь тем, кем хочешь казаться, не пасуй перед жизнью.
– Plaudite, acta est fabula.
– Слышь, Цезарь, давай по-русски…
– Рукоплещите, комедия окончена.
– А-а-а-а! Может, по пивку?
– Лёва, мы же приличные люди! И я за рулем!
– А я по пивку!
– На обратном пути.
– Хорошо.
– Смотри! – Лёва указал на проходившую мимо толпу школоты с экскурсоводом: как бы та ни распиналась пред отроками, из мобил они не вылезали, – Вот на кой их сюда привезли? Им же плевать!
– Во-во, а еще нас поколением пепси называли. Слепая игра сперматозоидов и яйцеклетки породила непутевых. Пропащие совсем…
– Поехали уже, Виталь! Трубы горят!
– Вообще-то я просвещаюсь, и это ты больше всех орал: «Поехали к Чехову на дачу! Поехали к Чехову на дачу!»
– Ну съездили, отметились! Все! До скорых встреч, Антон Палыч.
– Нет в тебе ничего глубокого, Лёва!
– Денег тогда в долг больше не проси.
– Да ладно-ладно, чего началось-то? Поехали.
Мечты моего товарища сбылись в продуктовом магазине соседней деревни, где он затарился несколькими полторашками Лакинского нефильтрованного. В любом человеке есть нечто, за что он готов умереть, помпезно и под истории. Для Лёвчика сиим стало
пиво. Любовь и пенное. Любовь к пенному. Пенно о любви. Эта любовь была настолько крепка, что не было в мире той силы, способной разрушить ее.– Лёва, на МКАДе нельзя останавливаться.
– Я сильный.
– Мда-а-а!
В своих суждениях о стойкости организма мой друг, конечно, преувеличивал, потому уже через час завязывал в узел свой готовый взорваться кран, а останавливаться было нельзя.
– Виталя, тормози, я больше не могу!
– Да тут осталось до дома три поворота, терпи!
– О, смотри, наш друг на мотоциклетке снова машет палкой.
Я открываю со скрипом окно, а Лёвчик пулей летит в редколесье. Страж правопорядка, забыв обо мне, помчал за преступником. Теперь он – эвентуальный наркоман. Я хохотал так, что не мог остановиться. Штраф мы все же получили, правда, за мелкое хулиганство в размере пятисот рублей, ибо мой друг не прекращал опустошать баки даже тогда, когда шериф дорог настиг его и начал читать морали о чести, достоинстве и приличии гражданского общества.
– Ну что, Лаки Лучано, поехали?
– Да я чуть не лопнул! – пробасил явно облегченным голосом Лёвчик.
– Куда в следующий раз поедем?
– К Есенину.
– Под Рязань?
– Да! Только пива побольше надо взять.
– А почему бы и нет? Просвещаться так просвещаться…
Женщина с медведем
Вы никогда не задумывались над тем, что предшествовало увиденному моменту? Когда взору предстает какая-либо эксцентричная сцена, то хочется увидеть весь спектакль, что дарует жизнь ее актерам. Что стало завязкой и кульминацией сего действа? Жизнь – это трагедия, и ты в ней не зритель, ты ее режиссер, сценарист, оператор и актер.
В чем, собственно, цимус?
Однажды на пути моей колымаги предстала некая леди. Тучная. Рыжее каре. Длинная сигаретка в зубах. Двое детей хвостом. Все бы ничего, но этот ансамбль украшал здоровенный плюшевый медведь. Розовый. Таких еще дарят ванильным сикушкам клянущиеся в вечной любви кавалеры и позже сбегающие за новой юбкой, по дороге заглянув в ломбард, чтоб сдать колечко от предыдущей несостоявшейся помолвки. Назовем мою героиню Галочкой. Ей очень идет сие имя, ибо такие особы владеют заветным ключом от кассы «Пятерочки» и магическим заклинанием отмены. Она уверенно шагала вперед, таща за лапу мишку. Небрежно. С неприкрытым отвращением. Прям по весеннему грязно-ледяному асфальту. За ней – дети. Годов так семи и четырех. Допустим, что они Кешка и Мишка. Они молчаливы. Вот в чем они виноваты? В чем виноват медведь? Неясно, но очень хотелось выяснить. У первых боязливо-острожный вид, у второго – нет глаза, видимо потерянного в ходе амурного сражения Галочки с ее ухажером, может, даже мужем. Об этом я, собственно, и задумался… Что было до сего момента? Может, драма? А может, и комедия. Или джекпот. Все везде и по всем нотам. С двух пар рук. Вот это уже другое дело. Стоило бы и задуматься над этим…
Итак, провинциальный город. Обшарпанный театр. Афиша гремит о грядущей постановке с социальным подтекстом, правда, половина ее уже заклеена объявлением о ярмарке с белорусским трикотажем. Приоритеты налицо, так сказать.
Спектакль «Женщина с медведем». Так говорил крупный извилистый шрифт, прошедший чрез силу природы. Над текстом общим планом красовалась тучная леди с рыжим каре. Наша Галочка. Крупно ее не взять, не уместится. Общий – самое то!
Прожженные театралы, семеня своими ножками, вовсю спешили из ближайшей рюмочной. Были и вполне приличные люди, они пришли загодя… Первый звонок уже давно дан, двери открыты и приглашают гостей. Их немного. Любителей искусства в забытой богом глухомани лишь по пальцам сосчитать. Двух рук и одной ноги. Второй звонок. Пред третьим рюмочные забегают в пустующий партер под негодующий гул палеолитных бабулечек на входе. Занавес подымается.