Добро пожаловать в кошмар!

Ни одной мысли в голове не было, все чьи-то чужие слова. Вадим снова принюхался. На этот раз пахло кофе. Ну да, конечно, их обещали кормить. Время утренней еды настало.

Бокштейн как раз допивал третью чашку кофе, пытаясь заставить себя перестать думать логически, когда в столовую вошел Василевский. Он был бледен до синевы, глаза воспаленно блестели, куртка – распахнута, но в целом он выглядел прилично.

– Я ее не нашел, – отчитался Андрюха, падая на стул и придвигая к себе Вадимову тарелку с бутербродами.

– Зато искал, – Бокштейн потянулся к тостеру, чтобы зарядить его новой порцией хлеба. – Этого достаточно, чтобы проклятье не начало действовать. Занимайся потихоньку поисками, пока мы не поймем причины.

– А Маргарите мы что скажем? Она же с ума сойдет. – Василевский задумчиво сжевал два тоста с сыром и ветчиной.

– Маргарита пока убеждена, что все на месте. У нее сильное растяжение, она ходить не может. Ленка врет, что все в своих номерах. А Танька к Наткам в комнату перебралась.

– И она поверила? – Андрюха задумчиво оглядел стол в поисках съестного. За ночь он устал и здорово замерз.

– Не поверила, конечно. Сказала, утром во всем разберется. А что с тобой?

– Пусто.

Из тостера выскочили готовые хлебцы. Василевский тут же подхватил один из них и стал накладывать на него джем. Желтая масса стекала у него по пальцам.

– Ким пошла за тем чуваком в красном, поднялась на холм и исчезла. Я два часа просидел на холме. Хотя бы какой знак. Если кто-то играет с нами в игру, то должны быть объявлены условия. Мы не можем никого искать, пока не поймем направление поиска.

– Направление у нас одно – выполнять данные обещания.

Андрюха поперхнулся тостом, грязными руками полез в карман, достал книгу стихов и быстро зашептал:

– Отныне плащ мой фиолетов,Берета бархат в серебре:Я избран королем поэтовНа зависть нудной мошкаре.

– У тебя ничего не болит? – недовольно сощурился Вадим.

– Душа, – поник головой Андрюха. – Сколько у нас времени до отъезда в Пириту?

– Марина сказала, что придет в десять. – Бокштейн посмотрел на экран сотового. – Еще два часа!

– Вы куда-то собрались? – На пороге столовой возникла Ленка.

– Думать. А ты следи, чтобы Маргарита никуда не выходила, – отдал распоряжение Вадим.

– Она и так никуда не выходит. Нога распухла, она пошевелить ею не может.

– Значит, на экскурсию она не идет! Отлично! – Вадим допил свой кофе. – Василевский, отомри! До вечера мы должны во всем этом разобраться.

– А если у вас не получится? – прошептала побледневшая Ленка.

– Получится, – Андрюха захлопнул книгу. – У нас все получится. Мы же обещали, – добавил он тише.

Глава IV Недействующие поговорки

– Есть такая поговорка: «Обещанного три года ждут», – мрачно изрек Василевский.

– Таллин шведский город, такой поговорки здесь точно не было.

Вадим с Андрюхой сидели в комнате. Из своего небольшого рюкзака Бокштейн извлек стопку книг. Василевский боролся с желанием заглянуть в сумку приятеля, чтобы выяснить, взял ли отличник что-то помимо литературы. Хотя нет, зубная паста со щеткой у него точно были.

– Я здесь кое-что почитал, – себе под нос бормотал Вадим. – Пока мы знаем, что завязка произошла на две легенды – об Олеве и о рыцаре.

– Розенкруйц… – попытался вспомнить сложное название Андрюха.

– Рыцарь Розы и Креста, по-другому ордена розенкрейцеров. Мистики и религиозные фанатики. Появился орден в Средние века. Вроде бы его создатели использовали практики выхода из тела и предсказания будущего, могли взывать к духам предков и чуть ли не оживляли мертвецов. У рыцаря в легенде был перстень. Роза – символ крови. Наверное, это был рубин. Он красный. Если эти мистики поработали, то кольцо само по себе должно было обладать какой-то силой, поэтому проклятье и сбылось.

– Чем ему не понравился смех детей?

– В Средневековье любая красота, а тем более веселье считались проявлением дьявола и жестоко карались, даже улыбки запрещались. Вот детей и наказали. Они мешали рыцарю думать о вечном.

– Надо нашим сказать. После такого примера Михеева точно смеяться разучится, а то раньше на каждое слово сушила зубы. – Василевский был мрачен.

– Мистическое заклинание можно снять такими же действиями, – не стал комментировать его слова Вадим. – Еще у нас есть вопрос об имени. Когда узнают имя человека, он умирает… Это тоже из древних времен. Тогда у человека было два имени. Одно общедоступное, а второе тайное, данное при посвящении. Знать его никто не должен был, иначе человек становился рабом того, кто его имя узнавал.

– Если Танька кого-то убьет, ее за это посадят.

Бокштейн уставился на него невидящим взглядом.

– Сейчас, может, и посадят, а вот раньше за убийство казнили. Палачи. Люди в красном. Это была закрытая каста, жениться они могли только на детях других палачей. И хоронили их за оградой кладбища вместе с самоубийцами.

– А мы с Танюхой черную кошку видели, – влез в монолог приятеля Андрюха.

– Где?

– «Город мастеров». Лавочки всякие и стеклодувная мастерская.

– Пойдем! – Вадим свернул разложенную на кровати карту. – У нас есть еще полтора часа. Самое время прогуляться.

– Ты со словом «время» поосторожней, у меня скоро на него икота начнется.

Бокштейн посмотрел на него долгим взглядом, но ничего не сказал.

До переулка с надгробиями на стене и черепичными перекрытиями от одного дома до другого они добрались быстро. Стеклодувная мастерская была закрыта. Кошки над крышами не было.

– Может, у нее рабочий день не начался? – предположил Андрюха. Хотя он отлично помнил, что кошка была ненастоящая, каменная или глиняная.

– Наоборот, недавно закончился. – Вадим вертел головой, разглядывая крыши. Серая тень появилась на карнизе и тут же скрылась.

– Вы не любите кошек? – прошептал Бокштейн. – Вы просто не умеете их готовить. Идем!

Они побежали обратно по проулку, метнулись налево мимо Ратуши, оказались около Колодца. Теперь Вадим смотрел на высокие стены Верхнего города. Чтобы было лучше видно, он подошел ближе к склону с олененком.

– Смотри! Там люди! – Он показал в левый угол стены, где заканчивался дом и начинался широкий портик, над которым торчала голова человека, смотрящего вниз.

– Что это такое? – Андрюха застыл перед домом, где одно из верхних окон оказалось фальшивым – оно было просто нарисовано на камне стены. Под ним кривыми буквами значилось: «Долги». На мгновение послышалась музыка, какофония звуков и криков, топот копыт, словно несколько лошадей решили разом подпрыгнуть. Но потом все стихло, надпись растворилась в сером камне. В воздухе повис смех.