Добролюбов
Шрифт:
В Петербурге 40-х годов начинал свою революционно-пропагандистскую деятельность молодой Герцен; развертывалось поэтическое творчество Некрасова, в стихах которого зазвучал голос самого народа. На Украине созревал самобытный талант народного певца Тараса Шевченко. В этом движении отечественной литературы по пути народности и реализма нашел свое выражение процесс исторического развития России.
Стихийное волнение порабощенного крестьянства влияло на судьбы русской литературы. Мечты и надежды миллионных масс, их ненависть к угнетателям с особенной силой отразились в могучей проповеди Белинского, оказавшей огромное влияние на умы передовой молодежи. Любовь к народу и вера в его свободное будущее водили пером великого критика-революционера. В 1848 году он писал свои последние статьи о русской литературе,
Приближалось время, когда на арену общественной жизни должно было выйти новое поколение революционных разночинцев, людей, поднявшихся из толщи народной, пробужденных к большой деятельности всем ходом исторического развития страны. Этому поколению суждено было подхватить знамя русского освободительного движения и одновременно занять командные высоты в литературе, науке, искусстве, во всех областях общественной и культурной жизни. Добролюбов явился одной из самых характерных фигур этого процесса, в его облике слились воедино и выразились с необычайной полнотой наиболее яркие и типичные черты передового деятеля 60-х годов — революционного демократа и просветителя.
Большая деятельность была впереди, а пока в далекой глуши, за сотни верст от Петербурга скромный провинциальный юноша набирался сил, готовясь к будущему поприщу. Огромную роль в его развитии сыграли традиции передовой русской мысли и наследие русской литературы.
Чтение было его первой страстью с детства. Чернышевский указывает, что к началу 1849 года мальчик уже «имел большой запас знаний, приобретенных неутомимым чтением всяких книг, попадавшихся ему в руки». При крайней скудости семинарского образования Добролюбов своим ранним развитием был обязан только собственному, самостоятельному труду.
Чтение его было лишено всякой системы; разумеется, им никто не руководил. Однако среди грубой жизни, чуждой умственных интересов, после семинарской схоластики, иссушающей душу и разум, книги были единственной отрадой для замкнутого, сосредоточенного в себе мальчика.
Он доставал их всюду: перечитав все, что можно было найти в библиотеке отца, он начал брать книги в семинарии, у родных, знакомых, у семинарских преподавателей и некоторых товарищей. Буквально десятки людей снабжали его книгами; среди них — упоминавшийся выше историк музыки А. Д. Улыбышев, редактор нижегородской газеты А. И. Щепотьев, живший в доме Добролюбовых, семья князя Трубецкого, жившая там же, нижегородский книгопродавец Н. Улитин, библиотека которого восхищала мальчика, и многие другие. Однажды ноябрьским вечером, возвратясь от Улитина домой, он присел к столу и быстро написал на клочке бумаги:
О, как бы желал я такую способность иметь, Чтоб всю эту библиотеку мог в день прочитать. О, как бы желал я огромную память иметь, Чтобы все, что прочту я, всю жизнь не забыть. О, как бы желал я такое богатство иметь, Чтобы все эти книги себе мог купить. О, как бы желал я иметь такой разум большой, Чтобы все, что написано в них, мог другим передать. О, как бы желал я, чтоб сам был настолько умен, Чтоб столько же я сочинений мог сам написать…Эти довольно корявые строки, написанные экспромтом, когда Добролюбову было 14 лет, говорят не только об отношении его к книгам, но, в сущности, содержат целую жизненную программу, включая сюда и стремление быть полезным людям, передать им свои знания, и смутное предчувствие будущего призвания — «авторства».
В одном письме, относящемся к концу семинарского периода, Добролюбов писал своему приятелю о том, что чтение книг сделалось его главным занятием и «единственным наслаждением и отдыхом
от тупых и скучных семинарских занятий». «Я читал все, что попадалось под руку: историю, путешествия, рассуждения, оды, поэмы, романы, — всего больше романы. Начиная от Жанлис и Ратклифф до Дюма и Жорж Занд и от Нарежного до Гоголя включительно, все было поглощаемо мной с необыкновенной жадностью. Только почти и делал я во все эта пять лет».Чтение занимало настолько большое место в жизни Добролюбова, что уже в 13-летнем возрасте он ощутил потребность как-то отмечать, регистрировать для себя то, что им прочитано. В 1849 году он начал составлять списки прочитанных книг, называя эти списки «реестрами», и вел их с присущей ему аккуратностью (хотя и с некоторыми перерывами) до самого отъезда из Нижнего в 1853 году.
Таким образом, мы можем составить довольно полное представление о круге чтения Добролюбова в семинарский период. Первое, что бросается в глаза при знакомстве с реестрами, — это огромное количество книг, с которыми успел познакомиться юноша.
В реестрах зарегистрировано не менее четырех тысяч названий. Если прибавить к этому четыре сотни книг из отцовской библиотеки и если вспомнить, что реестры велись с перерывами, то станет ясно, как неимоверно много прочел Добролюбов в юности и каким разносторонне развитым человеком он был ко времени своего переезда в Петербург.
Первое место в добролюбовском чтении, безусловно, занимала русская художественная литература. Из реестров видно, что нижегородский семинарист успел основательно изучить отечественную словесность. Не говоря уже о ее крупнейших представителях — Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Кольцове, — он читал и знал Державина, Лажечникова, Загоскина, Козлова, Ростопчину, Нарежного, Подолинского, Бенедиктова, Богдановича и многих других писателей. В реестрах также отмечено немало иностранных авторов: Вальтер Скотт, Жорж Санд, Шекспир, А. Дюма, Теккерей и др.
Став известным журналистом и критиком, Добролюбов удивлял многих своим блестящим знанием русской и мировой литературы. Основы этого знания были заложены еще в Нижнем. Позднее, занятый напряженной работой, он, конечно, был бы не в состоянии прочитать так много. Но критик обладал с детства необыкновенной памятью, и это во многом помогло ему впоследствии.
К этому надо добавить, что Добролюбов с огромным интересом набрасывался на журналы, причем охотно перечитывал и старые комплекты, если они попадались под руку. Журналы он имел обыкновение читать целиком, от крышки до крышки. Нет сомнения, что с особенной жадностью он читал «Отечественные записки» и «Современник», где печатались статьи Белинского. Критика вообще привлекала его еще в ранней юности. В дневнике 1853 года Добролюбов записал: «…я так люблю нынче читать журналы и преимущественно отдел библиографии и журнальные заметки».
Судя по сохранившимся записям, Добролюбов именно в семинарские годы уже хорошо знал Белинского, читал его важнейшие статьи, и они производили на юношу громадное впечатление. Проповедь Белинского открывала новый мир перед Добролюбовым, как и перед всяким честным и мыслящим человеком того времени. «Читая его, — вспоминал он впоследствии, — мы забывали мелочность и пошлость всего окружающего, мы мечтали об иных людях, об иной деятельности и искренне надеялись встретить когда-нибудь таких людей и восторженно обещали посвятить себя самих такой деятельности… Для нас до сих пор дороги те дни святого восторга, тот вдохновенный трепет, те чистые, бескорыстные увлечения и мечты, которым, может быть, никогда не суждено осуществиться, но с которыми расстаться до сих пор трудно и больно…» Так писал Добролюбов в 1859 году в «Современнике», приветствуя выход первого собрания сочинений великого критика.
Как относился юный Добролюбов к прочитанному? По натуре необычайно впечатлительный и легко возбудимый, он, несомненно, читал очень внимательно и не только усваивал все, что узнавал нового и интересного, но и глубоко переживал прочитанное. Каждая новая книга оставляла свой след в его душе. Характерно, что на первых порах ему нравилось почти все, что бы он ни читал; чуть ли не все книги вызывали у миролюбивого, по-христиански настроенного семинариста чувство восторженности и умиления. С 1850 года он начал делать в реестрах заметки о книгах, фиксируя свои впечатления.