Добронега

Эржбета потребовала себе целую комнату. Никто не возразил. Дир, зайдя и увидев постель, стащил с себя рубаху и сапоги, повалился ничком, и тут же уснул. Второе ложе было широкое, и Хелье с Яваном на нем прекрасно уместились. Годрик устроился в углу на соломе.

Хелье уснул последним.

Наутро все пятеро позавтракали в кроге, после чего Хелье изъявил желание побродить по городу.

– Вернись до вечера, – сказал Яван. – Вечером отплываем.

– Куда это ты? – спросила Эржбета мрачно. – Лучше бы ты здесь сидел. Ищи тебя потом.

– Люблю гулять в одиночестве, – ответил Хелье.

Здравствуй, Корсунь независимый, гордый Херсонес, город славный и древний! Всем-то до тебя есть дело, всем-то ты нужен.

В легендарные времена, после Троянской Войны, но, возможно до того еще, как Гомер написал об этой войне игривое свое произведение, хаживали сюда греки, строили, по своему обыкновению, гладкие здания из камня. Успел ты, город, побывать и независимой греческой республикой, и диктатурой богатых. Хаживали и римляне, и ссылали неугодных, как, к примеру, будущих римских пап Клементия и Мартина. Византия приняла Корсунь во владение, и вскоре сослала к берегам Моря Таврического неугодного императора Юстиниана Второго, предварительно отрезав ему часть носа. Жили здесь и хазары, и строили крепости, а наблюдали за строительством Рим и Константинополь. Приходил и Владимир Красное Солнышко с войском, и брал город штурмом, и, говорят, именно здесь были ему и слепота, и откровение, и прозрение, и крещение, а потом передал он владение городом той же самой Византии. И теперь им владела Византия, но не плотно, поскольку плотно владеть Корсунем было в те времена невозможно. Корсунь располагался на отшибе мира, был конечной точкой запутанного лабиринта путей, и был поэтому облюбован всеми недовольными окрестных держав, как убежище. Сюда съезжались люди мечтательные и люди разочарованные, здесь рождались вольнодумцы, здесь шли споры великие о том, кто на самом деле правит миром земным. Сюда же шли скоморохи, актеры, мастера ремесел, и здесь же, как часто бывает в вольнодумных отдаленных городах, устраивали себе притоны пираты и разбойники, говорящие на ста разных языках. Были и проповедники. Святость и порок сосуществовали в Корсуне столетиями, время от времени вступая в конфликт, иногда кровавый. Проезжий человек мог за один день, проведенный в Корсуне, полюбоваться на причудливые сгустки архитектуры, дикую смесь Рима, Византии, и романского севера, познакомиться с весьма образованными людьми, вкусно поесть в одном из прибрежных крогов, посетить один из четырех действующих театров и поразиться новой манерой игры актеров, быть ограбленным на улице, завести любовный роман с местной девушкой или женщиной, отдохнуть в прекрасном парке на плато, помыться в бане римского образца или в парной новгородского, пообщаться с варангами, русами, греками, римлянами, франками, хазарами, арабами, иудеями и болгарами, придти на мессу, посетить греческую службу, купить редкий фолиант, и услышать неимоверное количество местных легенд о славных древних временах, которые не чета нашим.

Хелье город очень понравился, и он подумал, что здесь неплохо бы остаться жить. Кругом было много молодых людей и девушек, и смотрели они приветливо, и не судили по лицу и одежке. Ограбить его попытались всего один раз, но при нем был сверд, поэтому ничего у грабителей не вышло, и вынуждены они были ретироваться, прибитые и в порезанной одежде.

На небольшой уютной площади Хелье залюбовался на танец, исполняемый двумя очень тоненькими, очень трогательными девчушками под руководством толстого но весьма подвижного наставника, когда к нему вдруг обратились по-славянски. Выговор обратившегося был замечателен своею безупречною ясностью и чистотой.

– Позволь, добрый человек, задать тебе вопрос. Прошу у тебя прощения, если досаждаю.

– Нисколько, – ответил Хелье.

Обратившемуся было чуть за тридцать. Ростом он был немногим меньше Дира, волосы имел светлые, а тонкий с небольшой горбинкой нос, большие серые глаза, высокие скулы, мелкий но выразительный рот, и изящное телосложение говорили о знатном происхождении. Одет этот человек был богато и со вкусом, хотя наблюдатель более опытный, чем Хелье, сразу бы отметил легкое несоответствие между покроем одежды и ее состоянием. Покрой был безупречный, но костюм – явно не с иголочки.

– Ты не из Киева ли сюда прибыл?

Спьен, подумал Хелье. Вот оно. Нас хотят остановить.

– Нет, – ответил он. – Из Пскова.

– Но ведь ты был в Киеве проездом, не так ли?

– Бывал. Но давно.

Человек кивнул вежливо.

– Понимаю. Есть ли в Киеве доброе вино?

Вопрос удивил Хелье.

– Есть, конечно, – сказал он. – И даже дома есть. На улицах. И люди, и церкви.

Спрашивающий улыбнулся.

– Да, – согласился он. – Но, видишь ли, по наличию доброго вина можно определить и все остальное. Ценители достойного виноделия как правило – люди с хорошим вкусом. И если они достаточно многочисленны, то в добавлении к доброму вину в городе почти наверняка наличествуют фолианты, хорошая кухня, театральные представления, и интересные разговоры. Есть с кем пообщаться. А мне скорее всего придется скоро перебраться в Киев. С одной стороны, это не так уж плохо. Корсунь мне надоел ужасно. Здесь неимоверное количество плебеев с дурными манерами, они постоянно путаются под ногами и громко разговаривают. С другой стороны, в Киеве их может оказаться не меньше, но больше, а это было бы неприятно. Позволь представиться. Меня зовут Гостемил. Родом я из Мурома. А тебя?

Хелье решил, что это все-таки не спьен.

– Хелье. Родом из Смоленска.

– Судя по выговору, ты провел некоторое время у шведов.

– Да.

– Иначе бы ты звался Олегом. Есть ли у тебя время, Хелье?

– До вечера.

– Это хорошо. Пойдем, я покажу тебе мой самый любимый притон.

– Притон?

– Крог. Но я их называю притонами. Крог – слишком банально.

Любимый притон Гостемила находился на полукруглой площади, украшенной неработающим но очень изящным фонтаном.

– Присядем? – предложил Гостемил, указывая на лавицу и столик, вынесенные на улицу. – Здесь подают очень неплохое вино.

Тут же к ним выбежала служанка и осведомилась, что угодно дорогим гостям.

– Друг мой, – сказал Гостемил служанке, – умоляю тебя, принеси нам вина, не сопровождая действие сие потоком бессмысленных слов.

Служанка поклонилась и удалилась.

– С простым народом следует вести себя строго, – объяснил Гостемил. – Иначе общение с ними становится утомительным.

Хелье засмеялся.

Гостемил оказался весьма приятным собеседником. Поговорили о древней Римской Империи, об архитектуре, в которой Гостемил оказался чрезвычайно сведущ, о сравнительных достоинствах скандинавских и славянских песнопений. Гостемил обратил внимание на рукоять сверда Хелье.

– Ты, наверное, много упражняешься, – сказал он.

– Да. По часу в день. Привычка.

– Вот как? Не утомляет?

Назойливого любопытства Гостемил не проявлял – это, очевидно, было ниже его достоинства, но Хелье, не считавший годы, проведенные в Старой Роще, тайною великой, рассказал ему об обычаях и порядках легендарного поселения, последнего оплота викингов, и Гостемил заинтересовался.

– Жаль, что тебе нужно сегодня уезжать, – сказал он. – Я бы с удовольствием взял у тебя несколько уроков владения свердом, хоть это и очень утомительно. Это может мне пригодиться в будущем. Впрочем, если ты вернешься в Каенугард и не будешь против, мы это как-нибудь устроим. Не даром, конечно.

Хелье улыбнулся. Очевидно, Гостемил так и не поверил, что он, Хелье, живет во Пскове.

– А зачем тебе? – спросил он.

– Скорее всего, мне нужно будет поступить на какую-нибудь военную службу, – сказал Гостемил, грустя. – А уж на военной службе всякое может пригодиться. Последнее время я очень стеснен в средствах. Я должен был бы поехать в Константинополь и слегка развеяться, а вместо этого выбрал этот неуклюжий плебейский город. Я мог бы стать священником, но мысль о том, что мне придется целый день иметь дело с плебеями всех мастей, меня совершенно не радует, увы. Поэтому, увы, военное дело – то, что мне нужно. Увы.

– Почему же увы?

– Как тебе сказать, Хелье… Ты еще очень молод и представления о людской деятельности у тебя пока что очень… за неимением лучшего слова – радужные. На самом деле видов человеческой деятельности, которыми может заняться благородный мужчина, не рискуя заскучать, мало. Вернее, совсем нет. Я бы предпочел путешествовать – по цивилизованным местам, естественно – и получать эстетическое, как говорят греки, хвоеволие от тех или иных проявлений человеческого гения и божественного провидения. Но для этого нужны большие средства, коими в данный момент я не располагаю.

– Слушай, Гостемил, – сказал Хелье, которому стало жалко терять связь с таким интересным человеком, – ты, пожалуй, когда будешь в Киеве, наведывайся иногда в Римский Крог. Я там часто бываю.

– Римский Крог? – переспросил Гостемил. – Хорошо. Какое, однако, вычурное название, не находишь? Я так и думал. Киев – город очень молодой еще, и поэтому очень вульгарный. Впрочем, какая разница, плебеи везде есть. Зайдем ко мне? У меня не прибрано, но дело не в этом. Ты слышал легенду о скифах?