Добровольная жертва

Я села.

– Совет Лиги отстранил тебя от обязанностей жрицы, – как само собой разумеющееся сообщил Альерг. –Завтра на заре ты покинешь Гарс. И не по заданию Лиги, – это твое утреннее нежелание выполнить поручение тоже учтено. Мне, как твоему наставнику, и больно, и стыдно. Я не справился с обязанностями. Не беспокойся, одну тебя не оставят: Лига не бросает своих учеников, даже никудышных. И я все еще твой опекун, Рона. Все. Вот так, девочка. Я сообщил тебе то и в тех формулировках, что и в каких был обязан. Теперь поплачь, легче станет.

И не подумаю. Зачем? Мир прекрасен: травка зеленеет, солнышко блестит, бабочки летают, Лэпп в малине притворяется медведем. Из-за чего мне плакать? Из-за того, что Лига избавляется от меня? Да и пусть! Все идет так, как должно быть. Этот момент давно уже оплакан. А вот у добрейшего опекуна глаза подозрительно блестели.

– Не переживай за меня, Али. Все будет хорошо, вот увидишь. Лига не во всем права. То, что ты сказал, большей частью ни одной пифии не доступно. Но я действительно ущербна: не вижу целого, погрязая в деталях. И страшно труслива. Это справедливое обвинение. Но здесь даже ты ничего не мог поделать. Это уже изъян от рождения. Я родилась с этим страхом.

Наставник жалостливо погладил меня по головке. Я отстранилась. Ну вас с вашим пряником после кнута.

– Али, ты мне говорил как-то, что предвидение – великий дар. Но всю жизнь я чувствую иначе: это отказ от более ценного дара. От возможности любви. Ведь любовь, которая предсказана – не такое уж и счастье, а какая-то роковая обязанность. Ну, представь, тебе скажут, что завтра ты будешь счастлив. И весь следующий день ты проживешь в ожидании, когда же, наконец… А счастье не любит, когда его предвкушают. Оно любит быть целостным и полным. И приходить неузнанно, неожиданно и всепоглощающе.

– Совсем как ниги, – отмахнулся мастер. – Не впадай в банальность, Рона. Мы тысячу раз говорили об этом, разбирая сочинения мудрецов.

– Что толку от их отвлеченных рассуждений? Многие ли из них на собственной шкуре испытали то, о чем рассуждали с умным видом? Заставь-ка их откусить перец, чтобы понять его сущность, и ходить с обожженным ртом! Чтобы истинно понять сумасшедшего, нужно сойти с ума. Остальное понимание – не более, чем мнение здоровых. Они на то и мудрецы, что понимали необратимость таких опытов… Али, ты был чудесным наставником. Самым лучшим. Я буду очень скучать. Я была все эти годы … как за каменной стеной.

Он чуть вздрогнул. То-то же… Я погладила его большую надежную ладонь и попросила позволить мне воспользоваться привилегией приговоренных: правом на последнее желание. А оно у меня одно – помолчать в одиночестве.

– В относительном, – усмехнулся опекун, уходя.

Им даже не стыдно, пожаловалась я ромашкам. Они не стесняются быть бесстыдно циничными, эти потрошители черепов! И начала в задумчивости обрывать белую ромашковую корону… Не буду я плакать ни за что!

– Впервые вижу пифию, гадающую на ромашках! Умора! – вьелся комаром веснушчатый голосок.

– Не любит! – сообщила я ему замогильным гласом оракула в пустыне. – Чего тебе надобно, птичий божок?

Пелли насупился.

– Рона, ты обещала не… Ой, ты … плачешь?! Кто тебя обидел? Я … я растерзаю его на месте!

Мальчишка сжал кулачонки, встопорщил перышки и стал походить на разъяренного воробья. Да, заклюет любого.

– Не плачь, Роночка. Хочешь, я принесу тебе жуть какую интересную книжку? Такую, что ты в жизни не читала! Мечта, а не книжка!

Пока меня интересовала только одна книга, ради которой я пожертвовала бы рыжему … весь птичник. Заинтригованный Лэпп покинул малиновое укрытие и притащил любопытную морду к ободранной ромашке. Пелли с восторгом кинулся с ним обниматься. Он обожал все шерстяное и пернатое, все, что имеет два крыла или, на худой конец, четыре лапы с когтями или, так и быть, с копытами. Конек упирался всеми силами и отчаянно отфыркивался.

Я подозрительно прищурилась.

– Что за книжка?

– Ты же обожаешь сказки! – поддразнил насмешник. «Черненькая такая… Я знаю, где она лежит», – тут же прошептал он, чуть шевельнув губами, сдувая нависший на янтарный глаз вихор.

Мне показалось, что слова прошелестели прямо у меня в голове. Э-э, рыжий, да кто ты такой, чтоб так много на себя брать? – прищурилась я вторым глазом.

– Роночка, ты же обещала! – возмутился он моим прищуром.

– Хорошо, не буду. К тому же, с сегодняшнего дня я отстранена от обязанностей жрицы всяческих истин. Радуйся!

Он присвистнул переливчатым щеглом, кудрявый коник недовольно заржал, задергав ухом, словно в него залетела оса.

– И вообще, дорогие собеседнички, – уперла я кулаки в бока, озирая враз насторожившихся слушателей, – меня не интересуют сегодня ни сказки, ни их назойливые персонажи. Брысь все!

Они жизнерадостно, с веселым ржанием, прыснули в обнимку единым лучистым шестиногим существом в желто-рыжую полоску, спугнув взмякнувшего истошно местного кота, возникшего посмотреть, кого тут гонят вместо него.

Пелли мог не беспокоиться, я и сама знаю, в каком месте ждет меня эта жуть какая интересная сказка. Живьем. Черненькая такая…

– Любопытная парочка! – плотоядно проворковал над ухом нежный голосок. Хорошенькая зеленоволосая дриада выросла за спиной стремительным сорняком и жадно смотрела в сторону уже скрывшегося существа. Караул не дремлет.

Даже вблизи я не смогла определить возраст зеленой дамы: от двадцати до древней усталости в изумрудных очах.

Обратив внимание на еще одно живое существо, пышущее негодованием – ну никакого уважения к последнему желанию приговоренной! – внезапная садовая поросль уведомила, что ее зовут Дьюви. Совершенно беличье имя.

Сообщив, что мастер Альерг был не совсем точен сегодня в подсчетах моих пророчеств, она бесстрастно поинтересовалась, не помню ли я предсказание, которое получил от меня магистр Дункан Абигойе ал’Краст.

Я изумилась: ничего он от меня не получал.

Она пристально посмотрела на меня, опять пронзив уже знакомой болью аж до кончиков пальцев, и отступилась.

– Да, ты не помнишь. Тем не менее, предсказание было, и оно нас весьма интересует. Может быть, еще раз попробуем? Расслабься, девочка, иначе тебе будет очень больно. Ты ведь хочешь помочь Лиге?

Будет пытка, поняла я. И приготовилась.

Она ударила – незримо, страшно. И тут же красивые бархатные брови дриады удивленно взлетели, рот округлился. Она начала задыхаться, ее свело судорогами, ибо я, словно зеркало, возвращала ей ее собственную силу. Как зеркало, я замкнула Дьюви на ее самое. Я не знала себя, но в себе я знала ее. И я была дочерью своего отца, о котором давным-давно подслушала еще не случившийся к тому времени разговор вот этой вот Дьюви, чей вкрадчивый тембр невозможно не узнать.