Добровольная жертва

Тварь хихикнула в предвкушении:

– Мы возьмем в себя дар натхов и преобразуем этот мир, дорогая. Разве это справедливо, детка, когда мы, бессмертные – властвуем над смертным прахом, а ничтожные смертные натхи – над вечным сознанием?! Породившее нас Ничто посмеялось, если способно было смеяться. Вся вечность будет наша! Этот мир будет миром нигов, деточка. Тебе понравится.

– Но… – я хотела напомнить, что натхи не позволят, и вовремя спохватилась.

– Без всяких «но»! Это только кажется, что мы ушли. Мы здесь, мы ждем. Ждут те, кто заперт в небытии. И даже натхи не удержат их там навечно. Придет Освободитель и выпустит всех. Всех, от начала времен! Мы ждем Его Рождения. О, как мы ждем! И готовимся. И мальчик Дик нам поможет. А теперь… теперь пора заняться незваными гостями. Посиди пока, милая. Уж не сердись, но придется тебя придержать сегодня здесь.

Она уходила, не выдернув «гвозди»: я все еще не могла сдвинуться, как ни тужилась, как ни напрягала немаленькую силушку. Не с каменной же лавкой под одним местом по веткам скакать! Меня начало это раздражать.

Пора так пора. Сейчас или никогда.

Я мысленно поковырялась в пятках, выцарапывая мигом юркнувшую туда душонку, и попыталась водворить на место. Та упиралась и норовила съежиться до полушки. Тьфу на нее. И бездушно так, ровненьким мертвым голосом я заявила твари:

– Ничего этого ты не сделаешь.

– Это почему же? – приостановилась тварь.

– Я не дам.

Олна покатилась гулким хохотом:

– И что ты, калека жалкая, заморыш человеческий, можешь мне – м н е! – сделать?

– Не я. Псы. Ворч! – позвала я негромко. И встала легохонько. Отпустило меня.

В окне и дверях послышался шум, стукоток когтей мягко прыгнувших тел, и лохматая песья голова уткнулась мне в колени горячим носом. Еще парочка примостилась по бокам. Хвосты остервенело начали проламывать пол, высекая каменную щепу.

– Умно,– не наиграно восхитилась тварь. – Стравить одну часть с другой. Значит, ты захотела, чтобы змея заглотила собственный хвост, одна голова дракона пожрала другую, а левая рука поборола правую. Но, если рука загнила, лучше ее отрубить, пока зараза не расползлась по всему телу.

Я смеялась, ощутив растерянность в ее голосе. Но Олна, склонившись к самому уху, процедила злобно:

– Придется убить их, предавших мою волю. У меня есть еще лес. Здесь мой мир, детка. Я вырастила, создала его из себя. Мои песики всегда были слишком вольными. Но и лес – моя часть и моя сила. Я обрушу его на пришельцев, зацеплю корнями, задушу ветвями, раздавлю стволами.

Я улыбнулась.

– Не сможешь. Он связан моей кровью, пролитой на его почву, впитанной его корнями, вошедшей в его плоть, в травы и кроны. На каждом стволе побывала моя ладонь, под каждым деревом мой след, каждый куст привечен, каждая травинка обласкана. Они стали и моими тоже, Олна. Послушают ли они тебя?

– Ловко, – одобрила ведьма. – Но я пожертвую своим лесом, сожгу дотла вместе с твоими друзьями, а тебя – испепелю на месте. Устала с тобой я возиться. К тому же, в детке, меченой оком Хозяйским, хлопотно вырастить семя. Непредсказуемы всходы.

– Посмотри вокруг, Олна! Все воды моря, которое взяло у меня кровь и часть моей жизни, и обязалось вернуть тысячекратно, все мириады капель стали по праву моими, я призвала их, тучей развесив над лесом, мы готовы принять твой огонь. Воды превратятся в пар и вернутся в свои берега, а твой огонь исчезнет вместе с тобой бесследно.

– Вижу, – согласилась тварь, – но ты не знаешь, что воздух, сам воздух, которым ты дышишь – тоже часть меня, и моя сила. А я могу и отойти от тебя, совсем отойти, вместе с воздухом. Вон в тот угол.

И я мгновенно задохнулась, как вытащенная на берег плотвичка. Раздавила самое себя. Еще доля секунды, и я разорвалась бы на капли. Но мгновенный спазм, не успев накатить, схлынул, воздух вернулся и я с всхрипом завершила вдох.

– Ну, каково без меня? – Ведьма расхохоталась, правда, с некоторой натугой, сначала как будто закашлявшись. – Там, где я есть, я просто жизненно необходима, не так ли? Основа твоей жизни. Можешь ли ты убить меня, не убивая одновременно себя?

Я подняла на нее незрячие глаза:

– Видишь ли, Олна … а ты должна видеть больше меня, поскольку зряча … ты не можешь дышать сама собой. Воздух – это не совсем ты. Ты ведь тоже сейчас умирала, когда попыталась меня убить, не так ли?

– Так, – честно призналась тварь. – Значит, силы равны?

Она предлагала! Она поняла, что бессильна! Оставалось дожать, что я с легкостью сделала:

– Нет. Я умирала без воздуха, а ты умирала потому, что умирала я. Но ты боишься смерти, потому и отступила. А я не боюсь умереть, убивая тебя. Я столько раз умирала, что это уже не ново. Я бы пошла на последнюю, окончательную смерть, если б дело встало только за этим. Ты сдалась, когда не убила меня ценой своего бытия. Но дело даже не в этом. Дело в том, что я могу тебя убить, не уничтожив при этом себя, а ты не можешь. Я – твоя судьба, а не ты моя. Я – судьба, ниг! И могу прекратить твое бытие, когда захочу.

– Что ж, бери, дочка, – с достоинством ответила тварь. Она умела сдаваться.

– Не сейчас, – мягко отказалась я. – Я еще не отблагодарила тебя за наше спасение.

– Пустое, дочка, ты уже это сделала, – отмахнулась Олна без тени иронии. – Сейчас, когда показала мне, что не зря я ночей не спала у твоей постели. Не напрасно делила с тобой это время. Теперь я могу уйти спокойно. Отдать мою вечность и умереть. Отпусти меня, госпожа.

Я честно доиграла до конца:

– Нет, матушка, не проси. Не пришло твое время.

Она вздохнула тяжко и вкрадчиво прошелестела:

– Зато твое время пришло. Не отпускаешь меня, так возьми. Возьми меня, госпожа. Ты готова!

Я не провидела ее намерения. Псы не успели даже вздыбить шерсть. Гром содрогнуться. Она усыпила меня мнимой победой. Обманула мою силу показной слабостью. И напала.

Тварь разом, в мгновение ока, оказалась везде, налипла со всех сторон, – словно воздух, которым я дышала, внезапно сгустился в студень и объял меня всюду. Псы рычали, наседали, царапали меня когтистыми лапами, и отступили: они ничего не могли сделать. Тварь плотной маслянистой пленкой расползлась по всему телу, поглощая меня целиком, растворяя меня в себе, и мы были неотделимы. «Возьми меня, Госпожа, а я возьму тебя, всю без остатка. Всю до конца! До капли! До вздоха!»

Олна охватила меня с алчной лаской, сдавила с жадной нежностью, обволокла плотным коконом всепоглощающего объятия, вибрирующим от нетерпения. Просочилась под одежду, растеклась по коже, осела на каждом волоске, закупорила уши, забилась в нос, в легкие, проникла в рот, раскрывшийся в судороге невозможного вдоха, и потекла внутрь скользкой змеей, заставляя сглатывать свое бесконечное тело, пожирающее меня уже изнутри. «Смертным не ведома сила нашей любви и объятий! Так изведай! Никогда не будет страданий, никогда не будет боли! Только радость любви. Дай мне себя!»