Добровольно проданная

— София!

— А? — поворачиваю голову в сторону зовущего меня голоса и понимаю, что Артем ждет ответа. Самое смешное, что Адамади вручил меня в руки Артема. Интересно, если бы он узнал, что его человек ко мне неравнодушен, он бы поменял свое решение9 Но сейчас мне безразлично, наверное, даже лучше, что это Артем, ему хотя бы не все равно на меня.

— Я говорю: холодильник пустой, ничего нет. Напиши список, и я привезу продукты, — спокойно, даже как-то тепло повторяет он. — Или, может, поехали вместе, сама выберешь, я помогу, — смотрит с жалостью, а меня злость берет. Не нужно меня жалеть!

— Я никуда не хочу, — отворачиваюсь к окну, а потом резко поворачиваюсь. — Что входит в твои обязанности, кроме охраны?

— Все, — спокойно отвечает он, идет ко мне и садится на соседний диван.

— Поясни, — я хочу четко знать гран ицы.

— Охрана, помощь во всем, включая бытовые вопросы.

— Играть роль отца моего ребенка? — выгибаю брови, еще не понимая, знает ли он о беременности, и по глазам вижу, что знает. Кивает, переводя взгляд на мой живот.

— Зачем Адамади это нужно? — не стесняюсь в вопросах.

— Он не простой человек, — уклончиво отвечает Артем и отводит взгляд.

Я ничего не понимаю. Не нужен ему ребенок? Не рассчитывал он на такую обузу? Так зачем держать меня в этой золотой клетке? Но объяснений я тоже не достойна. Сама виновата, нужно было быть серьезнее, а не летать на крыльях любви. Дура.

— Я к маме хочу, отвези меня, — прошу его и встаю с дивана. Натягиваю на себя пальто, шарф, шапку и выхожу из квартиры…

Поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь возле родной квартиры. Можно было собраться с силами, прийти в себя, придумать очередную ложь и лишь потом идти к маме. Но я не хочу. Не хочу больше лжи. Хочу к мамочке. Набираю в легкие больше кислорода и нажимаю на звонок. Сжимаю шарф, комкая в руках, и дышу глубже, слыша ее шаги в коридоре. Щелчок замка, дверь распахивается, а я стараюсь улыбнуться и сдержать слезы.

— Мамочка, — произношу на выдохе и стою, как неродная, дожидаясь приглашения.

— Сонечка, — улыбается в ответ мама и широко распахивает двери. Делаю пару шагов, вдыхаю запах родного дома, и глаза жгут подступающие слезы. Отворачиваюсь, снимаю пальто, шапку, шарф, оставаясь в теплом костюме. Быстро моргаю, разворачиваюсь и кидаюсь к маме на шею. Обнимаю крепко, стараясь не выпускать наружу проклятые слезы. — Сонечка, ты чего не предупредила, что приедешь, я бы блинчиков твоих любимых напекла. А где твои вещи?

— Мам, сделай чаю с травами. А варенье осталось?

— Вишневое? Конечно, для тебя берегу. Что-то случилось? — отстраняет меня от себя и заглядывает в глаза.

— Случилось, — киваю. — Но все хорошо, — добавляю, чтобы она не волновалась. — Сделай чаю, я так не умею, как ты. Я все расскажу…

Мама кивает и идет на кухню. А я прохожусь по комнатам, осматривая все; кажется, меня здесь тысячу лет не было. Захожу в свою комнату, тут все по-прежнему: книжки, мягкие игрушки, моя одежда в шкафах. Духи дешёвые на тумбе, косметика, безделушки, браслетики, сережки, бижутерия. Теперь у меня есть много дорогих украшений, только они не радуют; холодные камни и металл, хоть и дорогие. На мне только подвеска в виде шарика с камушками, подаренная Константином на Новый год. Выглядываю в окно и смотрю на машину, возле которой стоит Артем и разговаривает по телефону. Он теперь надолго со мной. Интересно, когда Адамади надоест вот эта опека, он отпустит меня окончательно?

Задвигаю шторы и иду к маме. Сажусь за стол, поправляю клеенчатую скатерть с вишенками, подпираю подбородок и смотрю, как мама суетится, наливает варенье в вазочку, доставая печенье. Так хорошо видеть ее здоровую, бодрую, суетящуюся на кухне. Это все того стоило. И мой ребенок тоже того стоил. Потому что я вдруг осознаю, что, несмотря ни на что, Адамади мне дал гораздо больше, чем взял. Отобрал надежду на совместное будущее, но оставил часть себя. Нашего ребенка. Все правильно, любовь нужно перенаправить и любить не человека, если он этого не хочет, а само чувство и то, что он дал.

Мама ставит передо мной горячую чашку ароматного чая и садится напротив. Молчит, дает мне время собраться. Пробую варенье, отпиваю чаю, немного обжигая язык. И все же без лжи не могу… Есть такие вещи, о которых лжешь, чтобы не ранить человека.

— Мама, я встретила человека, взрослого… очень взрослого, намного старше меня… — Мама замирает, сжимая ручку чашки, но слушает, не перебивая. — Он… — Господи, как это все трудно. — Операция, реабилитация, квартира — это все он.

— Квартира? — переспрашивает мама.

— Да, мы ничего не должны.

— Как? — растерянно спрашивает мама, бегая глазами по моему лицу.

— Просто послушай меня… Он… — мысли путаются. — Я не была ни на какой практике. Все это время я жила у него. Но я не бросила учебу!

— Он тебя… — мама не договаривает.

— Да, мам. Он меня… Все… — закрываю глаза. — Но он заботился обо мне и не причинил вреда.

— Подожди, это что же получается! — вскрикивает мама. — Ты отдалась какому-то старому извращенцу только ради меня?

— Он не старый и не извращенец. Я знала, на что шла. И сделала бы так еще тысячу раз ради тебя, мама. Я бы ни за что тебе об этом не рассказала бы. Просто не могу больше лгать… — голос сипнет и начинает дрожать.

— Соня! Зачем? Сонечка, ты же пошутила? — мотая головой, спрашивает мама, находясь в шоке.

— Нет, — мотаю головой. — Просто послушай меня, пожалуйста, — молю ее я. — Он хороший, он дал нам больше, чем забрал. Я какое-то время была с ним счастлива. Я влюбилась, мам… — Она начинает плакать, мотая головой, не принимая мои слова. — Мама, не плачь, пожалуйста, это не жертва, это осознанное решение, и я не жалею!

Встаю с места, опускаюсь перед мамой на пол, обнимаю ее ноги и опускаю голову ей на колени. Она гладит меня трясущимися руками и постоянно повторяет «Сонечка». И меня тоже прорывает, я беззвучно плачу в подол ее платья, пытаясь освободиться от давящего груза. — Мама, я беременна. У меня будет ребенок, — всхлипывая, сообщаю я и сильнее обнимаю ее за ноги. Знаю, что Адамади запретил говорить об этом маме. Но я не могу ей больше лгать. И не могу держать это все в себе. Имен я не называю, Просто мужчина, которого она, наверное, и не увидит никогда. Слишком много груза, и мне тяжело. Очень.

— Мама, он отдалил меня от себя, но не отпустил. Не спрашивай ничего, я сама не понимаю. У него в душе что-то очень темное, Я сама виновата, Он поселил меня в огромной квартире, в новом доме, и я не могу оттуда уйти. Я должна жить по его правилам, На там так пусто и одиноко. Я не смогу там одна. Мне так тебя не хватает. Я хочу забрать тебя туда. Я знаю, ты не любишь перемены, но я не смогу… Помоги мне… — прошу, задыхаясь от душащих слез.

— Сонечка, девочка моя, — мама тоже плачет. Но меня так согревают ее ласковые руку и обращение «Сонечка». — Конечно, я пойду с тобой, куда угодно. У меня просто в голове не укладывается. Как ты смогла так поступить? Зачем? Зачем?! Это твоя жизнь. Ты не имела права!