Добрый доктор

— Где это вас угораздило? — спросил Лоуренс, проснувшийся немного позже меня.

— Ударился о шкафчик в ванной.

— Не повезло, — сказал он. На том разговор и кончился.

В сущности, я сказал правду — просто немного ее подправил. Несколько слов — и словно ничего и не бывало.

Я промаялся весь день. Пока сидел на дежурстве, пустые коридоры превратились в экран, на котором мой мозг вновь и вновь прокручивал все тот же фильм. В тот день у нас не было ни одного пациента. Ни одного. Не вышел на работу и Техого. Я дежурил один. Время окружило меня стеной. Когда наступил вечер, я изнемогал от усталости, утомленный скукой. Впервые мне удалось заснуть сразу.

Утром ссадина на моем лбу покрылась коростой. Начала подживать. Вновь заступив на дежурство, я смог даже разжечь в себе легкую злость от того, что Техого вновь не явился. Я даже сходил к нему, но его дверь, как и в прошлый раз, была заперта, а мой стук отдавался в комнате как-то подозрительно гулко.

На следующий день Техого вновь не появился. И на следующий. И вскоре всем стало известно: Техого ушел из больницы — и это неоспоримый факт.

Я попытался поднять этот вопрос на очередном собрании.

— Какие меры планируются, — вопрошал я, — по поводу Техого? Будут ли искать замену? Или нам теперь придется мыкаться без помощников?

Доктор Нгема, как и в прошлый раз, среагировала вяло.

— Э-э… временно, да, придется, — ответила она на мой последний вопрос. — Возможно, он еще объявится.

— Объявится?

— В последнее время на него трудно было положиться. Мы все это знаем. Возможно, он просто ненадолго отлучился, чтобы побыть в одиночестве.

— И потом вы снова примете его на работу?

— Что ж… да. Приму. Иначе… что? Вы хотите, чтобы я дала объявление о вакансии? Опытного фельдшера мы днем с огнем не сыщем.

— Техого так и не сдал экзамены.

— Да, но свое дело он знает. Новому человеку придется осваивать все с нуля. К тому же мы ведь не завалены работой. Обходимся своими силами.

В ее голосе зазвучало раздражение. Доктор Нгема и я еще никогда не разговаривали между собой в таком тоне — во всяком случае, на людях. Я обвел взглядом других врачей, но все опустили глаза. Эту схватку никто из них не принимал близко к сердцу.

— Обсудим принципиальную сторону вопроса, — сделал я еще одну, последнюю попытку. — Почему вы согласитесь принять его назад после такого проступка? Ведь он же нас всех подвел.

— Подвел, — согласилась она, а затем заглянула мне в глаза: — Но, Фрэнк, в последнее время ему трудно приходится. Вы же знаете.

«Вы же знаете»… Обвинение заставило меня прикусить язык, и я перестал настаивать. Мне померещилось, что все поняли, почему я так заостряю внимание на этом вопросе. Потому что комната Техого наконец-то — при самых неожиданных обстоятельствах — освободилась.

Этой темы больше никто не касался. Что до меня, то, признаюсь честно, я почти перестал вспоминать о комнате Техого. Она меня уже не интересовала. Через несколько месяцев истечет срок общественной службы Лоуренса, и тогда Лоуренс уедет, а я останусь. Останусь один.

Затем в городе произошло еще одно ограбление. На сей раз обчистили автосервис в самом начале главной улицы. Сценарий уже известен: бандиты в масках подъехали на белом автомобиле, забрали деньги и скрылись под покровом тьмы.

Новость распространилась по городу еще до рассвета. К ней прилагались разнообразные подробности и объяснения. Самой убедительной версией была такая: грабителей нужно искать среди военных, расквартированных тут же в городе. Это сказал один мой знакомый, а тому проболтался парень, лично знающий какого-то солдата… К полудню эта история обрела непреложность факта.

В последнее время отношение к военным сильно изменилось. Поначалу их присутствие воспринималось как символ грядущего возрождения города. Но шло время, и военные все меньше походили на спасителей и все больше — на громогласных и заносчивых молодых бездельников. Местные смотрели на них с опаской. Было несколько стычек между военными и владельцами магазинов. В заведении Мамы каждый вечер стены ходили ходуном от разгула. Вероятно, было неизбежно, что страх обернется своей противоположностью и побудит горожан обвинять военных во всех смертных грехах.

Но я знал: военные ни при чем. Теперь уже мой собственный страх заставлял меня действовать. На следующий вечер после ограбления я пошел к Маме. Ничего экстраординарного в этом не было — я вообще часто туда заглядывал; но на сей раз, признаюсь честно, мной руководил полуосознанный умысел.

Не знаю, как бы обернулось дело, не представься мне счастливый, удобный момент. Думаю, я предпочел бы окунуться в обычный хаос и неразбериху бара, забыться, в очередной раз так ни на что и не решиться, отложить все на неопределенное время. Но случай подвернулся.

Когда я пришел, полковника Моллера не было. Лишь несколько солдат. И лишь спустя несколько часов и стаканов, когда народу в баре заметно прибавилось, я на миг различил в толчее долговязую фигуру Моллера.

Он сидел около бильярдного стола — наблюдал за игрой. Я хорошо видел его аккуратно подстриженный затылок. Сегодня он был одет не в форму, а в джинсы и синюю футболку с какой-то улыбающейся рожицей на спине. Я зачарованно смотрел, как в полумраке его рука то подносит к губам стакан, то вновь опускает его на стол. Белесый пушок на руке полковника переливался на свету. Стакан поднимался и опускался. Двигалась только кисть, сам же полковник оставался абсолютно неподвижен.

Я не сразу с ним заговорил. Долго набирался храбрости. Черпал какое-то извращенное успокоение в том, что нахожусь так близко от него — могу внимательно рассматривать его уши, облупившиеся на солнце, — а он меня, по всей видимости, не замечает. Но тут толпа начала редеть. Я испугался, что уйдет и он, что случай будет упущен.

Я подошел и шепнул ему на ухо:

— Мне кое-что известно.

Он резко обернулся. Уставился на меня:

— Что?

— Если вы хотите найти то, что ищете, — сказал я ему, — езжайте на старую военную базу в окрестностях города.

Выпалив эту фразу, я тут же юркнул в толпу. Затеряться здесь было легко. В том-то и состоял весь мой план: таинственное сообщение, стремительный побег.

Я думал, что он меня не узнает. Тем более в баре, среди колоритных типов и заезжих шоферов. Полагался на то, что внешность у меня заурядная, совершенно никакая. Но когда я свернул в больничные ворота, позади сверкнула еще одна пара фар, и его джип затормозил неподалеку.

Я опешил. Струсил. Дело шло к совершенно нежелательному для меня разговору в самом неподходящем, по моим меркам, месте. Я вылез из своей машины и зашагал к джипу, стараясь настроиться поагрессивнее, чтобы вернуть себе хотя бы часть утраченного превосходства.