Добыча золотого орла

– Батавы…

Командующий Плавт имел в своем распоряжении несколько конных когорт, набранных из воинов этого безжалостного германского племени, славившегося безрассудной отвагой. В прошлом году, при форсировании реки Мидуэй, батавы стяжали себе зловещую репутацию, в приступе кровожадной злобы перебив на месте всех попавших в их руки пленников. Катон с ужасом припомнил, что подобную кровожадность воинственные германцы проявляли не раз: если они настигнут его с товарищами, пощады ждать не придется. Между батавами и легионерами существовало напряжение, выходившее далеко за рамки обычного соперничества между подразделениями в большинстве армий, и когда войска стояли в Камулодунуме, находившиеся в увольнении римляне и германцы нередко вступали в кровавые драки, в том числе и со смертельным исходом.

Командир патруля выбрался из толпы своих воинов, расправил плечи и, почесывая спину, принялся озирать окрестности. Катон инстинктивно припал к земле за долю мгновения до того, как взгляд германца обратился к тому самому холму, на котором он находился. Правда, молодой человек пытался убедить себя, что бояться ему нечего, поскольку при столь тусклом свете и на таком расстоянии все равно ничего не разглядеть.

Тем временем вождь батавов развернулся и замахал руками. Спешенные воины быстро вскочили в седла и подтянулись к нему в свободном порядке, ожидая приказа. Вождь тоже вскочил на коня и натянул поводья. По взмаху его руки небольшая колонна всадников тронулась с места, быстро перейдя на равномерную рысь. Мгновение ушло у Катона на осознание того факта, что они скачут почти прямо к нему. Он понятия не имел, заметили ли они лежавшего на земле человека, но, как бы то ни было, батавы правильно определили направление, в котором ушли беглецы.

Катон поспешно сполз вниз по склону, а как только решил, что его уже не смогут увидеть, вскочил, повернулся и со всех ног припустил бегом по дороге, ведущей к болотам. В полумиле перед собой он видел маленькие фигуры своих товарищей, утопающие в призрачном тумане, начинавшем затягивать дорогу. Чтобы не споткнуться, он то и дело смотрел на бегу себе под ноги и всякий раз видел в грязи четкие отпечатки сапог бежавших впереди легионеров. И с ужасом понимал, что эти следы приведут – и уже ведут – всадников прямо к ним. Мало того что этот проклятый дождь не переставая изводил и без того измученных беглецов, так теперь он коварно вознамерился выдать их батавам. Преследователи неизбежно настигнут свою добычу, а настигнув, расправятся без всякой жалости.

Глава 24

Командующий Плавт медленно шел по площадке, на которой содержались осужденные, сопровождаемый беспокойными взглядами своих подчиненных. С ним находились не только центурионы Третьей когорты, но также легат Веспасиан, его старшие трибуны, префект лагеря Второго легиона и старшие командиры остальных трех легионов, которые должны были присутствовать на намеченной на это утро казни. Лишь немногие позволяли себе переговариваться, да и то так тихо, что их голоса едва пробивались сквозь равномерный шум дождя. Остальные, кутаясь в плащи, взирали на командующего армией с неподвижными лицами. Из-за тепла их тел жир, которым пропитывалась ткань плащей для придания ей водоотталкивающих свойств, испускал заплесневелый запах, всегда казавшийся Веспасиану тошнотворным: он навевал воспоминания о принадлежавшей его дяде в Реате сыромятне, на которой дубили шкуры мулов. Веспасиан припомнил и грязный, маслянистый смрад, вечно висевший над мастерской, и данную им себе клятву ни за что и никогда не заниматься ничем, связанным с несчастными животными.

Заставив себя вновь сосредоточиться на настоящем, Веспасиан бросил взгляд на Максимия и прочих командиров Третьей когорты. К ним, к другим центурионам трудно было не испытывать сочувствия. Они оказались под дурным руководством и вовсе не заслуживали тех наказаний, которые их ожидали. Максимий, несмотря на свой многолетний опыт, просто не обладал моральной устойчивостью и холодным рассудком, необходимыми для командира когорты. Классический пример того, к каким последствиям приводит назначение человека на слишком высокую, явно не по его способностям, должность. Веспасиан горько сожалел о том, что зачислил Максимия во Второй легион, и гадал, у скольких центурионов, стоявших сейчас рядом с командиром когорты, события последних нескольких дней безнадежно испортят карьеру. «А ведь среди них есть хорошие, заслуженные люди, – размышлял легат. – Вот Туллий, он уже немолод, до полной выслуги ему осталось всего два года – человек опытный, с железными нервами, никогда не подводивший товарищей. Или Макрон, на которого всегда можно положиться. Во многих отношениях это просто идеальный центурион – смелый, находчивый, стойкий, как старая дубленая кожа. Может быть, лишенный воображения, но для центуриона это, пожалуй, не недостаток, а достоинство». Двоих других Веспасиан знал хуже. Лишь недавно получившие повышение Антоний и Феликс имели прекрасные послужные списки, и их производство в центурионы всячески поддерживал префект лагеря Второго легиона. Но, припомнив, как неуверенно вели они себя на дисциплинарных слушаниях, Веспасиан предположил, что Секст мог рекомендовать их за взятку. В качестве рядовых легионеров они проявили себя прекрасно, но были ли готовы проявить себя так же и в качестве центурионов?

Последним из подчиненных Максимия, о котором подумал Веспасиан, был отсутствующий центурион Катон. Легат намеренно отгонял всякие мысли об этом молодом человеке, надеясь, что командующий закончит осмотр места происшествия до того, как он опять вспомнит о Катоне, карьера которого оборвалась, а скоро, очень скоро оборвется и его жизнь. Веспасиана это всерьез огорчало, поскольку ему не потребовалось много времени, чтобы понять – людей с такими способностями очень мало и в его легионе, да и в любом другом тоже. Всего за два года со своего зачисления во Второй легион этот юноша на глазах Веспасиана возмужал и вырос в настоящего командира, отважного и сообразительного. Конечно, он совершал ошибки, но зато всякий раз извлекал из этого уроки. А еще он умел побудить каждого, служившего под его началом, проявить себя наилучшим образом. Такие люди, как Катон, приобретя необходимый командный опыт, составляли мозг и хребет профессиональной армии, могли рассчитывать окончить службу на высоких должностях: главных центурионов, лагерных префектов, а то даже (правда, это бывало в исключительных случаях) и получить префектуру в легионах Египта – наивысший военный пост, доступный для римлянина, не принадлежащего к высшему, сенаторскому сословию. При том условии, разумеется, что их карьеру не губили случайные превратности войны или политические соображения вроде необходимости поддерживать репутацию императора Клавдия.

Уловив какое-то движение на валу, Веспасиан встрепенулся. Он настолько погрузился в свои мысли, что в какой-то момент перестал следить за передвижениями командующего и теперь с удивлением обнаружил, что тот добрался до пролома в частоколе. Легат сказал себе, что должен сосредоточиться. Позволять себе отвлекаться в присутствии вышестоящих – привычка вредная и опасная.

Командующий Плавт наклонился, заглянул в проем, потом осторожно перегнулся через частокол и всмотрелся в ров по ту сторону. После чего медленно повернулся и зашагал обратно, к своим командирам.

Секст подался поближе к своему легату и, понизив голос, пробасил:

– Вот, сейчас до нас доберется.

Командующий остановился в нескольких шагах от молча ожидавших командиров, переводя взгляд с одного на другого, пока его глаза не остановились на Веспасиане.

– Все до единого?

– Так точно, командир.

– И никаких следов?

– Пока никаких, командир. Но я послал на их поиски всех своих разведчиков и конную когорту батавов. Как только они что-нибудь обнаружат, тут же доложат.

– Могу себе представить, – отозвался Плавт с язвительным сарказмом. – Иначе им нет смысла болтаться по буеракам в такую погоду, верно?

– Так точно, командир, – ответил Веспасиан, усилием воли заставляя себя не опустить и не отвести в сторону взгляд. – Никакого.

– Итак, сорок с лишним человек исчезают, и никто – ни в этом лагере, ни в главном лагере Второго легиона – ничегошеньки не замечает. Мне это кажется прямо-таки невероятным. Или все твои наблюдатели слепы, точно Тиресий, или… арестованным позволили сбежать. В любом случае, легат, твои люди за это в ответе.

Веспасиан слегка склонил голову. Плавт был несправедлив. В такую темную, дождливую ночь часовые в его лагере вполне могли не заметить движения на валу Третьей когорты. Правда, указание на это будет похоже на попытку оправдаться, и легат мигом представил себе приглушенные смешки и иронические косые взгляды, которые последуют за ней. Поэтому от оправданий он воздержался; вместо этого, глядя командующему прямо в глаза, сказал:

– Коль скоро речь идет о моих людях, то, поскольку я ими командую, вина лежит на мне в той же степени, что и на них… командир.

Командующий кивнул.

– Совершенно верно, легат. Вопрос в том, что мне со всем этим делать? Какое наказание будет подобающим для тебя и твоего легиона?

Веспасиан вспыхнул от гнева. Он прекрасно видел, к чему клонит Плавт, и, чтобы хоть как-то ограничить ущерб для своего легиона, должен был действовать быстро. Если генерал жаждет крови и для него это важнее боевого духа, Второму легиону придется принять еще один удар. Позор децимации уже лежал на них тяжким бременем, но тот факт, что наказанию подверглась только Третья когорта, давал остальному легиону возможность остаться в стороне и сохранить свою заслуженную высокую репутацию. Репутацию, добытую ценой крови товарищей и основанную на некоторых впечатляющих ратных подвигах.