Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть
Шрифт:
Вначале Тарики задумал установить контроль над переработкой нефти и торговыми активами в качестве средства увеличения государственных доходов Саудовской Аравии от нефти. Он хотел создать саудовскую нефтяную компанию, интегрированную „вплоть до станции технического обслуживания“ в странах-потребителях. Чтобы припугнуть американские монополии, он даже высказывал идею о прямой национализации „Арамко“. Но к началу 1959 года вся его стратегия резко изменилась. Он внезапно решил, что контроль над ценами и производством важнее, чем национализация и интеграция. Причиной изменения позиции явилось падение цен на нефть.
В то время как в пятидесятые годы потребность в нефти росла, возможности нефтедобычи росли еще быстрее. Страны-экспортеры, постоянно искавшие пути преумножения государственного дохода, обычно стремились добиться этого увеличением объема продаваемой нефти, а не повышением цен.
Скидки вели к значительному расхождению в мировой нефтяной промышленности между „объявленной“, или официальной ценой, которая оставалась постоянной, и реальной рыночной, которая падала. Выручка страны-производителя – налоги и арендная плата за разработку недр – рассчитывалась, исходя из объявленной цены. Предполагалось, что объявленная цена примерно соответствует рыночной, и изначально так оно и было. Но с распространением скидок появился разрыв между двумя ценами, и он увеличивался. Объявленную цену было нелегко снизить в связи с ее важностью для государственного дохода стран-производителей. Это означало, что они продолжали взимать 50 процентов прибыли, основываясь на объявленной цене. Но к концу пятидесятых годов эта цена стала фиктивной, существующей только как основа для расчета государственного дохода. В действительности страны-производители получали более высокую долю, вероятно, 60 или 70 процентов прибыли от реальной цены. Иными словами, правительства Ближнего Востока получали свое, тогда как компании принимали на себя все удары падения цен. Проблема скидок обострилась, начиная с 1958 года. Установление импортных квот в Соединенных Штатах в значительной степени сузило для быстро растущего производства вне этой страны самый большой нефтяной рынок в мире. В результате дополнительно извлеченной нефти приходилось бороться за выход на сократившийся рынок.
Но была еще одна, даже более важная причина для активного распространения скидок: выход на мировой рынок (скорее даже возвращение) главного нового игрока – Советского Союза. Прошел всего лишь какой-то десяток лет с той поры, когда Сталин горько размышлял о слабости и несостоятельности советской нефтяной промышленности. Но гигантские вложения и усилия принесли результат, который вывел промышленность России далеко за пределы прежнего уровня производства. Новый регион Урала и Поволжья оказался „золотым дном“. С 1955 по 1960 год производство нефти в Советском Союзе практически удвоилось, и к концу пятидесятых годов Советский Союз по производству нефти вышел на второе место в мире после Соединенных Штатов, обогнав Венесуэлу. Реально советская нефтедобыча равнялась трем четвертям всего производства на Ближнем Востоке.
Вначале большая часть советской нефти потреблялось внутри советского блока. Но к 1955 году Россия возобновила коммерческий нефтяной экспорт на Запад. Начиная с 1958 года, экспорт возрастал и стал главным фактором на мировомрынке – „силой, с которой следует считаться в международной нефтяной отрасли“, – сообщало Центральное разведывательное управление США. Советский Союз был готов снова взять на себя роль крупного поставщика нефти на Запад, которую Россия играла в девятнадцатом веке. Он искал любых покупателей и снижал цены, чтобы привлечь их. В Вашингтоне это называли „советским экономическим наступлением“. На совещании кабинета министров в 1958 году Аллен Даллес, директор ЦРУ, предупреждал: „Свободный мир находится перед лицом достаточно опасной способности Советов внести хаос в установившиеся рынки“.
Для нефтяных компаний единственным способом принять вызов и не подпускать русских, помимо ограничений, вводимых западными правительствами на импорт советской нефти, был конкурентный ответ – снижение цен. Но компании стояли перед дилеммой. Осмелятся ли они снизить и объявленные цены, чтобы нашу конкуренцию с русскими разделили также страны-производители?
Это произошло в начале 1959 года. „Бритиш петролеум“ осуществила первое снижение – на 18 центов за баррель, что означало снижение цены почти на 10 процентов. Это действие мгновенно вызвало бурю негодования со стороны экспортеров нефти. Хуан Пабло Перес Альфонсо был вне себя от гнева. Абдулла Тарики был разъярен. Росчерком пера нефтяная монополия в одностороннем порядке нанесла удар по государственным доходам нефтяных производителей. Экспортеры были вынуждены действовать.
В апреле 1959 года было запланировано открыть Арабский нефтяной конгресс в Каире. Выбор места встречи символизировало господство Насера над арабским миром. Хуан Пабло Перес Альфонсо, недовольный снижением цен „Бритиш петролеум“ и ограничениями на венесуэльскую нефть по новым американским квотам и расстроенный тем, что его недавние предложения отвергли в Вашингтоне, прибыл в качестве наблюдателя. Его
сопровождала венесуэльская делегация, которая привезла тексты налогового законодательства страны и другие законы, касающиеся нефти, переведенные на арабский язык. Несмотря на влияние идеологии Насера в арабском мире, новые правители Багдада не собирались отдать себя в распоряжение Насера, и вскоре после кровавого переворота Ирак почти полностью рассорился с Египтом. В результате Ирак официально бойкотировал Арабский нефтяной конгресс, потому что он проводился в Каире и это могло дать Насеру решающее слово в нефтяных вопросах.Участники занялись изучением большого количества документов, которые были заранее тщательно подготовлены, большинство из них носило технический характер. Но снижение цен „Бритиш петролеум“ накануне конференции изменило настроение, заставив главных участников в негодовании заняться созданием единого фронта против такой практики. Опасаясь, что могут пойти разговоры о национализации, нефтяные монополии послали своих наблюдателей на встречу в Каире. Но то, что видели и слышали наблюдатели, успокоило их. „Конференцию можно пока считать успешной, так как политические вопросы не преобладают“, – заверял председателя „Бритиш петролеум“ представитель компании Майкл Хаббард. Неофициальные обсуждения между арабскими и западными делегатами проводились, сообщал он далее, „в совершенно дружеской атмосфере. Незна ние элементарных, с точки зрения западных специалистов, вещей о нефтяной промышленности, вот что характеризовало этот конгресс“. Другой представитель „Бритиш петролеум“ сказал, что встречу „можно охарактеризовать как 'положительную' для будущих отношений нефтяной промышленности с арабскими странами“.
„Бритиш петролеум“ сама пыталась осуществлять дипломатические маневры на встрече. Хаббард сообщал председателю, что с помощью „мисс Ванды Яблонски из „Петролеум уик“ – „активно действовавшей за кулисами“, он сумел организовать встречу с Абдуллой Тарики. Как заверила его Яблонски, она „по личному опыту знает“, что с саудовцем „можно обсуждать экономические вопросы“. „К сожалению, – сообщал Хаббард, – оказалось иначе, и нам пришлось выслушать резкую обличительную речь о несправедливости положения, когда в Кувейте с его несколькими сотнями тысяч населения добыча нефти растет быстрее, чем в Саудовской Аравии с ее миллионами неимущих“. Хаббард добавил: „Оказалось невозможным найти хоть какую-то точку соприкосновения“. (Чиновники „Арамко“ позже жаловались, что когда западные нефтяники начинали говорить с Тарики с позиции „если бы вы занимались нефтяным бизнесом столько, сколько я, мой мальчик“, то „они этим уже приносили себе больше вреда, чем возможной пользы“.)
Но Ванда Яблонски была более занята в Каире, чем это знал Хаббард. Как корреспондент „Петролеум Уик“, а позже редактор „Петролеум интеллидженс уик-ли“, она была самым влиятельным нефтяным журналистом своего времени. Элегантная и стильная блондинка, она обладала европейской хваткой, умея найти выход из любой ситуации. Хотя она и обладала решительностью и независимостью Айды Тарбелл, Ванда Яблонски была не критиком промышленности, а скорее обеспечивала канал для общения и передачи сведений в великие годы мировой экспансии. Остроумная и жесткая одинокая женщина, прокладывающая свой путь через мужской мир инженеров и националистов, она интуитивно чувствовала, насколько далеко можно зайти в подтрунивании и в подкалывании своих собеседников, она делала это обаятельно и в конечном итоге всегда получала нужную информацию. Она знала практически всех значительных людей в нефтяной промышленности. Время от времени она выводила из себя ту или иную компанию или страну своими сенсационными новостями, иногда компании в массовом порядке прекращали подписку, но она могла так пристыдить их, что они подписывались опять. В конечном итоге, никто из занимающих ответственный пост или высокое положение в нефтяной промышленности не мог обойтись без ее журнала.
Яблонски родилась в Чехословакии. Она была дочерью выдающегося ботаника, ставшего геологом и работавшего в польской компании, которая потом вошла в „Сокони-вакуум“ (позже „Мобил“). Его работа заключалась в поездках по всему миру с геологическими исследованиями вероятности нахождения конкурирующей нефти в странах, на рынки которых „Сокони“ планировала внедриться. Оказалось, что Яблонски узнала больше от своего отца о растениях, чем о нефти, ей давали пенни за каждое узнанное ею растение, и однажды оназаработала больше ста долларов во время автомобильной поездки через Америку. Она ездила со своим отцом, который работал по всему миру, хотя и бывали долгие разлуки. К моменту поступления в Корнельский университет, она уже поучилась в школах в Новой Зеландии, в Египте, в Англии, в Марокко, в Германии, в Австрии и в Техасе и провела почти месяц, путешествуя на верблюде из Каира в Иерусалим (а после ей пришлось выводить блох). „У меня особое отношение к миру, – однажды сказала она. – Я не подхожу ни к одному месту в мире, кроме Нью-Йорка“.