Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

В лице Помпиду Бланкар нашел очень внимательного слушателя – в начале 1974 года Помпиду провел совещание своих старших советников. Серьезно больной, опухший после проведенного курса лечения, Помпиду, по-видимому, испытывал острую боль во время этого длительного совещания. Тем не менее, после обсуждения были подтверждены три основных направления французской политики по энергетике: ускоренное развитие ядерной энергетики, возврат к использованию угля и особое внимание к энергосбережению – все эти меры были направлены на обеспечение независимости экономики Франции. После совещания не прошло и месяца, как Помпиду скончался, но все три программы получили полную поддержку его преемника Валери Жискар Д'Эстена, который энергично приступил к их реализации. Таким образом, при государственной системе, не допускавшей такого активного как в других западных странах вмешательства защитников окружающей среды, в развитии ядерной энергетики Франция опередила все другие страны. Но развитие этой отрасли шло и в других регионах и к началу восьмидесятых годов производство электроэнергии заняло на главных рынках Запада позиции, утраченные нефтью. Это и было главной целью, хотя и нигде как во Франции, оно не имело таких масштабов. Франция развернула также исключительно энергичную государственную политику по экономии электроэнергии. С целью контроля инспекторы совершали внезапные налеты на банки, универсальные магазины и учреждения и специальными термометрами измеряли температуру в помещениях. Если она превышала официально установленные двадцать градусов по Цельсию, на администрацию зданий налагались штрафы. Но наиболее действенной стороной общей программы экономии электроэнергии во Франции – и в целом французской инициативой – был запрет любой рекламы, которая „стимулировала“ потребление электроэнергии. Производитель рекламы мог заявлять, что переносные электрообогреватели его фирмы самые эффективные в мире, но утверждать, что электрообогрев – это наилучшая форма отопления, он не мог, поскольку это способствовало расходу электроэнергии. Были известны случаи, когда чиновники французского агентства по энергосбережению утром по дороге на работу, услышав по радио рекламное объявление и решив, что оно поощряет потребление электроэнергии, заставляли снимать его с эфира уже к обеду.

Запрещение подобной рекламы породило крайнее замешательство среди нефтяных компаний. Они привыкли к агрессивным действиям, отвоевывая у конкурентов хотя бы даже один процент бензинового рынка. Теперь это кончилось. Теперь самое лучшее, что они могли предпринять, – это превозносить качества различных добавок, способствующих экономии бензина. Экссоновс-кий тигренок был во Франции укрощен – теперь он уже больше не сидел в бензобаке, теперь он лишь рассудительно советовал водителям проверять покрышки и регулировать двигатель, чтобы сэкономить бензин. Не хотели компании расставаться и со всеми безделушками и премиями, которые – как и во всем мире – обычно раздавали на бензоколонках в виде кружек, стаканов, ложек и переводных картинок. Но все эти подарки поощряли потребление. И единственное, что им теперь разрешалось раздавать, – это дешевые наборчики инструментов, да и то, если в них была щетка для прочистки свечей зажигания, что повышало их эффективность.

„Тоталь“ – одна из двух французских государственных нефтяных компаний – отчаянно искала пути сохранить свое название на виду у публики. Наконец ее осенила блестящая идея. Она начала ставить щиты с изображением красивейших зеленых ландшафтов сельской Франции и очень простыми словами „Это – Франция“, а внизу подпись – „Тоталь“. Реклама была запрещена. Ошеломленная „Тоталь“ спросила, почему?

„По очень простой причине, – ответил Жан Сирота, директор агентства по энергосбережению. – При виде вашей рекламы потребитель говорит: „если нефтяные компании выбрасывают на нее огромные деньги, значит, они очень богаты, значит, никакой энергетической проблемы нет, а значит, и экономить электроэнергию вовсе не обязательно“.

„БЕССОВЕСТНЫЕ ПРИБЫЛИ“

Драматург Юджин О'Нил никогда даже не мог и предположить и, по всей вероятности, был бы немало смущен узнав, что в его пьесе „Луна для пасынков судьбы“, постановка которой была возобновлена на Бродвее, что-то вызовет смех. В начале второго акта один из героев выкрикивал „Долой всех тиранов! Проклятие „Стандард ойл!“, и вечер за вечером зрители покатывались со смеху, а иногда аплодировали. Это было начало 1974 года – три десятилетия после того, как пьеса была написана. Но теперь эти слова перекликались уже с другой драмой, которая разыгрывалась на заседаниях конгресса, где проходили слушания по энергетическому кризису и роли в нем нефтяных компаний. Самыми драматичными были слушания в сенатском постоянном подкомитете по расследованиям под председательством сенатора Генри Джексона. В детстве сестра Джексона называла его „Скуп“ из-за сходства с одним из персонажей мультфильмов, и это прозвище сохранилось за ним даже когда он стал влиятельным председателем сенатского комитета по энергетике и природным ресурсам. Джексон считал себя демократом трезвого трумэновского типа, реалистом, который, как он любил говорить, „имел голову на плечах“. Его деятельность вызывала возмущение у Никсона, который, совещаясь со своими помощниками в Белом доме, назвал ее „демагогией Скупа Джексона“. Кто-то из помощников попытался объяснить раздраженному Никсону, что „при столкновении с Джексоном у наших союзников в его комитете появляется комплекс неполноценности, и, говоря откровенно, он всегда загоняет их в угол“.

Теперь при игре в популизм на слушаниях устоять против Джексона действительно было невозможно, и он одержал одну из величайших политических побед в своей продолжительной карьере. Главные исполнительные директоры семи крупнейших нефтяных компаний были посажены рядом за один стол и вынуждены под присягой давать показания. Затем, сидя лицом к Джексону и его коллегам, в переполненном, залитом светом телевизионных юпитеров зале, они подверглись унизительному допросу о деятельности и размерах прибылей их компаний. Эти директоры, при всем их знании геологии и нефтехимии, их колоссальном административном опыте, не могли тягаться с Джексоном и другими сенаторами на арене политического театра. Они производили впечатление обособленной группы, не умевшей постоять за себя и совершенно неуместной в этом зале.

Время для слушаний было выбрано в высшей степени искусно: нефтяные компании только что опубликовали данные об огромном росте своих прибылей, и это в то время, когда еще действовало введенное арабами эмбарго. В атмосфере открытого недоверия и враждебности Джексон объявил, что подкомитет намерен установить, действительно ли существует нехватка нефти. „Американский народ, – заявил он, – хочет знать, является ли так называемый кризис всего лишь предлогом, прикрытием для устранения главного источника ценовой конкуренции – независимых компаний. Желанием повысить цены, отменить законы по охране окружающей среды и навязать выделение новых налоговых субсидий…Господа, я надеюсь, что прежде, чем мы сегодня покинем этот зал, мы получим ответ на эти и другие вопросы“. Далее он с угрозой в голосе добавил: „Если же это не произойдет сегодня, я могу заверить вас, мы так или иначе получим ответ в последующие дни“.

Затем Джексон и другие сенаторы накинулись на директоров, которые пытались защищаться. „Эти измышления – сущий вздор, – неуклюже протестовал президент „Галф Ю.С.“, хотя далее он все же сказал. – Я понимаю, что американцы несколько озабочены быстрым поворотом событий в Соединенных Штатах“. Первый вице-президент „Тексако“ беспомощно заявил: „Мы никого не обманывали и не вводили в заблуждение и, если у кого-либо из членов комитета имеются доказательства подобных действий со стороны „Тексако“, мы хотели бы, чтобы нам их представили“. Когда же первый вице-президент „Экссона“ не смог припомнить размер дивидендов компании за 1973 год, Джексон уничтожающе заметил, что тот ведет себя как „наивный ребенок“.

Представители нефтяного бизнеса чувствовали себя униженными и подавленными, особую ярость вызывал у них Джексон, который произнес слова, возможно, и не такой эмоциональной силы, как у Юджина О'Нила, но тем не менее вызвавшие громкие аплодисменты по всей стране, особенно тех, кто зимой 1974 года все еще тратил время на стояние в очередях за бензином. Компании, сказал Джексон, виновны в получении „бессовестных прибылей“. Нефтяники, в общем привыкшие к почтительному к себе отношению, вряд ли были готовы к такому резкому обвинению. „У нас не было ни единого шанса“, – пожаловался взбешенный после устроенного кровопускания президент „Галф“. Но Джексон отлично понимал, что выразит чувства многих американцев, поскольку сам был настроен так же, как и они. Когда он вечером возвращался домой, две колонки неподалеку от его дома теперь всегда были закрыты. „Нам приходится в середине рабочего дня посылать кого-нибудь из сотрудников, чтобы найти бензоколонку, которая была бы открыта“, – сказал он с некоторым раздражением после слушаний. Возмущенный действиями компаний, определяемыми, по его мнению, лишь их высокомерием и жадностью, он внес предложение, согласно которому компании должны работать по подряду федерального правительства. Джексон преуспел в том, что слова „бессовестные прибыли“ стали притчей во языцех, своего рода мерилом того времени. Когда же „Экссон“ в результате случайного совпадения пришлось опубликовать данные о доходах за 1973 год, которые были на 59 процентов выше, чем в 1972 году, на третий день слушаний президент компании Кеннет Джеймисон был вынужден заявить, что „этот факт его не смущает“. Многие, однако, полагали иначе.

Та самая „Стандард ойл“, которую проклинали в пьесе О'Нила, была расформирована в 1911 году, но слова о ней звучали все еще вполне современно. Над страной вновь возникла мрачная тень ее основателя, Джона Д. Рокфеллера, со всеми зловещими признаками общественных беспорядков, махинаций и тайных сделок. По всей Америке нефтяные компании были теперь среди самых непопулярных институтов. То же самое происходило и в других промышленных странах. В некоторых японских публикациях, например, говорилось о том, как с целью повышения своих прибылей американские нефтяные компании спланировали кризис. Действительно, таковы были и суть общественного протеста, и суть требования об установлении над ними контроля. Об этом предупреждал в 1976 году и конфиденциальный документ по общему планированию для правления одной из крупнейших нефтяных компаний: „Будущее частных нефтяных компаний становится гораздо менее определенным. Тенденция к переходу в руки правительства операций по разведке нефти и нефтедобыче сохранится, при отведении компаниям роли подрядчиков либо официально, либо де-факто. В странах-потребителях следует также ожидать большего участия правительства, прямого или косвенного, и в переработке, и в сбыте“. В следующем, 1977 году в Лондоне один из директоров „Шелл“ зашел столь далеко, что заявил: „Как это ни парадоксально, сегодня угроза жизнеспособности какой-либо нефтяной компании в большей степени исходит от правительств стран-импортеров, а не стран-экспортеров“. В этом была своя доля правды. В конце концов, в странах-производителях самое худшее уже произошло: компании были национализированы, нефть им больше не принадлежала, цены и квоты нефтедобычи они уже не устанавливали. По отношению к экспортерам нефти компании выступали в роли подрядчиков, наемных рук. Не наступила ли теперь, задавались вопросом их руководители, очередь правительств стран-потребителей разгромить в пух и прах их компании? Некоторые промышленные страны предприняли расследования деятельности нефтяных компаний на предмет выявления нарушений антитрестовского законодательства. Политический риск, по крайней мере, если его определять временными рамками менеджмента, перешел к промышленным странам, в частности, это имело место в Соединенных Штатах. Свято чтимая субсидия на истощение природных ресурсов, снижавшая налог на производство нефти, была резко сокращена; в меньшей мере были сокращены внешние налоговые льготы – „золотой механизм“, к которому так часто и успешно прибегали после Второй мировой войны в целях ускорения разработки нефтяных месторождений в Венесуэле и на Ближнем Востоке, а также для защиты американских позиций в этих регионах. В конгрессе продолжалась борьба за снижение рыночных цен на нефть и усиливалось политическое давление, чтобы удержать от повышения цены на природный газ. Не меньшей угрозой было и движение за „отчуждение“, под которым имелось в виду расформирование интегрированных компаний на отдельные фирмы, каждая из которых занималась бы каким-либо отдельным сегментом нефтяной отрасли: добычей сырой нефти и природного газа, транспортировкой, переработкой, сбытом. В какой-то момент сорок пять из ста сенаторов проголосовали за такое отчуждение. Мнение нефтяной промышленности на этот счет суммировалось в одном термине, который она предпочитала использовать, – „расчленение“.

К тому же шли постоянные нападки на „бессовестные прибыли“. На чем же основывались все эти великие споры и возмущение? Несмотря на взрыв спроса, прибыли крупнейших нефтяных компаний были в течение пяти лет, включая 1972 год, практически одинаковы. Затем они выросли с 6,9 миллиарда долларов в 1972 году до 11,7 миллиарда долларов в 1973 году и подскочили до 16,4 миллиарда долларов в рекордном 1974. Причин для этого было несколько. Значительную часть немедленного прироста дали иностранные операции. С повышением странами-экспортерами цен, компании не выплачивали налоги с увеличения стоимости неамериканских нефтяных акций, которые у них еще оставались. Стоимость и рыночные цены их американских нефтяных резервов также возросли. Более того, до повышения они закупили нефть, которая находилась в хранилищах, по более низким ценам, скажем, по 2,90 доллара, а затем с прибылью продали ее по 11,65 доллара. Их нефтехимические предприятия также приносили прибыль, чему способствовало ослабление доллара. Но затем прибыли упали до 11,5 миллиарда долларов в 1975 году, оказавшись ниже, чем в 1973 году. Тому было несколько причин. В результате экономического спада сократился спрос на нефть. Прибыли компаний от продажи акций не укрылись от внимания стран-экспортеров, и они начали повышать налоги и арендную плату за право разработки, желая пополнять свою казну, а не карманы компаний. К тому же это был год, когда некоторые налоговые льготы были урезаны. В следующие несколько лет прибыли снова возросли, достигнув 15 миллиардов долларов в 1978 году, что в реальном выражении означало, что они едва поспевают за ростом инфля ции. В абсолютном выражении прибыли компаний были громадными, но нормы прибыли оставались, за исключением 1974 года, несколько ниже средней нормы во всех отраслях американской промышленности.

В общей картине прибыльности была и еще одна значительная особенность. Прибыль концентрировалась в сфере добычи сырой нефти и природного газа. Стоимость резервов, которые компании имели, например, в Соединенных Штатах и Северном море, с повышением цен на нефть также возросла. Вторая часть отрасли – нефтеперерабатывающие заводы, танкеры, бензоколонки и т. п. – была создана до 1973 года в расчете на рост годового спроса на нефть на семь-восемь процентов. Реальный спрос был намного ниже, и таким образом мощности этой части отрасли оказались чрезмерно раздутыми. Третья часть общего тоннажа танкерного флота простаивала. Эти излишки мощностей в сочетании с утратой акций сырой нефти на Ближнем Востоке заставили международные нефтяные компании сомневаться в стоимости и рациональности сохранения крупных систем переработки и сбыта, созданных ими в 50-е и 60-е годы в Европе для реализации ближневосточной нефти – той самой нефти, которую теперь у них отняли.